В паутине чужих заклинаний - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 42

— А Штефан признал свою вину?

— Нет, утверждает, что книгу эту он не видел, в руках ее ни разу не держал и понятия не имеет, как она могла попасть к нему в сейф.

Довольно странное заявление и глупое к тому же. В расследованиях я разбиралась не очень хорошо, но кое о каких способах, которыми Сыск подтверждает вину задержанных, представление имела.

— Его слова можно подтвердить или опровергнуть по следам ауры на книге и на ее контейнере, ведь так? Если его до сих пор не выпустили, значит, нашли.

Дитрих усмехнулся, но как-то невесело.

— Сразу видно, что раньше ты с такими вещами не имела дел. Книги по запретной магии обычно защищают таким плотным коконом различных заклинаний, что на нем никаких следов посторонней ауры найти невозможно. Нельзя сказать, кто и когда держал в руках не только саму книгу, но даже контейнер, на котором защита тоже не из простых.

С одной стороны, было очень плохо, что нельзя сразу найти виновного, с другой — я окончательно уверилась, что Штефан к этой истории отношения не имеет. Пусть эта уверенность и ни на чем не основывалась.

— А ментальное сканирование?

— Для его должности на это требуется особое разрешение, одобренное Советом Магов. Да и менталист должен быть определенного уровня допуска — слишком много всего знает Эггер. Такого, что постороннему лицу открывать нельзя. Кроме того, пока он и сам не дал согласия на ментальную проверку. Либо надеется, что все и без этого обойдется, либо…

Выразительная пауза Дитриха говорила о том, что второй вариант указывает, что Штефан в этом деле увяз по уши. Но даже обвинение в хранении запрещенных предметов не столь страшно, как обвинение в убийстве, которое ему грозит. Убийстве с использованием запрещенной магии. На чем оно основано, это обвинение? На одной-единственной книге, непонятно кому принадлежащей?

— У Штефана нашли одну книгу или несколько? — уточнила я.

— Одну.

— А откуда такая уверенность, что это книга иноры Вернер, а не кого другого?

— Семейный экслибрис, — коротко пояснил Дитрих, посмотрел на мое лицо, наверняка выражающее скепсис, и добавил: — Кроме того, название есть в списке тех, что отошли по наследству к этой ветви семейства. Из которого только Вернер и осталась.

Вариант, что наставница дала почитать родственнику, отметался сразу. Отношения у них были не такие дружеские. Да что там — не такие дружеские! Их совсем не было, этих отношений. Кроме того, будь это так, Штефан сказал бы про это сразу, а не заявлял, что не знает ни что за книга, ни откуда она взялась. Тогда получается, ему действительно подкинули, но кто? Я вышла из задумчивости и обнаружила, что Дитрих внимательно на меня смотрит.

— Но если у иноры Вернер были запрещенные книги и они не пропали при взрыве, почему у Штефана только одна?

— Почему ты так беспокоишься об Эггере? — недовольно спросил Дитрих. — Он поступил с тобой, прямо скажем, отвратительно. Или ты боишься за себя?

— Почему я должна бояться за себя? — удивилась я. — Я уж точно проходила ментальное сканирование, из которого понятно, что я не имею отношения к смерти наставницы.

— Строго говоря, из отчета менталиста понятно лишь, что тебе подчистили память, — проворчал Дитрих. — Все остальное ты знаешь от Карла. Но ты так и не ответила, почему волнуешься за Эггера.

— Не знаю, — ответила я. — Почему-то я чувствую себя перед ним виноватой. Мне его жалко, понимаешь?

Дитрих недовольно хмыкнул.

— Не понимаю, как можно жалеть того, кто влез тебе в голову и поменял твои мысли, — сказал он.

— Возможно, потому, что какое-то время мне казалось, что я его люблю? — предположила я. — А это сложно перечеркнуть. Мы, знаешь ли, действительно были с ним близки, Эмили сказала правду.

Я посмотрела на него с вызовом. Я не знала, как он к этому отнесется, но и умалчивать было нельзя — наши отношения стремительно развивались, и если им суждено закончиться по озвученной мной причине, пусть будет раньше, чем позже, когда я успею к нему прикипеть. Чтобы это не стало для меня такой же неприятной неожиданностью, как с Эмми.

— Потому что он пытался тебя привязать всеми возможными способами, — недовольно сказал Дитрих. — А ты его сейчас оправдываешь.

— Я не оправдываю, я пытаюсь пояснить. Пожалуй, даже больше для себя.

Неожиданно я поняла, что разговор этот меня вымотал, а может, просто усталость навалилась — столько всего случилось с утра, и все это — не слишком приятные события. Я опустила голову и закрыла глаза. Он так ничего и не сказал на мое признание. Возможно, это и есть ответ?

— Линда, — голос Дитриха прозвучал совсем рядом, заставив меня вздрогнуть. — Я не могу сказать, что мне неважно все, что было между тобой и Эггером, потому что это будет неправдой, а начинать что-то со лжи — плохо. Но если это тебя успокоит, я знал об этом с самого начала. То есть не конкретно про Эггера, а…

Он замолчал, не зная, как сказать, чтобы меня не обидеть. Я подняла голову и посмотрела на него. Дитрих был необычайно серьезен и смотрел так, словно только от меня зависела его дальнейшая жизнь.

— Для меня важна ты, причем намного больше всяких там Эггеров. И это правда.

Я неуверенно ему улыбнулась.

— Я не знаю, как так получилось, — улыбнулся он в ответ. — Но получилось, и все. И я понимаю Эггера, который хотел тащить тебя сразу в храм. Понимаю, но сам так поступить не могу. Пока в отличие от него я не могу тебе ничего предложить.

— Если бы мне было это важно, я бы вышла за Штефана.

— Это сумасшествие какое-то…

Я посчитала его слова признанием, положила руки ему на плечи и потянулась за поцелуем, но он не торопился идти мне навстречу.

— Погоди, — сказал Дитрих. — Если мы сейчас начнем целоваться, то опять обо всем забудем. А ситуация очень непростая.

— Ты же говоришь, что тебе нет дела до Штефана?

— До него нет, до тебя есть, — непонятно ответил он. — Если Штефан не имеет отношения к этой книге, по всему выходит, что ему ее подкинули. И тут на сцену выходит следующий неприятный момент. У него защита очень высокого уровня. Кроме обычных запоров, даже нельзя сказать, что обычных, поскольку замки довольно непростые… Но они там не определяющие, так, для подстраховки. Главное — защита магическая. Очень серьезная защита. Вскрыть ее незаметно невозможно, и в последние полгода туда точно никто не лез. Это уже проверили, сомнений быть не может. Но… — он сделал выразительную паузу, — она настроена так, чтобы в любой момент пропускать троих. Один из них, естественно, Эггер, имена двоих других он отказывается называть. Утверждает, что они никакого отношения к этой книге не имеют, а он не хочет, чтобы их затаскали по следователям.

— И один из этих троих — я.

Пока ничего угрожающего мне я не видела. Да, магическая защита могла меня пропустить, но это не значит, что я там была. Да еще и с запрещенной книгой!

— Да, — подтвердил Дитрих. — Поскольку слепок твоей ауры в Сыске есть, а о том, что вас связывало, там знают, вычислят очень быстро, даже если он продолжит упорствовать. И здесь твоя подчищенная память окажется серьезным доводом против тебя.

— Почему?

— Может появиться версия, что тебя заставили подбросить книгу, а потом аккуратно затерли воспоминания.

— Что ты говоришь? — Меня его слова неприятно поразили. — Карл же сказал, что затерли разговор с инорой Вернер, совершенно неважный ни для меня, ни для кого другого.

— Да, но это сказал Карл. А в результатах официального обследования такого нет. А написано, что ты подвергалась постоянному легкому ментальному внушению, а потом, сразу после смерти Вернер, тебе что-то грубо стерли. Нет доказательств, что влиял на тебя Эггер, влюбляя в себя, а не кто-то другой с непонятными целями. И в таком виде все выглядит очень странно.

Да, в таком виде все выглядит так, что могут возникнуть самые фантастические предположения. Вплоть до того, что на меня влияла инора Вернер, желающая отомстить семейству Эггеров. Вручила мне книгу, чтобы я оставила ее у Штефана, а потом имитировала собственную смерть.