Делириум (СИ) - "cup_of_madness" - Страница 23

― Эээ… на самом деле мы с ним почти не пересекаемся, знаешь? Да, не пересекаемся, ― тараторила Грейнджер, просматривая свое расписание, чтобы не смотреть Шафик в глаза. ― Он же меня на дух не переносит.

― Да все равно, он же…

Но злостная речь гриффиндорки была прервана.

― Что, Шафик, сидишь за столом с Серыми? Порочишь свою фамилию? ― Маркус Флинт остановился у их стола, свысока смотря на Алию.

Как ни странно, Гермиона была рада, что подвернулась такая благодатная возможность сменить тему, поэтому поднялась и, сощурив в презрении глаза, сказала:

― Все знают, Флинт, что быть гриффиндорцем ― это не просто о цвете формы. Но тебе этого не понять. Забери у вас, слизеринцев, атрибуты и что от вас останется? Пшик.

Не дождавшись, пока этот кретин сгенерирует очередную тупую колкость, она схватила сумку и поспешила к выходу из зала, слыша, как Алия поднимается вслед за ней.

***

Дни, обдуваемые паранормально холодной осенью, бежали, быстро сменяя друг друга. Первый шок у всех присутствующих сходил на нет, и в воздухе поселился привкус осторожного выжидания. По началу все были уверены, что их ждут изощренные наказания от Волдеморта за непокорность или предательство крови, но все было тихо. По крайней мере для тех, кто не высовывался и надеялся, что их не зацепит рикошетом от более дерзких.

Гермиона видела, как то тут, то там появляются ученики с перебинтованными руками и слышала о наказаниях за чрезмерную дерзость особенным учителям, но до этого мало кому было дело. Большинство таких учились на Гриффиндоре, и они не привыкли жаловаться, поэтому о их состоянии можно было судить только по неоднозначным отметинам на теле и измученному виду. Злость уже привычно кипела в жилах Гермионы, часто выливаясь слезами. Это была слабость, но она состояла из плоти, крови и, предположительно, души. Грейнджер ничего не могла сделать, кроме как следовать собственному плану. И самый быстрый способ избавить их всех от страданий начинался с минимального привлечения внимания к себе. Слава Мерлину, они с Малфоем практически не виделись. Она была благодарна всем возможным богам за это. Ненависть к нему за все происходящее росла в ней с каждым днем и увеличивалась в геометрической прогрессии при виде истощенных учеников. Он виноват в этом всем. Он знает, что здесь происходит и имеет к этому прямое отношение. Его родители, родственники, все учителя, которые должны гореть в аду, вместо того, чтобы преподавать им что-то — все они из одной выгребной ямы.

Гермиона пыталась не думать о том, что произошло в библиотеке. Лежа в кровати ночью и задыхаясь от собственной беспомощности и одиночества, будучи неуверенной в том, что у нее получится хотя бы наполовину осуществить задуманное, она возвращалась мыслями к тем нескольким минутам, когда все это перестало иметь значение.

Мозг предательски напоминал секунды, когда его руки касались слишком нежно, какие-то мгновения, в которые ей казалось, что он не тот, которым Гермиона видит Малфоя каждый день: жестокий и бесчувственный. Потому что тогда ее наполняло так много чувств.

Но потом она готова была рассмеяться от собственной глупости. Гермиона тронулась рассудком и поэтому позволила тому поцелую произойти. Малфой все такой же гад — доказательства этому обрушились потоком холодной воды ей на голову через пару мгновений после того, как его губы перестали касаться ее, и продолжили появляться каждый день после этого. Он такой же подонок, как и все Пожиратели, а она отошла от шока и глупого наваждения. Война не проходит бесследно ни для кого, видимо, и для нее не прошла, но Гермиона сделает все, чтобы сохранить ясный разум. Ради себя. Ради мальчиков.

Раньше воскресные вечера ассоциировались у Гермионы с теплом гриффиндорской спальни, варварскими шахматами Рона и черчением плана домашних заданий. Потом все дни слились в один, и было только чувство постоянной тревоги и страха, когда они втроем пытались противостоять всему миру, разбивая небольшой лагерь в попытках найти и уничтожить все крестражи. Тогда ей казалось, что вряд ли может быть хуже. Но хуже этого было только опустошение, которое она чувствовала сейчас, сидя в гостиной. Перестав водить глазами по тексту, Гермиона услышала шаги из спальни. Через пару секунд гостиная наполнилась уже знакомым тонким ароматом парфюма и переизбытком пафоса.

― Грейнджер, проваливай в свою комнату, и чтоб сегодня оттуда не высовывалась.

Она нарочно не отрывала глаз от книги, зная, что Малфой терпеть не может таких признаков неуважения. Такой молодой, а уже поразительный сноб.

― И не подумаю.

За несколько секунд молчания томик истории в ее руках становится все тяжелее.

― Что ты сказала? ― нарочито спокойно переспросил он.

― То, что слышал, Малфой. Это и моя гостиная тоже. Я не собираюсь подчиняться твоим приказам.

Все же, не сумев преодолеть любопытства, она подняла глаза и тут же была вынуждена скрыть удивление. Темные джинсы и водолазка, которая, несмотря на то, что скрывала максимум кожи, подчеркивала все достоинства его фигуры. Его наряд был лишен красок, но даже так Малфой мог выглядеть самым ярким пятном в этой комнате. Это было настолько странно ― видеть его в чем-то повседневном, практически слишком лично. Она будто не воспринимала его, как нормального подростка, который иногда надевает что-то удобное без змеиного значка.

― Ты не гостья здесь, Грейнджер. Это моя башня, а ты — просто паразит, которого мне приходится терпеть, ― прозвучал холодный презрительный голос.

― Мир так несправедлив, что заставляет такого великого Пожирателя, как ты, терпеть здесь меня, ― зацокала языком Гермиона, деланно вздыхая. ― Но, что ж, придется смириться. Или у вас здесь по плану попойка по поводу празднования очередного гнусного деяния вашего Хозяина?

― Да, уже руки чешутся отпраздновать обезглавливание твоего шрамоголового дружка, ― спокойно ответил Малфой, смотря ей в глаза. ― Или, погодите, думаю, это было бы слишком просто. Авада гуманна, в каком-то роде. Как думаешь, его пытают только по утрам или…

― Ты ублюдок! ― Гермиона подскочила с дивана и почувствовала, как от злости трясутся руки.

Он знал, куда давить.

― Не смей! Слышишь, не смей даже говорить его имя! Гарри — великий волшебник! А ты ― просто отребье по сравнению с ним! ― ее голос дрожал и был пропитан ненавистью настолько, что, казалось, ее можно выжать.

― О, видимо, не настолько великий, если даже не научил тебя, что нужно делать, когда кто-то лезет тебе под юбку, ― ухмыльнулся Малфой, подходя немного ближе. ― Или ты просто фригидная, м, Грейнджер? Как бревно. Я думал, что твои отморозки хоть чему-то тебя научили.

― Заткнись! Я не хочу слышать этой мерзости из твоего рта! ― она закричала, больше всего желая просто закрыть уши и никогда не слышать Малфоя.

Забыть, как звучит его пропитанный гнилью голос. От ее уравновешенности не осталось и следа.

― Нет, серьезно, меня полночи рвало. И, кажется, что до сих пор привкус чего-то грязного во рту, даже зубная паста не помогает, ― он скривился, как будто вспоминал самое отвратительное, что когда-либо случалось с ним. ― Я знал, что твое унижение не стоит того, но чтоб настолько!

― О да, то ли дело ты, Малфой! ― всплеснула руками Гермиона, чувствуя, как в глазах собрались слезы унижения. ― Спишь со всем, что движется, потому что пытаешься компенсировать собственную неполноценность! Что же именно? Украденное Волдемортом детство? Неимение настоящих друзей, ведь те, что общаются с тобой, делают это только из-за страха и привилегий!

Она кричала, чувствуя, как надрываются связки. Из-за пелены слез злости Гермиона практически не видела, как он реагирует, да это было и неважно. Она так ненавидела Малфоя, все, что связано с ним, что могла кричать просто держа его образ в голове.

― Или же это компенсация недостающей любви? Ведь тебя никто не любит по-настоящему, Малфой, не принимает!

― Заткни пасть, Грейнджер, ― его голос, натянутый, как струна, чувствовался прохладным гелем на ее обожженную душу.