Никому не скажем (СИ) - Резник Юлия - Страница 33

— По той же причине, по которой ты не бросаешь универ!

На это ей нечего сказать. Мы замираем у двери в мою комнату. Такие потерянные… Несвободные, кто бы и что ни говорил.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал…

— Я буду рядом! Сейчас столько средств связи — ВКонтакте, скайп… Было бы желание.

Опускаюсь на кровать. Тащу за собой Еву. По ее щекам катятся слезы, я стираю их пальцами, наплевав на то, что на них остаются невидимые ожоги. Целую. Губы, нос, подбородок. Опрокидываю Еву на спину и нависаю сверху.

— Я люблю тебя, слышишь? Мы со всем справимся. Пообещай, что ты дождешься меня! Пообещай…

— Куда же я денусь? Я без тебя не живу даже…

Ева всхлипывает, и я вновь впиваюсь ртом в ее губы. Меня легонько потряхивает от эмоций. И хоть я никогда до этого не пробовал дурь, почему-то кажется, где-то так я бы себя и чувствовал, хорошенько вмазав. С губ срывается странный рычащий звук. Спускаюсь вниз по ее шее, обвожу языком яремную впадину, а бедрами начинаю тереться о сладкое местечко у нее между ног.

— Кит… — шепчет в горячке Ева.

— Я помню… Помню! Мы просто поласкаемся, хорошо? Ничего такого…

Расстегиваю пуговицу и ширинку, носом задираю свитер. И пока мои пальцы пытаются пробраться в тесноту ее джинсов, рот скользит вверх… Замираю, разглядывая ее соски, просвечивающиеся через тонкое кружево черного лифчика, и, недолго думая, начинаю их поочередно посасывать. Ева тихонько стонет, всхлипывает и стыдливо зажимает мою руку. Успокаивающе поглаживаю мягкие волоски на лобке, и когда Ева окончательно теряется в моих поцелуях, надавливаю на скользкий маленький клитор. Ева полностью отдается моим ласкам. От нее мне не достаётся вообще ничего. Но знаете, мне и не надо. Стоит ей с тихим криком кончить под моими пальцами, как я взрываюсь следом за ней.

— Вот так! Я же говорил… просто поласкаемся… Моя хорошая чувственная девочка… Любимая моя.

Кит. Настоящее.

— Не хочешь мне рассказать, что это все означает? — киваю в сторону захлопнувшейся за нами двери подъезда и, нашарив в кармане пачку сигарет, срываю с неё фольгу. С неба сыпется снег, да и вообще стоит такая погода, что лучше бы нам разойтись по машинам, а не вот это вот все… Но мы оба не торопимся. Почему-то.

— Нам нужна была помощь с холодильником. Ты подвернулся под руку.

— Давно ты занимаешься благотворительностью?

— Лет семь. С тех пор, как познакомилась с Юлькой. Удивила?

— А хотела?

— Удивить? Да. Наверное…

— Тебе удалось.

— Это хорошо.

Ева ничего больше не говорит. Но и не уходит, хотя косится на часы, перед тем как задрать голову к серому, затянутому снежными тучами небу. Смотрю на ее до боли знакомый профиль, и словно не было этих лет…

Подкуриваю. Дым дерет горло и оседает в легких болезненной горечью.

— Зачем ты ко мне пришла, Ева? Той ночью… зачем ты на самом деле ко мне пришла?

— Из-за денег? — она переводит взгляд на меня и широко открыто улыбается. Лохматые снежинки оседают на ее волосах, ресницах и тонкой не по сезону куртке, в которой ей, наверное, удобнее за рулем.

Качаю головой:

— Не верю.

— Правда? Ну, признаться, деньги мне были действительно нужны.

Качаю головой. И почему-то именно в этот момент вспоминаю свой короткий разговор с главбухом:

— Я рекомендовала бы оформить этот платеж, как взнос на благотворительность. У нас будет возможность получить подтверждающие документы?

Кровь шумит в ушах. Я сглатываю колючий удушающий ком.

— На что? — откашливаюсь. — На что тебе были нужны эти деньги?

Слова острыми лезвиями вспарывают глотку.

— Ты даже не посмотрел реквизиты, выходит?

— Не посмотрел.

— Я так и поняла. Деньги ты закинул на счет Юлькиного благотворительного фонда. Один хороший парень нуждался в срочном лечении за границей. И вот… Можешь считать, что сделал доброе дело.

Не понимаю… Я не понимаю, чему она улыбается? Зачем храбрится, я ведь вижу, что этот разговор дается ей нелегко.

Я ведь чувствую, что за произнесенными вслух словами кроется еще столько невысказанного, что мне банально страшно спросить!

Курю. В груди горит все сильней. Мои легкие полны крови. И дыма…

— Зачем ты это сделала? Ты же могла просто у меня попросить? Я бы никогда тебе не отказал. Зачем ты превратила все, что между нами было, в грязь? Зачем, Ева? Ну, что ты смотришь! Скажи! — Ору. Отбрасываю бычок в сторону, сжимаю в кулаки руки, чтобы… не знаю. Чтобы не сжать их на ее глотке.

— Разве это не ты решил, что можешь меня купить? Разве это не ты свято уверовал в то, что я продаюсь, а, Никита?

Так в чем ты меня обвиняешь? В том, что я тебе подыграла?

— Зачем? — мой голос вновь скатывается в шепот.

— Не знаю! Я до последнего верила, что ты одумаешься. Посмотришь на реквизиты и одумаешься. Но ты был так уверен в своей правоте…

— И, заметь, на это у меня были все основания! Разве ты не из-за денег была с отцом? Не сейчас, — выставляю вперед руку. — Тогда… В самом начале. Разве он не купил тебя? Ну, что молчишь?! Скажи, ради чего ты меня предала!

Скажи, Ева, оно того стоило? Я же… подыхал без тебя! Я же без тебя подыхал…

Дерьмо! Какое же дерьмо, господи. Еще чуть-чуть, и я разревусь, как тогда, в девятнадцать, когда узнал, что она меня предала. Грудь ходит ходуном, легкие горят, и воздух в них врывается с громким свистом.

— А Яковлеву ты, очевидно, трахал в предсмертных конвульсиях… — невесело улыбается Ева.

Что?! Что, мать его? Что?!

Открываю рот. Смотрю в ее полные слез глаза и не могу выдавить из себя ни слова. Потому что виноват. Потому что виноват, да! Но, в то же время…

— Я никогда… никогда тебя не предавала. Знаешь, в чем твоя проблема, Кит? В том, что ты меня по себе мерял.

Рисовал мой портрет, но красками своих грехов. И знаешь, что? Мне это надоело. Пошел ты к черту! Пошел… ты…

Ева резко разворачивается, стремительно переходит дорогу и, пока я прихожу в себя, скрывается за тонированными стеклами Мерседеса. Отмираю и бегу за ней следом, но когда я уже почти поравнялся с машиной, Ева бьет по газам.

Недолго думая, дергаю пассажирскую дверь и каким-то непостижимым образом в последний момент запрыгиваю в салон.

— Ты спятил?! Я могла тебя переехать!

Потираю ушибленную ногу и поворачиваюсь к Еве лицом.

— Нам нужно поговорить.

— Я спешу. У меня работа… — Ева с силой сжимает руки на баранке и смотрит прямо перед собой. Если честно, я уже и сам боюсь нашего разговора. Но отступить не могу. Похоже, наше «никому не скажем» зашло слишком далеко.

В какой-то момент мы перестали говорить даже друг с другом…

— Так ты поезжай. Обсудим все по дороге.

— А как же твоя машина?

— Никак. Попрошу пригнать к офису.

Ева кивает. Устало растирает глаза и таки прибавляет газу. Во все еще прохладном салоне повисает гнетущая тишина.

— Где у тебя тут подогрев сидений?

Не то, чтобы это важно. Я просто понятия не имею, с чего начать. Ева удивленно косится на меня, но все же вытягивает руку и нажимает по очереди две кнопки под магнитолой. Заду становится ощутимо комфортнее.

— Ева… — накрываю ладонью ее руку, покоящуюся на коробке передач, но она тут же выдергивает ее из моего захвата. Закусываю изнутри щеку. Боль отрезвляет. Опять молчу. Ее холодность не добавляет мне красноречия.

— Я могу рассчитывать на твою откровенность?

— Почему нет? Я никогда и ничего от тебя не скрывала.

— Окей. Кто тебе наплел… про нас с Лерой? Почему ты так просто ему поверила?

Ева резко оборачивается. Впивается взглядом в мое лицо и, покачав головой, снова концентрируется на дороге.

— Удивительно. Ты просишь меня об откровенности, а сам лукавишь даже сейчас.

— Я лукавлю?

— Ну, а как еще понять твои вопросы? Кто мне наплел о тебе с Лерой, и почему я так просто ему поверила… Ты серьезно? Будешь утверждать, что между вами ничего не было?