Серебро и Золото (СИ) - Мах Макс - Страница 10

Дым пах горящими буковыми дровами, изюмом и горячим шоколадом, и скорее понравился Елизавете - "Будет ли Людо курить, когда войдет в возраст?" - чем наоборот.

- Именно здесь, фройлен Кейн. Именно в этом замке, и более того... - генерал обвел взглядом заинтересованные лица слушателей и победно улыбнулся. - Когда герцог Тригерид погиб... Вы ведь знаете, мои юные друзья, что, в конце концов, Аспид Каген убил герцога? Да? Тем лучше, мне не придется рассказывать сейчас еще и эту темную историю, но главное... Главное, что тень Тригерида, мятежная душа его вернулась сюда, в этот самый замок, и навечно поселилась здесь, чтобы еженощно просить прощения у духа своей жены... Звучит романтично. - Сказал генерал после короткой паузы уже совсем другим, "скучным" голосом. - Но когда эта сволочь гремит цепями на лестницах... - он снова пыхнул ароматным облачком табачного дыма и расстроено покачал головой в фуражке с узкой тульей. - Тогда становится не до романтики. Пойдемте в дом, дамы и господа, нас ждут плотный ужин и теплые постели. Вперед!

И, поставив такую странную точку в своем экспромте, генерал пошел в дом.

- Не беспокойтесь, - усмехнулась доктор д'Эвола, перед тем как направиться вслед за генералом. - По-правде сказать, за все время, что я провела в замке, "цепи Тригерида" я слышала всего один раз, да и то не уверена, не приснилось ли мне это вообще...

***

Ужинали поздно, но обильно и долго, компенсировав неслучившийся обед. Да к тому же - Рождество все-таки, каникулы, праздник. За узкими стрельчатыми окнами гостиной - сводчатого темноватого зала, декорированного дубовыми панелями и старинными шерстяными гобеленами - завывал ветер. Дело шло к снегопаду и вьюге, и в просторном помещении - несмотря даже на многочасовую протопку - все еще было прохладно. Так что горячий айнтопф "Пихельштайм" - густой и острый суп с говядиной, копченой свининой, мозгами и картошкой - пришелся по вкусу всем собравшимся за длинным основательным столом, сервированным майсенским фарфором, цветным хрусталем и столовым серебром с эмалями и позолотой и освещенным свечами, горящими в тяжелых канделябрах и жирандолях восемнадцатого века. А еще на стол подали традиционный картофельный салат, и лесные грибы, запеченные в сливках под золотисто-коричневой сырной корочкой, и пышный пирог с олениной и луком, и, разумеется, рождественские творожные кнодели с грушами. И в довершение чудес этой ночи, генерал фон Байер разрешил молодежи пить мозельское игристое "без ограничений", вернее, попросту не обозначил границ дозволенного. Ну, а все, что не запрещено, все равно, что разрешено. Во всяком случае, именно так понимались издавна в королевстве писаные законы. Впрочем, неписаные понимались точно так же.

- А вы, Ловис? - получив благосклонный кивок генерала, Беата Тракаль расстегнула верхнюю пуговицу мундира и закурила тонкую черную сигару. - Вы фехтуете?

- Немного, - улыбнулся Людо, и Елизавета почувствовала, как забилось сердце.

Разумеется, она никому не позволила увидеть охватившего ее возбуждения, но и то сказать: спросить Людо, владеет ли он искусством фехтования, то же самое, что заподозрить птицу в том, что она не умеет летать.

- На рапирах? - продолжила задавать вопросы ротмистр.

- На шпагах, эспадронах, и кинжалах... - продолжил ее мысль Людо.

- Вот как! - подняла прозрачную бровь Беата. - Попробуем?

Он взяла со стола нож и крутанула его в тонких, но крепких пальцах, одновременно производя скручивающее движение узкой кистью.

- Всегда к вашим услугам, - Людо легко поднялся из-за стола и, шагнув в сторону, остановился, поворачиваясь лицом к Беате. Между тем, в левой руке у него неожиданно оказался столовый нож. Когда юноша успел подхватить его со столешницы, никто не заметил, зато сейчас все увидели, как вращается - словно бы сам собой - "предполагаемый кинжал". Происходило это только за счет перебора пальцами, без малейшего изменения в положение кисти руки, притом вращение стремительно ускорялось, а еще через мгновение перешло в череду замысловато сложных и невероятно быстрых перехватов.

- Дага, - с одобрением пыхнул трубкой генерал. - В правой руке, молодой человек, у вас шпага, не так ли?

- А в левой - кинжал, - еще шире улыбнулась ротмистр Тракаль. - Классическая "Эспада-и-дага". Вас учил настоящий эскримеро, ведь так?

- Фехтование есть искусство наносить удары, не получая их в ответ, - чуть поклонился Людо, процитировав Вольтера.

- Завтра, - сказал тогда генерал фон Байер и сделал недвусмысленный жест слуге, указывая на свой бокал. - Завтра пофехтуете. Томас тоже иногда бывает неплох... и Грета, когда у нее появляется настроение, ведь так доктор?

- Не так, - пожала покатыми плечами секретарь генерала. - Но что это меняет?

- В северном крыле у барона оборудован великолепный зал для фехтования, - пояснила Беата, возвращая серебряный нож на место. - Там и защитные костюмы имеются, и оружие на любой вкус...

- Буду рад составить вам компанию, госпожа ротмистр, - вернувшись за стол, Людо тоже отложил нож и улыбнулся Елизавете, поднимая за тонкую ножку бокал рубинового стекла.

Биться "на ножах" он начал учить Елизавету уже на следующий день после того, как подарил ей кинжал. Мастер же фехтования, принадлежавший к братству святого Луки, приходил к ней два раза в неделю: в понедельник и среду уже семь лет подряд...

Завтра, - ответил ее взгляд.

Непременно, - согласился он.

Елизавета пригубила мозельское, потом вздохнула коротко и сделала изрядный глоток. Вино было вкусным, и кружило голову, наводя на разнообразные "странные мысли". Но она знала, что это всего лишь иллюзия свободы, которой на самом деле она не могла себе позволить. Но если бы даже и могла, ее Людо был чем-то настолько особенным, что даже у нее, графини Скулнскорх, существа не вполне заурядного по сравнению с обычными людьми, порой возникали сомнения в человеческой природе ее собственного мужа. Людо был неизмеримо сложнее и не то, чтобы выше жизненных императивов, он просто находился от них в стороне.

И, тем не менее, не успели затихнуть шаги и голоса слуг, последними покинувших коридоры и лестницы хозяйской половины, как Елизавета, - поспешно накинув байковый халат и вдев босые ступни в высокие войлочные туфли, похожие на старушечьи боты - выскользнула из предоставленной ей гостевой спальни и тенью летучей мыши ринулась к комнате Людо. В такую ночь она непременно хотела заснуть в его объятиях. И еще. Мозельское игристое по-настоящему ударило девочке в голову, и Елизавета в тайне надеялась, что супруг уступит наконец "естественным проявлениям своей мужественности" - фраза, целиком позаимствованная из какого-то тетушкиного готического романа, - и сделает то, на что недвусмысленно намекал еще в первую их общую ночь. Впрочем, ни тогда, ни позже дело дальше поцелуев и объятий не пошло. Людо был восхитительно сдержан и никогда не терял головы, хотя несколько раз Елизавета ощутила "нечто особенное" в том, как целовал ее муж. Это не являлось, разумеется, подлинным - неоспоримым - знанием, но интуиция подсказывала, что губы и руки не лгут... А его губы...

"Сегодня!" - решила Елизавета и толкнула дверь.

Разумеется, она была не заперта. И конечно же на прикроватном столике горели три свечи в тяжелом серебряном подсвечнике.

- А еще, - сказал Людо, улыбаясь. - У меня есть бутылка мозельского, но пить придется из горлышка... По очереди.

- Ты чудо! - ее сердце "взлетело" птицей и заметалось в груди. - И ты обязан меня поцеловать!

Однако стать женщиной в эту ночь ей было не суждено. О, да, она почти добилась своего, приблизившись к "таинству" так близко, как никогда прежде. Ночь вращалась вокруг Елизаветы, ее обдавало жаром изнутри и снаружи, и странные запахи - острые, пьянящие - заставляли девушку сходить с ума. И Людо, похоже, уступил наконец судьбе. Он был упоительно нежен и полон страсти. Его губы заставляли сердце Елизаветы то замирать - как перед прыжком в ледяную воду, - то трепетать пойманной бабочкой. И руки Людо "совсем потеряли стыд", что оказалось просто восхитительным. Но в тот самый момент, когда совершенно нагая Елизавета прижалась к суховатому и крепкому телу мужа, чтобы "вполне отдаться страсти", за дверью спальни загремели железные цепи, и раздался душераздирающий женский вопль.