Выбери любимый жанр

Саботаж - Перес-Реверте Артуро - Страница 7


Изменить размер шрифта:

7

– Я его знаю?

– Знаешь. Пауль Гофман. Ты с ним работал в свои золотые юношеские годы, когда торговал оружием Василия Захарова. И, если память мне не изменяет, вы с ним продали в Южной Америке пять тысяч польских винтовок и двести пулеметов. Думаю, ты его вспомнил.

– Разумеется вспомнил. Прыткий малый… Бонвиван, большой любитель дорогих шлюх.

– Да ты не про себя ли говоришь? Все сходится, включая дорогих шлюх.

– А Гофман тут при чем?

– А при том, что я начинаю кроить саван для Баярда. А ты… – Адмирал остановился и упер в грудь Фалько мундштук трубки. – Ты его сошьешь.

Они еще постояли немного, глядя на бухту. День был все таким же погожим. Мимо острова Санта-Клара медленно скользил серый силуэт военного корабля с флагом франкистов на корме. Адмирал посасывал трубку, Фалько снял шляпу, подставив голову ласке солнечных лучей.

– Завтра сядешь в скорый Андай – Париж, – сказал адмирал. – Отныне тебя зовут Игнасио Гасан, ты отпрыск славного и очень богатого испанского рода, осевшего в Гаване. Симпатизируешь Республике, коллекционируешь произведения искусства. Обо всем прочем узнаешь позднее.

Фалько растерянно заморгал:

– Искусства?

– Его!

– Моих познаний в искусстве хватит минут на десять разговора. А то и меньше.

– С очередной пассией, знаю-знаю… Но мы это уладим. По белу свету ходят оравы миллионеров, страстно любящих живопись, но понятия не имеющих, кто такой Кандинский.

– А кто такой Кандинский? – нагло улыбнулся Фалько.

Адмирал смерил его взглядом убийцы:

– Даже самое громадное невежество можно прикрыть чековой книжкой. А у тебя она будет – и очень пухленькая.

Улыбка Фалько стала шире.

– Звучит как музыка. Мне начинает нравиться это задание.

– Особенно не увлекайся. Дашь отчет за каждый потраченный франк.

Фалько надел шляпу – как всегда, слегка набекрень.

– Но почему все же коллекционер? Как это вяжется с Баярдом?

– Потому что в Париже тебе предстоит двойная работа. С одной стороны, должен будешь подобраться к нему вплотную, проникнуть в его ближний круг… – Адмирал критически оглядел Фалько с головы до ног. – С твоими повадками элегантного сутенера, с твоим бесстыдством и с деньгами, которыми тебя снабдят, это будет совсем нетрудно.

– И сколько же времени вы мне даете?

– Недели две.

Фалько с бесстрастием истого профессионала спросил, что-то прикинув в уме:

– Я должен его ликвидировать?

– Не совсем так.

Адмирал некоторое время молча созерцал корабль вдалеке. Потом вытряхнул пепел, постучав трубкой о перила, и спрятал ее в карман:

– На самом деле тебе надо будет устроить так, чтобы его убили.

– Я правильно понял – устранить чужими руками?

– Правильно.

– А как?

– С изяществом и талантом. Того и другого у тебя в достатке. Даже в избытке.

Неторопливо двинулись дальше. За водолечебницей «Жемчужина», у щита с рекламой фильма «Жизнь бенгальского улана»[14] им навстречу попались несколько фалангистов в кожаных куртках, голубых рубашках, красных беретах. С ними под руку шли девицы в синих накидках военно-медицинской службы. Один офицер опирался на палку, у другого рука была на перевязи. Наступление на Севере стоило франкистам большой крови.

– Поначалу ни за что не желали надевать эти береты, – заметил адмирал. – Еле уломали. Карлисты, твердят, это одно, фалангисты – совсем другое, и все мы наособицу. Декрет об установлении единообразной военной формы по образцу Фаланги для них был как пинок по яйцам.

– Их можно понять: монархические фалангисты – это жареный лед.

– Еще бы… – Адмирал понизил голос, хотя поблизости никого не было: – То же самое, что перемешивать масло с водой. Да еще месяц назад ввели общее для всех воинское приветствие – теперь надо вскидывать руку, что не по вкусу никому, кроме фалангистов. Но каудильо и ухом не повел – ему нет до этого никакого дела. Особенно сейчас, когда Хосе Антонио[15] зарыт в Аликанте… Красные, называющие Франко фашистом, пальцем в небо попали. На него что ни напяль – голубую рубашку фалангиста или хитон Иисуса Назареянина, – он все равно останется воякой, начисто лишенным воображения. И желаний у нашего каудильо только три – выиграть войну, упрочить свою личную власть и чтоб остальные под ногами не путались. Он дал понять это с предельной ясностью и выбора никому не оставил: кто против – к стенке! Улавливаешь?

– Ответ утвердительный, господин адмирал.

– Так что имей это в виду. И делай все, что надо будет. Включая и древнеримский салют.

– Сделаю все, что смогу.

– Да уж, будь так добр, постарайся. Тут у нас все жестоко соперничают – кто проявит больше рвения, истребляя себе подобных… У моста через Амару и на пустырях людей по-прежнему расстреливают почем зря.

– Сейчас-то вроде бы уж можно было уняться? Ситуация ведь не та, что прежде.

– Все наоборот, мой мальчик. Оппортунисты, которые вступили в Фалангу из трусости или желания загладить былую вину, а также гражданские гвардейцы нашего дорогого Керальта расстреливают без устали… Идет какое-то дьявольское состязание – кто перебьет больше народу. Сейчас в ходу словечко «чистка». А родственникам казненных запрещают носить по ним траур. Чтоб не так бросалось в глаза.

Одна из чаек, круживших на бухтой, пролетела совсем близко, едва не задев их, и адмирал проводил ее взглядом.

– Мир полнится яростью этих идиотов, – мрачно прибавил он. – У нас в Испании идет генеральная репетиция… Вернее, пролог к новым кровопролитиям, и они уже близко.

Фалько смотрел на чаек с отвращением. Он не любил этих птиц с тех пор, как однажды, когда плыл в Нью-Йорк на «Беренгарии», у него на глазах чайка ударом клюва едва не оторвала кисть поваренку, чистившему на палубе рыбу. Слишком алчны они, на мой вкус, подумал он. Слишком похожи на людей.

– Вы, кажется, сказали, что в Париже меня ждет двойная работа.

– Не кажется. Сказал.

– И какова же будет вторая часть? Впрочем, я хорошо знаю и вас, и чего от вас ждать, а потому спрошу иначе: в чем будет заключаться менее симпатичная сторона этого дела?

– Это ты у нас симпатичный. И этим пользуешься, поскольку не только симпатичный, но и бессовестный.

– Итак, я весь внимание.

– Расскажу вечером, когда поужинаю. – С этими словами адмирал вытащил из жилетного кармана часы. – Точнее, тебе расскажут.

– И где же?

– В Морском клубе, – и адмирал показал зонтиком в конец бульвара, откуда они пришли. – Наверху, в салоне для привилегированных членов. Ровно в одиннадцать.

Остановившись, он снова взглянул на часы. Глаз стеклянный и глаз живой смотрели со злой насмешкой. Потом слегка похлопал зонтиком по руке Фалько.

– Вот что я тебе скажу… Будь осторожен с барменом из «Марии-Кристины».

– Это рыжий такой, что ли?

– Он самый.

– Это Блас, он вполне сносно смешивает хупа-хупа. Чего я должен опасаться?

Здоровый глаз недобро сощурился:

– Он полицейский осведомитель и уже донес, что ты не встал, когда по радио выступал каудильо. Все встали, а ты остался сидеть. И такое было несколько раз.

– У каждого бармена должна быть хорошая память.

– Этот, судя по всему, не жалуется. Сегодня утром мне доложили о его информации.

– А вы что?

– Послал подальше.

Фалько достал портсигар, вытянул «плейерс», постучал кончиком по черепаховой крышке. С угрозой сузил глаза, как ястреб, заметивший добычу.

– Паскудный мир, господин адмирал.

– Уж мне-то можешь не рассказывать!

Фалько, наклонившись и прикрывая от ветра огонек, прикурил.

– Никому… – сказал он, выпустив дым. – Ну никому доверять нельзя. Даже барменам.

3. О волках и ягнятах

Мостовые затемненного города поблескивали от измороси как лакированные. Фалько, стоявший у памятника адмиралу Окендо возле отеля «Мария-Кристина», поднял воротник плаща и смотрел из-под поля шляпы, как из тьмы соседней улицы, гремя, звеня и рассыпая искры, надвигается, приближается и вот замирает на площади светлое пятно.

7
Перейти на страницу:
Мир литературы