Лунный князь. Беглец (СИ) - Арьяр Ирмата - Страница 41

— Ты замечал, Райтэ, что мы часто кладем тебе ладони на плечи? — ответил он вопросом на вопрос.

— Не просто замечал. Эти похлопывания приводили меня в бешенство.

— Вот как? — поднял он бровь. — Что ж ты сразу не сказал, что тебя это раздражает? Впрочем, как бы ты ни реагировал, я бы до твоего проявления не признался, в чем тут подвох: ты стал бы защищаться. Одна из целей рукоположения дарэйли — проверка духа. Каждый из нас пытался позвать твою сущность на своем 'языке'. Родственную сферу мы бы почувствовали по эху в твоей душе. Но сильного резонанса не возникло ни у кого из нас.

— Ллуф не пытался.

— Я запретил ему.

— Почему?

— У ритуала есть и второе свойство, главное. Рукоположением мы передаем часть силы дарэйли, как бы становимся на время крылом чужой души. Это и имеют в виду жрецы под тем, что называют 'дары духа'.

— То есть, если к человеку прикоснется дарэйли гармонии, то любой создаст гениальное творение?

— Бездарь ничего не создаст, даже если прикоснется сам Эйне, — усмехнулся железный наставник. — Дарэйли даст силу слабому, это да. Наша любовь окрыляет не на словах. Потому жрецы часто одалживают нас своим братьям: кодекс Гончаров запрещает им брать в постель собственных рабов, хотя разрешает соединяться с нами при ритуалах. После нашего прикосновения их духовная сила возрастает, даже физическое тело обновляется, и они сохраняют молодость столетиями. Пока твоя сущность не инициирована, ты, если не считать крохотных выплесков, почти не отличаешься от обычных людей и можешь только пользоваться чужой силой, паразитировать на ней. Еще и поэтому мы не верим, что что те несчастные случаи на нашем пути как-то связаны с твоей сущностью.

Я задумался: а не мог ли я таким же образом расплавить меч Ринхорта в нашей первой учебной схватке? Может, все-таки зря меня записали в драконы?

— Но когда произойдет полная инициация, — продолжил Ринхорт, — ритуал рукоположения станет таким, каким был изначально при магах — это преумножение даров, взаимообогащение. Это и происходит при более глубокой связи, возникающей у пары соединившихся 'сосудов духа' — дарэйлинов. Мы усиливаем друг друга. Или, наоборот, ослабляем, если сущности дарэйли — взаимоисключающие, как у меня и Луаны.

— Почему ничего подобного я не чувствовал от Шойны?

— Ты же не впустил ее в душу, не избрал своей дарэйлиной.

— А чем может отравить Ллуф?

Ринхорт дернул плечом, словно на него опустилась невидимая каменная рука.

— Логически — ничем, но камень — неизменная сущность, застывшая. А ты еще растешь, и его вмешательство может помешать росту. Твердость камня полезна на самом последнем этапе инициации, ты до нее еще не добрался. А теперь представь, Райтэ, какова твоя сила, если мы все, положив друг другу руки на плечи, создали цепь, но не смогли тебя удержать?

Мне казалось, тут что-то не так, какая-то хитрость. Ну, не мог же я противостоять девятерым сразу! Кишка тонка будет даже у дракона, а я не… А, никто уже не поверит. Но разве не мог я отражать атаку дарэйли, пользуясь их же силой, полученной при этих навязчивых похлопываниях? Противопоставить им их же дары? По-моему, гениальная догадка.

— А огонь, а власть? — напомнил Ринхорт, когда я изложил ему свою идею. — Этого никто из нас не мог передать, если они изначально не были в тебе. Так какова же должна быть твоя власть, Райтэ, чтобы противопоставить дары, а точнее, сущность — ей самой?

Но он задумался и, настойчиво посоветовав мне спать, как будто это так легко и просто в моем взбудораженном состоянии, ушел сменить постовых.

Уютная поляна вблизи от ручья, выбранная для ночлега, совсем опустела: дарэйли, понадеявшись, что оставшиеся на страже Тион и Ринхорт предупредят об опасности, разбрелись по лесу. Вечно голодный Граднир отправился на охоту.

Полная луна светила так ярко, что девушек можно было бы посадить за вышивку. В покоях императрицы, как я помнил, постоянно околачивались вышивальщицы — вполне благородное занятие для знатных дам, жаль, что от сплетен не отвлекает. Чего только мы с братом не наслушались, пока не подросли до пяти лет — возраста, когда мальчикам впервые дают меч и коня и передают из детской наставникам.

А вот в покоях Лунной королевы Иллиры, — вдруг отчетливо вспомнилось, — никогда не было вышивальщиц. Зачем брать иголку в руки той, кто способен взглядом сотворить, что ей хочется? Линнери — магические существа Лунного мира. Прекрасные, словно сотканные из призрачного света, но вполне, вполне плотные на ощупь, — улыбнулся я, вспомнив.

Я лежал, затаив дыхание, чтобы не спугнуть возвращавшиеся воспоминания. 'Может быть, это из-за полнолуния?' — накрыла мысль, но я ее тут же отогнал: это не важно, из-за чего, куда важнее — сами образы, проступавшие из забвения и обретавшие яркость при свете луны.

В Линнерилле меня нашли стражи Врат. Отброшенный ураганом в ущелье, я лежал с переломанными костями и пошевелиться не мог, когда на меня налетели чудовища, оказавшиеся на этот раз не плодом воображения, не призраком Тьмы, а настоящими. Думал — сожрут, а меня поволокли к старшему — отвратительной помеси змеи и таракана. Жвалы у него были как у насекомого, а тело змеиное. Потом я узнал, что только высшие маги, они же элита королевской гвардии, создают себе такое тело. Зато выживаемость у них колоссальная.

От смерти на пороге нового мира спасло только то, что маленькая королева в честь коронации запретила казни. Накануне мать Иллиры скоропостижно, как говорят в таких случаях, скончалась, прожив всего лишь семьсот лет, и корона перешла к ее дочери. Линнери смертны, к счастью.

А потом спасло то, что принц-консорт вынужден был подарить дочери забавного узника. 'Ты не понимаешь, папа! Такой игрушки ни у кого больше нет и не будет, потому что он пришел из-за Врат! Он единственный!' — голос маленькой линнери я слышал как наяву, а вот образ девочки не вспоминался, потому что тогда я был так избит на допросе, что почти ослеп.

Меня поставили на ноги маги и привезли в столицу Линнерилла. Там я и вырос — в ее дворце, на ступеньке трона, которую делил с уродливым шутом к всеобщему веселью придворных. Тычки острого локтя шута еще можно было терпеть, но куда хуже был его острый язык. Я, изгой и чужак, не имел права мстить даже самому низкородному из линнери, за это полагалась мучительная смерть.

Когда мне исполнилось десять, я убил мерзавца на глазах той, перед кем он особенно старался меня унизить. И опять Иллира отстояла мою жизнь перед своим отцом и советниками. Вот тогда мной и занялся всерьез отец королевы, решивший, что раз ему не дали меня убить, то он и его люди будут спускать с меня шкуру каждый день на тренировках.

Сколько раз я лежал при смерти после 'тренировочных' боев — не счесть, но не раз и не два. Иллира крадучись приходила ко мне и целовала синяки и раны. Я уже не представлял жизни без нее, без сияющих звездами синих глаз, без прикосновений ее тонких, прохладных пальчиков к моему всегда горячему лбу.

Когда королева достигнет совершеннолетия, консорт прежней королевы-матери должен последовать за супругой. И я бы с удовольствием наблюдал за казнью моего мучителя, но перед этим случилась ночь моего бегства из Линнерилла. Ночь, когда Иллира соблазнила меня, свою неразлучную 'игрушку'.

Воспоминания накрыли меня, как поток лунного света. Как она была нежна!

Но после всего она и помогла бежать. 'Ты вернешься, потому что ты — мой! Ты принадлежишь нашему миру', - шептали ее губы.

Ее лорды, и без того мечтавшие увидеть внутренности 'этого урода и ничтожества' разорвали бы меня на клочки. Потому что нас с королевой застукал первый советник, почему-то посмевший войти в спальню без доклада. И я убил его. Высшего мага. Я? Как сумел?

'Ну, ты и крут, Райтэ!' — фыркнул внутренний голос. Меня обожгла близость догадки, но мысль была такая же зыбкая, как лунный блик — скорее, предвкушение, чем догадка.

Если бы я мог спросить императора Ионта, какую сущность он призвал в Подлунный мир! Разгадка крылась в его душе, в его замыслах и целях. Ринхорт говорил: немалый огонь должен полыхать в душе Гончара, чтобы на него прилетела эйнера. И в этом жаре Гончар обжигает потом 'сосуд с дарами духов', чтобы получить дарэйли.