Туман и гроза (СИ) - "Lacysky" - Страница 28

— Н-не н-надо б-больше, — исковерканные слова едва слышны. В её глазах нечто куда хуже страха — первобытный ужас и неимоверная боль.

— Хорошо, — Николай хочет приблизиться к ней. Воздух горчит и набит пылью. Или это его лёгкие. Девушка судорожно отползает назад, вывернутые пальцы рук непроизвольно дёргаются.

Он не успевает сказать ещё что-то, когда раздаётся дикий грохот, и в комнату врывается Кирилл в отблесках пламени и со слетающими искрами. Он быстро осматривается, выискивая теней, но, не обнаружив ни одной, бросается к Николаю, срывая с себя рубашку. Пуговицы с перестуком отскакивают от пола. Звук рвущейся ткани мешается с судорожными всхлипами Анны.

— Держись, я уже вызвал лекарей, — его голос слышен издалека. Жёсткая ткань обматывается по рукам.

— З-за что?

Николай видит шок на лице Кирилла, когда тот поворачивает голову в сторону девушки. И следующая фраза бьёт под дых.

— П-поч-чему вы м-меня м-мучил-ли в-всё эт-то вр-ремя, Н-Никол-лай?

========== Часть II. -9- ==========

— Где у тебя чай?

Кирилл быстро перебирает жестяные банки в кухонном шкафу Николая, разглядывая в полумраке подписи, выведенные каллиграфическим почерком. Ничто не злит больше, как бездействие и когда вся посильная помощь сводится к простому алгоритму по завариванию чёрного крепкого чая.

Николай молчит, прислонившись лбом к холодному стеклу окна. Одна рука придерживает колючий край пледа, во второй пакет с замороженными овощами, прижатый к подбородку. Из окна тринадцатого этажа многоэтажки виден простор речного канала и московского проспекта, расцвеченного фарами и оранжевыми фонарями.

— Коля! — Кирилл с силой захлопывает шкаф, отворачиваясь от бездушного дерева к другу, сжавшемуся на стуле в углу маленькой кухни. Без магии огня сухри замерзают и таят. Потухшие свечи с призрачным запахом дымка. — Где чай, спрашиваю?

— В деревянной коробке. Она там одна, — слабый жест рукой в сторону шкафа.

Он поправляет съехавший по плечу шерстяной плед и кутается в него как в убежище.

Уставший, растрепанный, с аккуратными белыми повязками от запястий до предплечий и с синяком на подбородке, он совсем не тот хладнокровный начальник Службы стражей, которого все привыкли видеть.

Кирилл ставит чайник на плиту, сдерживая вопросы, пока Николай сам не будет готов рассказать обо всём.

Саша едва слышно входит на тесную кухню, вытирая на ходу руки. В нём пламя домашнего очага с горьковатым и древесным запахом. Магия тёплым коконом обнимает стены кухни, вытесняя раздражение Кирилла и успокаивая метания.

— Ну, ковёр я тебе рекомендую выкинуть.

— Или повесить на стенку с подписью «на нём чуть не сдох страж», — бурчит Кирилл. — Твоя соседка такой шум и гам подняла, хотела в полицию звонить! Хоть бы табличку повесил. Тут живёт злой страж. По ночам ко мне ходят в гости тени.

— Протоколы составлены? — Николай запрокидывает голову на стену, отрываясь от созерцания промозглой ночи и игнорируя подколки друга. Кирилл чуть не фыркает — официальные процедуры волнуют его сейчас меньше всего. В отличие от холода колодца во взгляде Николая.

— Да, и печать я восстановил. Давно такого не видел, она взломана в хлам, — Саша садится на стул верхом, закидывая тряпку в мусорное ведро.

Втроём на кухне уже тесновато, но здесь газовая плита с синими огоньками, горячий чай и нет привкуса крови и лекарств в воздухе.

— Грейся, — Кирилл ставит три разномастные чашки на маленький стол, который, судя по многочисленным въевшимся пятнам и царапинам, используется чаще как лабораторный, чем обеденный, и садится с торца.

— К-как ты уз-знал? — зубы Николая стучат о край ободка, выдавая вновь охвативший его озноб.

Кирилл не торопится пить чай, предпочитая изучение рисунка кухонной плитки признанию своей слабости. Но ночи на кухнях обладают той притягательностью, побуждающей выдавать самые сокровенные тайны.

— Я оставил одно звено заклинания.

Простая правда, скрытая под белёсыми шрамами на запястье. Саша удивленно вскидывает брови, но деликатно молчит, оставляя им вдвоём разбираться со своей связью якорей.

Дым сигареты мешается с тенью, вихрящейся по плечам и рукам Кирилла. Полупрозрачный морок души с запахом дубовой древесины.

— Хоть одна хорошая новость, — в голосе Николая словно облегчение. Он со вздохом кидает пакет с овощами на стол, аккуратно касаясь пальцами подбородка, проверяя, насколько больно. Кирилл так не считает. Поблажка и непозволительная слабость.

Ему просто не нужен другой якорь, кроме Николая.

Ему до сих пор не по себе от того, что он застал час назад в небольшой квартире друга. Полный погром, размазанная кровь на ковре, избитый Николай со следами прикосновения теней по всему телу, с перекошенным взглядом от пустоты силы. И бедная Анна. Кирилл знает, что никогда не забудет её лица и запинающихся вопросов. Лекари обещали сделать всё, что в их силах… но он видел в их глазах обреченность для неё.

Тени всегда оставляют свой след, выцарапывая его на самой сути магии.

Кирилл не сразу понимает, какая тянущая тишина повисла на кухне. Каждый наверняка сейчас думал об Анне, задаваясь простым вопросом — за что?

— Слушайте, вы, как хотите, а я бы не отказался поесть, — Саша подрывается с места, рассеивая гнёт молчания.

— Мой холодильник в твоём полном распоряжении, — едва заметно ухмыляется Николай, зная привычку Саши всех кормить, и тут же шипит от боли. — Вдруг там найдётся еда.

Кирилл помнит, как тот появился в отделе печатников с ясной улыбкой и коробкой домашнего печенья подмышкой. Многие тогда посмеивались над стражем, больше походящим на лекаря с карманами, полными сладких конфет, и припасенным добрым словом.

А потом был первый выезд на прорыв вместе, когда граница между мирами кровоточила проломом и вырывающимися без конца тенями. Стражи справлялись с ними — но не с открытой печатью. И Саша вплёл огненное кружево заклинания в магию вокруг, закрыв пролом.

Когда теней не осталось, он подошёл к Кириллу, измотанному стычкой до того, что шла кровь из носа и едва стоящему на ногах, и предложил зайти к нему на чай и пирог. Его мягкое тепло всегда было вовне, открытое и безвозмездное, дарующее себя.

Огонь Кирилла разрушал.

— Ну, еды тут мало, — скептически замечает Саша, шурша какими-то пакетами и стуча то ли мисками, то ли склянками с зельями.

— Ты избалован Сюзанной. Кирилл, дай сигарету, — Николай протягивает едва дрожащую руку в белых бинтах, сквозь которые сочится кровь.

Искры пробегают по пальцам. Хороший знак.

— Преимущества семейной жизни, — Саша ногой закрывает дверь холодильника и сваливает на стол хлеб, сыр и упаковку бекона.

Может, он и прав насчёт еды, кажется, ужин Кирилл пропустил, оставив его где-то между заметками к лекции, позабытыми впопыхах дома, и борьбой с тенью после клуба Сары.

— Кто же будет говорить о недостатках, — Николай поднимает одну бровь, многозначительно глядя на Кирилла. В этом вопросе они солидарны друг с другом. Саша качает головой, бурча что-то об упёртых трудоголиках без капли романтики внутри.

Безнадежности словно становится меньше, растворяемой между ними тремя и их магией, которая постепенно проскальзывает и в Николае.

Её прикосновение отзывается в огне Кирилла как вязкий чернозём, тянущий запахом тлеющих трав в осенних полях. Переплетение корешков в глубине земли.

— Кирилл, это был не я, — вдруг говорит Николай, едва прищуривая взгляд от едкого дыма.

Он еле сдерживается от грубого и ёмкого ответа.

— Ты считал, я поверю брошенным вот так словам бедной девочки? Ну знаешь ли… — он с остервенением гасит окурок в маленькой плошке вместо пепельницы. — Давай с самого начала. Что произошло?

Пока Саша сооружает бутерброды, суетясь на кухне в поисках ножа, тарелок и прочих приборов, Кирилл внимательно слушает Николая, прихлёбывая сладковатую заварку. К концу подробного рассказа чай выпит до конца, а почти все бутерброды съедены.