Солдатская верность - Потехин Яков Филиппович - Страница 7

— Нет, Иван Иванович, не могу я остаться в стороне, — проговорил Белоусов, как будто продолжая начатый разговор. — Не могу не отплатить врагу. Пока жив — буду драться в небе и мстить фашистам.

— За тебя уже хорошо отомстили твои друзья и все балтийские летчики.

— Все это так, — перебил Сербина Леонид Георгиевич. — Но я-то еще не израсходовался, не вышел в тираж. Думаешь, без ног, так ни на что не способен? Я — коммунист, и вот увидишь, что буду летать не хуже других.

Сербин ничего не ответил на такое категорическое заявление друга. Он достаточно хорошо знал его характер, целиком и полностью был на его стороне. Но доверить боевую машину безногому летчику — дело не простое. На это нужно разрешение начальства. Сербин решил добиваться такого разрешения. Ведь Белоусов был среди них, авиаторов Балтики, одним из лучших. Как же не помочь ему снова занять место в строю?

Долгие дни тревожного ожидания, и наконец из Москвы пришел ответ на ходатайство командования авиации Краснознаменного Балтийского флота. В нем говорилось, что летчику Белоусову разрешается начать учебные тренировки…

И вот Леонид Георгиевич, радостно взволнованный, уже в тренировочном полку. На руках у него направление, на котором рукой командующего ВВС КБФ написано: «Ввести в строй». Это была путевка в небо.

Но еще до начала учебных тренировок Белоусову довелось подняться в воздух. А случилось это так. На аэродром прилетел старый приятель Леонида Георгиевича Николай Никитин, служивший раньше у него в эскадрилье, теперь он был заместителем командира авиационной дивизии.

Белоусов с любовью поглаживал плоскости, фюзеляж По-2, на котором прилетел Никитин. Потом попросил у него разрешения посидеть в кабине. Посидел, поработал рулями и, не выдержав, взмолился:

— Коля, а может, пролетаем, а? Проверишь меня в воздухе…

Никитин посмотрел на майора и коротко сказал:

— Давай!

Сделали несколько кругов. От радости у Белоусова захватило дух. Ему даже не верилось, что это он управляет самолетом. Пусть это не истребитель, а всего лишь работяга По-2, все равно ему, безногому, подчиняется машина. Значит, его мечты и желания не безнадежны, он будет управлять и боевым скоростным истребителем.

Когда сели, Никитин, вылезая из кабины, предложил:

— Если хочешь, Леня, полетай еще. Я передохну.

Белоусов хорошо понял друга и так посмотрел на него, что никакие слова не выразили бы больше благодарности. Он взлетал, делал развороты, шел на посадку, потом снова взлетал…

— Ну как? — спросил Белоусов, подойдя к другу, и затаил дыхание.

Одно дело, когда ты сам оцениваешь свои действия, и совсем другое, когда об этом судят опытные товарищи, наблюдавшие за тобой. Леонид Георгиевич ждал решающего слова Никитина.

— Нормально, — сказал тот. — Дело пойдет. А если хочешь знать, так ты уже сейчас можешь работать летчиком связи.

Нет, такая перспектива Белоусова не устраивала. Он не умалял роли связистов, они делали большое и очень важное дело. Но это не для него, не один год летавшего на истребителе, имеющего за плечами две войны. Леонид Георгиевич так и сказал Никитину:

— Нет, Коля, мне это не подходит. Пусть это останется на крайний случай…

Первым инструктором, которому поручили «вводить в строй» Белоусова, был майор Шварев. Он усомнился в такой возможности. Тогда летной подготовкой Леонида Георгиевича занялся боевой летчик подполковник Лаврентий Порфирьевич Борисов.

Учебу пришлось начинать почти с азов. Надо было освоить на практике все приемы управления самолетом, о которых майор так много думал, будучи в госпитале. Особенно трудно было выдержать направление на пробеге. Именно в этот момент ноги летчика должны обладать особой чувствительностью. Но и эта трудность после длительных тренировок и с помощью подполковника Борисова была преодолена.

После полетов на По-2 предстоял переход на учебный истребитель Як-7у. Как ни готовил себя Белоусов к полетам на скоростной машине, как ни мечтал об этом, все же очень волновался. Скорость этой машины намного превышала скорость И-16 и «чайки», на которых он сражался в начале войны.

Пошли дни напряженной учебы. Каждый, даже незначительный успех в технике пилотирования наполнял Белоусова радостью — все ближе и ближе время, когда он сядет на боевой истребитель. Сейчас майор уже делает развороты, «бочку», вводит самолет в «штопор». Правда, летает он пока еще с инструктором. Ему давно хочется подняться в воздух одному. Но он молчит об этом и точно выполняет все указания и требования.

Настал наконец день самостоятельного вылета. Леонид Георгиевич подошел к истребителю, ухватился руками за борт, подтянулся и сел в кабину. Привычным движением надел и закрепил парашют, застегнул шлем, включил радио и запросил разрешения на взлет.

Как он ни старался не волноваться, в пальцах все же появилась дрожь. «Спокойно, — говорил себе Белоусов, — не распускать нервы». Когда получил разрешение на взлет, почувствовал себя, как бывало всегда прежде, уверенно. Мысли сосредоточились на одном: на выполнении учебного задания.

Самолет вырулил на взлетную полосу и начал постепенно набирать скорость. Вот он незаметно оторвался от земли, спрятались шасси. Набрав заданную высоту, майор сделал круг над аэродромом. Все идет нормально, машина послушна малейшему движению летчика. Но никто не знает, сколько стоило Белоусову труда, чтобы вот так вести скоростной самолет! Сколько пережито волнений, проведено бессонных ночей за тренировками ног с безжизненными деревянными конечностями! Зато как приятно сознавать, что все это не пропало даром.

Выполнив упражнение, Белоусов пошел на посадку. Это самый ответственный момент, Леонид Георгиевич хорошо подошел к земле, выдержал машину, плавно приземлил ее у посадочного знака. Самолет стремительно побежал по полосе и вдруг перестал слушаться пилота, начал уклоняться в сторону… Как ни старался Белоусов вести машину в нужном направлении, она сошла с посадочной полосы. И сам Белоусов, и все, кто находился в это время на аэродроме, удивлялись тому, что самолет не перевернулся.

Бледный, подавленный сидел летчик в кабине. Такая посадка может стоить того, что ему придется продолжать летать с инструктором, а это отдалит срок перехода на боевой самолет.

— Как самочувствие? — спросил подбежавший Борисов.

— Ничего, — с трудом выдавил майор. — Но почему самолет сошел с дорожки?

— Бывает, — придавая беспечность своему голосу, сказал подполковник. — Полетишь еще.

— Не понимаю, почему так получилось? — не унимался Белоусов. — Может быть, с костылем что-нибудь?

Борисов подошел к хвосту машины. Да, действительно, костыльное колесо не стопорилось… У Леонида Георгиевича словно гора свалилась с плеч: истребитель уклонился на пробеге не по его вине!

Последующие полеты проходили, как говорится, без сучка и без задоринки. Даже Борисов, придирчивый инструктор, ни на что не делающий скидок, часто хвалил Белоусова. И было за что.

За одну неделю Белоусов совершил до сорока вылетов. Такая нагрузка сказывается и на здоровом человеке. Но Леонид Георгиевич не жаловался. Наоборот, он радовался: с каждым полетом он возвращал свой прежний «почерк» в небе. Стоило это больших трудов. В свободное от полетов время он часами просиживал в кабине самолета, доводя до автоматизма координацию движений по управлению рулями высоты и поворота.

И вот на старте боевой Ла-5 — лучший истребитель того времени. Задание очень простое: сделать два полета по кругу. Но Белоусова охватило волнение, какого он никогда не испытывал и перед сложными боевыми вылетами. Товарищи помогли ему сесть в кабину. Леонид Георгиевич еще раз посмотрел на собравшихся у самолета и отпустил тормоза. Истребитель, вначале тихо, а потом все быстрее побежал по взлетной полосе. Вот он уже в воздухе, набирает высоту…

Рев пропеллера казался Леониду Георгиевичу песней. Радость его была беспредельной. Радовались полету Белоусова и люди, оставшиеся на земле у взлетной полосы. Они, знатоки пилотажа, следили за полетом и не находили никаких изъянов. Они восхищались железной волей этого человека. Даже в те годы, щедрые на примеры невиданного героизма советских людей, то, что сделал летчик Белоусов, казалось чуть ли не сверхъестественным.