Мнемозина (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 6

— Осторожнее! — воскликнула Леля. — Что вы делаете? Хотите следом вывалиться?

— Пожалуй, нет, — ответил я и спрыгнул вниз, решив не объяснять причин своего эксперимента.

Кухня была аккуратно прибрана, но на столешнице лежал тонкий слой пыли и порошка для снятия отпечатков пальцев. В мойке стояла грязная чашка из-под кофе. На гуще пустила щупальца зеленая плесень. Открыв дверцу под мойкой, я вынул мусорное ведро и, не найдя газету, вывалил содержимое прямо на пол.

— Вы просто варвар какой-то, — не выдержала Леля. Я промолчал, брезгливо ковыряясь в мусоре шариковой ручкой.

Ничего интересного я не нашел: много окурков, некоторые были выпачканы помадой, другие — нет, использованный презерватив, тампон, несколько ватных дисков, шкурки от банана и апельсина, выпачканные краской тряпки, упаковки от продуктов, преимущественно быстрого приготовления.

— Мусор Ксения выбрасывала сама или это тоже было вашей обязанностью? — спросил я.

— Как когда, — ответила Леля. — Иногда это делала я, иногда Ксения выбрасывала сама, потому что, сами понимаете, вонять будет. А что?

Я предпочел оставить ее вопрос без ответа. Сдержанность Лели куда-то делась, и я совершенно не собирался объяснять каждый свой шаг. Вместо этого я бегло оглядел гардероб, отметив, что при жизни Ксения предпочитала одеваться со скромной роскошью. Вещи, совершенно неброские, лишенные присущей золотой молодежи вычурности и пошлости, явно покупали в дорогих магазинах, при этом хозяйка относилась к ним без особого почтения. Кроме вещей Ксении, на вешалках я нашел несколько мужских маек, свитер и куртку. Вынув свитер, я показал его Леле.

— Это кофта Глеба, — пояснила она и сочла нужным добавить: — Дом элитный, а отопление дают как везде, а он вечно мерзнет.

Фотографий в гостиной не было. Разве что таковыми можно было считать картины, на которых, бесспорно была изображена Ксения. Я не очень разбираюсь в живописи, но даже моего дилетантского взгляда хватало, чтобы понять: автор, изобразивший Ксению, если не гениален, то очень даровит. На полотнах девушку писали в странной технике, несколькими перетекающими друг в друга цветами, при этом выглядело это невероятно гармонично. Картины завораживали настолько, что я подумал: вот это я бы повесил у себя дома. Мне даже не требовалось спрашивать Лелю, кто автор.

На балконе, широком и длинном, мебели почти не было, разве что пара складных стульев, разбросанные по полу подушки и большой немытый кальян. Рядом, на плитках, стояли два грязных винных бокала и полупустая бутылка бордо. К стене прислонили набросок: Ксения, в странной скрюченной позе, обнимала колени. Широкие росчерки за ее спиной складывались в крылья бабочки. Если я все правильно понимал, художник собирался написать Ксению обнаженной.

Чем больше проходило времени, тем отчетливее я понимал, что в квартире не найду ничего подозрительного. Я обшарил туалет, сунув нос везде, где было можно, и не увидел ничего подозрительного, обыскал все тумбочки и ящики, и, наконец, поднялся по винтовой лестнице в спальню, обставленную еще проще. Здесь не было даже кровати: просто матрац на полу перед большим окном, крохотная тумбочка, на которой валялась книга Шарлотты Бронте. И здесь меня ожидала первая находка: несколько упаковок успокоительного и антидепрессантов. Часть упаковок была вскрыта и наполовину опустошена, некоторые были даже не распакованы, словно девушка набирала их впрок, при этом никаких рецептов в тумбочке я не нашел. Но не это приковало мое внимание.

Напротив кровати висела еще одна картина, выполненная в той же манере. Это был портрет, на котором Ксения выглядела совсем юной и как будто расстроенной. На полотне девушка была обнажена, а одежду ей заменяли облепившие фигуру белые бабочки.

Неясный шепоток послышался за моей спиной. Я обернулся, подумав, что в комнату поднялась Леля, но комната была пуста. Я вновь перевел взгляд на картину.

Крылья бабочек дрогнули. Я зажмурился и вновь уставился на картину.

Ничего.

И когда я окончательно уверился в том, что мне померещилось, холодные мертвые пальцы прикоснулись к моей шее.

Добраться до отца Глеба с первой попытки у меня не вышло. Не получилось и со второй, и даже с третьей. Сергей Павлович Макаров посторонних не принимал. Я попытался прийти к нему на работу, решив, что беспокоить его дома, по крайней мере до того, как получу отказ, не слишком прилично. Но мой крестовый поход завяз в приемной, где я бессмысленно проторчал почти два часа. Спокойствие босса охраняла не только вышколенная секретарша, белозубая, беловолосая, совершенно стерильная, с пронзительными голубыми глазами и ледяным голосом, но и пара мордоворотов ростом с хороший шкаф. Мои невинные попытки взять журнал или вынуть телефон сопровождались свирепыми взглядами. Когда Макаров, наконец-то вышел из кабинета, меня тут же оттеснили, не дав сказать ни слова. Макаров же не удостоил меня взглядом.

На следующий день я подкараулил его у офиса и почти успел перехватить у лифта. Меня вновь оттеснили, но я смог бросить фразу, которая должна была заставить Макарова пообщаться со мной.

— Сергей Павлович, я — адвокат Стахов, и у меня есть к вам разговор по поводу вашего сына.

Макаров ответил мне равнодушным взглядом. Под его набрякшими веками не шевельнулась даже толика интереса. Он вошел в лифт, а затем двери закрылись. Охранник, сдерживавший меня, сурово пообещал, что в следующий раз свернет мне шею. Глядя на его руки, я охотно поверил. Что, впрочем, не остановило меня от третьей попытки, когда я вился в их дом, и не прошел дальше ворот. Лезть через забор я не рискнул. Во дворе бегали два ротвейлера. Я оставил попытки пообщаться с Макаровым и перевел внимание на его жену.

В отличие от мужа, Наталью Макарову охраняли слабо. Ее распорядок был излишне простым. Большую часть времени она проводила дома, изредка отправляясь в салон красоты и торговый центр, где шаталась по бутикам. Охранник, забирая покупки, сразу уходил в машину, оставляя хозяйку в компании продавцов-консультантов. Наблюдая за этой женщиной, еще сохранившей остатки красоты, я подумал, что она ходит по магазинам не из-за желания что-то купить и даже не от безделья. Наталья словно отбывала тяжкую повинность.

Мне повезло, когда она неожиданно свернула к кинотеатру, купила билет и прошла в зал. Я посмотрел на расписание: Макарова выбрала детский сеанс с диснеевским мультфильмом. Я подумал, что полутемный зал кинотеатра — отличное место для тайной встречи или передачи посылки. Купив билет, я последовал за ней и уселся двумя рядами дальше.

К моему удивлению и разочарованию, к Наталье никто не подошел, она не попыталась оставить конверт с деньгами или что-то в этом духе. В полупустом зале никто не вступил с женщиной в контакт. Предположение, что Наталья назначила здесь встречу с Глебом потерпело фиаско. Я озирался по сторонам весь сеанс, но не заметил ничего подозрительного. Когда в зале вспыхнул свет, Наталья поднялась и пошла к выходу, бросив в мусорную корзинку ведерко из-под попкорна.

Я дождался, когда она выйдет из дамской комнаты и перегородил дорогу. Наталья, не глядя, сделала попытку меня обойти, и только поняв, что я стою тут не просто так, подняла глаза. Страха я не заметил, только надменность и чуть заметная злость, что заставила Макарову плотно сжать подкрашенные в темно-красный губы.

— Что вам надо? — резко спросила она.

— Я адвокат Стахов. И мне нужно поговорить с вами.

В ее глазах мелькнула настороженность, но она не сменила тон, спросив, вызывающе подняв подбородок:

— О чем?

— О вашем сыне Глебе. И обстоятельствах смерти Ксении Рокотовой.

— Мой сын ничего не знает об обстоятельствах смерти Ксении, — выплюнула Наталья и вновь сделала попытку обойти меня. — Пропустите, иначе я закричу.

— Наталья Александровна, я ведь адвокат, а не прокурор, и не собираюсь тащить Глеба Сергеевича в каталажку. Мой клиент просто хочет прояснить некоторые детали. Если вы опасаетесь, что я могу как-то повредить ему, то, уверяю…