Солнце поднимается на востоке
(Документальная повесть) - Китаин Валентин Семенович - Страница 6

— Большак у вас тут далеко? — спросила Тамара.

— Километра три будет. А что?

— Нужно. Пойдешь со мной?

Помедлив немного, Вера ответила:

— Пойду, конечно. Матери только скажусь.

Они вошли в хату.

— Мама, пойти мне надо, — тихо сказала Вера.

— Куда это пойти? Зачем? — затревожилась Мария Осиповна и, как бы ища ответа, посмотрела на Тамару.

Опустив глаза, Тамара молчала.

— Здесь, неподалеку. Мы скоро обернемся, ты не волнуйся.

Мария Осиповна подошла к дочери, прижала руки к груди. И вдруг, махнув рукой, заплакала:

— Иди, Вера, иди. Сохрани тебя господь!

До большака шли долго. На повороте дороги девушки устроились за корнями вывороченного грозой дуба. До обочины было метров десять-двенадцать.

Через полчаса послышался шум. Вскоре на дороге показались темные силуэты машин: под охраной трех танков мимо прошло десятка полтора грузовиков с солдатами.

Тамара внимательно смотрела на дорогу, запоминала. Вера молча сидела рядом, изредка оглядываясь по сторонам.

Они просидели у большака чуть ли не до рассвета. Когда посветлел восточный край неба, Тамара и Вера отползли от дороги и, достав захваченные из дому берестяные кузовки, медленно пошли по лесу, делая вид, будто собирают грибы и ягоды.

— Надо набрать хотя бы немного, — сказала Тамара, — а то встретится кто-нибудь и подумает: ягоды собирали всю ночь, а кузовки пустые. Понимаешь?

Вера улыбнулась и кивнула головой.

Вернувшись, они застали Марусю и Таню дома. Тамара влезла на печку к подруге.

— Ну, как?

— Рация работает, закопала в саду.

А Вера легла на кровать и, тронув сестренку за плечо, спросила:

— Тань, а Тань, в лесу-то страшно было?

— Не, нисколечко, — ответила Таня и доверчиво прижалась к старшей сестре.

Следующей ночью Тамара и Маруся развернули рацию в саду, за домом. Вся семья Яковлевых помогала им. Мария Осиповна стояла у плетня и, как бы поправляя его, следила за соседским двором. Таня залезла на крышу, а двойняшки — Мотя и Соня — играли у порога дома. Мать строго наказала км: если кто пойдет в дом, громко-громко заплакать.

Уж что-что, а это двойняшки умели делать.

Мария долго посылала в эфир свои позывные. Наконец ее услышали — был получен ответный сигнал. Из сада Яковлевых Мария отстучала в радиоцентр первое шифрованное донесение…

Мария шла по лесу. Между деревьями сгущались сумерки. Пахло вечерней сыростью. Где-то неподалеку гулко прокричал филин.

Словно потревоженный этим необычным в такое раннее время звуком, сорвался с ветки и, медленно кружась, упал на землю желтый березовый лист. Мария наклонилась и подняла его. «Лето на изломе, скоро журавли на юг полетят», — вспомнила она слова Тамары…

Мария оглянулась. Тусклая, будто утомленная летним зноем растительность окружала ее. В озорных кудрях берез, в могучей стати дубов и ясеней уже не чувствовалось зеленой молодости, удалой уверенности в своей красоте и силе. А в пышной шевелюре кленов, словно седина, уже пробилась первая желтеющая прядь.

Вздохнув и поправив косынку на голове, Мария пошла дальше. Километра через полтора она остановилась возле высокого, обсыпанного кроваво-красными гроздьями куста рябины. Подняв нижние ветки рукой, Мария пролезла под куст и очутилась на краю неширокой, заросшей травой ямы. Помедлив немного, Мария спрыгнула на дно. В яме пахло плесенью, гнилыми листьями и паутиной. Через несколько минут Мария уже прижимала левой рукой к голове наушники, а правой дробно стучала ключом, посылая в эфир точки-тире.

Вызвав три раза радиоцентр, Мария сняла руку с ключа и, прислонившись спиной к холодной стенке ямы, стала ждать ответа. Край ямы приходился ей чуть выше головы. На самом обрыве, в окружении еще зеленых кустиков брусники, торчал большой оранжевый мухомор. Гриб был уже старый, трухлявый, но нарядная шляпка с белыми пуговичками-бородавками еще кокетливо сидела на тонкой ножке, резко выделяясь среди жухлой травы своей холодной ядовитой красотой.

Ответа не было. Мария снова повторила позывные. В такт работе ключа мигал и гас глазок контрольной лампы под колпачком. Наконец сквозь треск и шипенье она уловила знакомую гамму точек и тире. Радиоцентр подтверждал, что связь установлена. Мария вынула из кармана бумажку с текстом зашифрованной радиограммы.

«Легализовалась надежно, — стучала ключом Мария, — у Розы плохо с пропиской. Очевидно, не сможет принять группу. Видеться со мной считает опасным. По ее просьбе сообщите — изменится ли численность группы? Свыше двадцати человек принять не сможем. Дополнительно сообщите место и время выброски. Цыганка».

Рация разведотдела долго молчала. Потом пришел ответ: «Самостоятельных действий не предпринимайте. Передайте Розе: главное сейчас — подготовить прием группы. Если возникнет необходимость — пусть переходит на нелегальное положение».

Расшифровав ответ, Мария через два часа снова вызвала радиоцентр: «Принять группу не сможем. Роза лишена свободы передвижения, я не имею никаких данных о группе». Ответ не изменился: «Выполняйте первое указание. Следующий прием по расписанию».

Мария сняла наушники, свернула антенну и прикрыла рацию листьями лопуха. Вылезая из ямы, она задела рукой за мухомор: сгнившая ножка гриба легко переломилась, и ядовито-красная шляпка скатилась вниз.

Выйдя из леса, Мария прислушалась: за кустами раздался шум подъезжающей машины. Радистка уверенно пошла на этот звук.

…Тамара не могла заснуть. Лежа на кровати, она смотрела на темный потолок, по которому изредка проползали голубовато-зеленые полосы света от проезжающих по улице машин. Болела нога — самим вправить вывих не удалось, обращаться к врачу было опасно.

Но сейчас даже не эта сильная боль не давала спать. Тамара думала о Марусе. Каково ей сейчас там, одной, в лесу? Удастся ли связаться с центром? Вот уже несколько дней они жили в деревне Алексеевка. Рацию опасно было держать в саду. Они снова закопали ее в лесу. А может быть, гитлеровцы выследили Машу и сейчас пытают ее?

На крыльце послышались торопливые шаги. Тамара облегченно вздохнула — Маша вернулась. Значит, все обошлось благополучно!

— Фрейлейн Мария, — раздался вдруг в коридоре голос Менделя — немецкого солдата, жившего с ними в одном доме. — Где это вы так поздно гуляете?

— Да здесь была, у одной женщины, — ответила Маруся. — Платье ей помогала кроить.

— Женщины не забывают о нарядах даже во время войны, — заметил Мендель. — Позвольте мне пригласить вас посидеть со мной на этом крыльце. Сегодня такой чудесный воздух!

— Сейчас, одну минуту!

Мария вошла в комнату, захлопнула за собой дверь. Тамара приподнялась на локте, спросила одними глазами: «Передала?» Маша кивнула головой и присела к Тамаре на кровать. Тамара обняла ее и поцеловала.

— Мендель ждет, выйти к нему? — еле слышным шепотом спросила Мария.

— Выйди, черт с ним, — тоже шепотом ответила Тамара.

Когда Маруся ушла, Тамара повернулась к стенке. Напряженное, тревожное состояние прошло. Даже боль в ноге немного утихла. Теперь можно было и заснуть.

Мария стояла за дверью, прислушиваясь к дыханию Тамары. Дожидавшийся ее Мендель пробежал через двор и заглянул в окно.

— Спит уже, — сказал он тихо. — Иди скорее!

Мария на цыпочках отошла от дверей, спустилась с крыльца и вышла на улицу. Через десять минут она, пройдя несколько кварталов, остановилась возле темного двухэтажного дома и три раза постучала с условным интервалом. Бесшумно открылась боковая калитка. Оглянувшись, Мария шагнула через высокий порог в темноту.

Ее взяли за руки и повели. Два поворота, три двери — и вот, наконец, яркий электрический свет ударил Марии в глаза. Она стояла посреди большой комнаты, заставленной мягкой кожаной мебелью. На стене висел огромный портрет человека с черным клочком усов под носом.