Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" - Страница 21

— А повеселее ничего не будет? — обратился Шэрхан к Йиньйиню и замер на полуслове.

Йиньйинь сидел без движения, сгорбившись над своим столом. Шапочка съехала вниз, макая шарики в столетние яйца. Дышал, но словно заснул. Рядом примерно в таких же позах застыли Клякса и Линялый.

Шэрхан оглядел зал, да только и увидел что безвольные плечи и склоняющиеся к полу шапочки. И девять танцующих девиц посередине. Фарфоровые куклы с фазанами на головах, загримированные так, что под белой маской и не понятно, что за тварь скрывается. Мягко изгибаясь, они вертели своими веерами — томно, как кошки, а потом вдруг взмахнули резко. Все вместе. Раздалось тихое шипение, а за ним — лязг: стражники в зале осели на пол, цепляясь за короткие металлические стрелы, торчащие из горла. Двери сомкнулись, взвизгнули затворы. Настала тишина.

Не торопясь, бестии снова подняли веера и взмахнули, выпуская очередную порцию стрел. Девять гостей рухнули лицом в рис. Их шапочки так и не спали, пришпиленные тонкими наконечниками к макушкам.

Шэрхан подобрался. Мелькнула шальная мысль — сбежать. Бросить этот гадюшник к асуровой матери и свалить через окно. Но следом подоспел холодный разум: ну а как обвинят его в этой веерной резне? Поди докажи потом, что ты не фазан. Достанет кобра со дна морского. Да неужто уж спасать теперь всю эту наглую палкоедную свору?

Глянул Шэрхан на трон. Увидел, как Юла, бледная, но решительная, хватает меч упавшего с ней рядом стражника и встаёт перед уснувшим отцом и дрожащим братом.

Стыдно стало. И ему ведь есть кого защитить. Опустил Йиньйиня на пол, от случайных стрел подальше, и дернул из-под пояса уруми. Упруго звякнул металл. Извиваясь, блеснуло плоское лезвие.

Девицы его не заметили, так и продолжали стрелы свои метать. А одна — самая тонкая, с самым большим фазаном — прямиком к трону шагнула. Шэрхан кинулся на перехват, перепрыгнул через одно спящее тело, другое, а на третьем в платье запутался и на пол грохнулся. В общем, не удалось внезапно напасть. Зато внимание привлекло.

По-хищному девица на него зашипела и веером дернула, полетела в Шэрхана стрела. Да Шэрхан шапочку перед собой выставил, она иглу и перехватила. Больше девице выстрелить не дал. Вскочил на ноги, взмахнул мечом — пошла волна от руки по лезвию, изгибаясь, крутясь, словно змея во время линьки. Аккурат поперёк лица удар пришёлся, разрывая кожу и брызгая красным по фарфору. На предсмертный крик девицы все остальные куклы как по команде на него уставились. Зашипели. Веерами задвигали.

— За трон брата спрячь! — крикнул Шэрхан Юле, прикрываясь.

Одну стрелу он отбил лезвием, другая в бусины на груди угодила, третья шею оцарапала. Дальше ждать не стал. Зашагал вперед, двигая рукой со скоростью и напором слона в сезон течки. В какую сторону раскрутится меч было понятно только ему, и эта непредсказуемость сбивала девиц, заставляя их отпрыгивать, не давая им возможности прицелиться. Одну оставил без рук, второй отрубил фазана вместе со скальпом, третьей лезвие по животу прошло. Остальных задел походя. Но их все равно было больше. Оправившись от неожиданности, девицы разглядели, что меч не волшебный и лимит имеет, и стали пятиться, в разные концы зала расходясь. Как разойдутся за пределы меча — конец Шэрхану. Из углов одна да достанет. Единственное спасение — добраться до двери и отпереть засов. За створками уже заполошно долбились и кричали.

Одна девица замешкалась на пути, и Шэрхан полоснул ее по спине, а когда она завалилась, выставил перед собой. Пять стрел за раз словил. Что же они у них, бесконечные? Откинув тело, бросился по залу, прячась за колоннами. Как добежал до створок — дернул затвор. Раз, другой. Намертво закрыто. Заговорили?

Слева звякнула стрела, пришпиливая рукав к двери. Дернулся было, да крепко засело. Понял — всё. Конец. Нашпигуют его теперь, как учебное чучело на стрельбище. Прощай эта жизнь. Замер, подобрался, зад почему-то напряг.

Да только не было выстрелов. Услышал разве что глухие ругательства на цзыси. Не бесконечные у девиц оказались стрелы. Пока Шэрхана по залу гасили, все расстреляли. Теперь спохватились, побежали вытаскивать из трупов иглы да окровавленные снаряды обратно в веера засовывать.

Рыкнув, Шэрхан выдернул из двери стрелу, рукав его прибивающую, и, прицелившись, зазвездил одной деве между глаз. Вторую догнал мечом поперёк груди, как раз когда она дрожащими руками на него веер наставляла. Третью нагнал у самого трона, пока она с голой стрелой в руке к императору тянулась. Сбил с ног ударом и в шею вцепился. Да пока душил, запрыгнула на него сзади последняя кошка и хрякнула иглу в плечо. Не успела сильно замахнуться, неглубоко вошла сталь, но взвыл Шэрхан от боли, будто кто заживо на вертел насаживал. Знать-то нефрит под металлом. Крутанулся, бестию с себя сбрасывая, а она словно в любовной горячке обвилась вокруг него и только глубже шампур свой втиснула. Он и так, и эдак крутился, и на спину завалился, по ступеням от трона её протащил, по столиками с едой, но она намертво приклеилась. Худо стало от нефрита, силой её рук подпитываемого. Голова взрывалась, рвота подступала к горлу, плечо горело. В последние секунды перед чернотой Шэрхан запустил руку назад, цепляясь за фазана в волосах, и резко потянул вперед. Девица взвизгнула, ослабила хватку. Короткая стрела в плече стала просто металлом, а не шипом смерти, ядом наполненным, так что Шэрхан скинул вертлявую тушку с себя и кувшином с ближайшего стола по голове приложил. Разбилось стекло, растеклась водка по лицу, с кровью перемешиваясь.

Шэрхан с трудом выдохнул. Всё?

Ан нет, гадюка недодушенная зашевелилась. Зажав в руке стрелу, проползла по ступеням, поднялась, над императором зависла. Рванула за шапочку плоскую, голову императору задирая, чтобы в шею, чтобы мягко вошло и наверняка. Глянули из-под шапочки на Шэрхана глаза чёрные, свирепые, будто видел император всё, мозгом понимал, а двинуться не мог. Ещё тошнее стало. Одно дело во сне от стрелы предательской умереть, а другое так — в клетке своего тела смерти ждать.

Вскочил Шэрхан на ноги, бросился вперед, хотя уже понимал, что не успеет. А все равно бежал. Прыгнул, да на ступеньке, его же кровью заляпанной, оскользнулся. Упал. Вскочил снова…

Вот теперь всё.

Император на полу лежал, девица сверху на нём, а из спины у неё меч торчал — Юла всё ещё за рукоятку держалась, так, что костяшки белее курты Шэрхановой были.

Лязгнул позади засов, опадая, и в комнату ворвалась стража. Зал встретил их тишиной. Или это гул в висках заглушал остальной шум? Кажется, кто-то отдавал команды, но ничего было не разобрать. Шэрхан потряс головой. Стало только хуже. Тошнило. Плечи онемели, особенно то, в котором торчала стрела, но он всё равно почувствовал, когда руки заломили за спину и обернули в кандалы.

«Не сметь! Не трогайте его!» — пробился сквозь туман светлый девичий голос. Это было последнее, что он услышал.

Проснулся он в своей старой камере.

Капало в клетке знакомо, а вот сосед новый был. Плакал и подвывал. На знакомство времени не оказалось — как очнулся Шэрхан, за ним сразу и пришли. Обращались по-другому: кандалы сняли, напиться и рожу обтереть дали, только стрелу не позволили достать. Отвели прямиком в тронный зал.

Кроме красных лент на стенах, ничто тут больше о празднике не напоминало. Вместо объедающихся гостей в две шеренги стояли насупленные чиновники, вместо праздничных нарядов — платья рабочие, вместо тостов и музыки — тишина.

Сопровождаемый конвоем, Шэрхан прошёл по коридору и перед троном встал. Перед тем как голову опустить, кинул взгляд вверх. Неважно император выглядел: кожа посерела, высокие скулы совсем по-скелетски торчат, под глазами будто углём намазано. Но сидел прямо, словно копье через позвоночник прошито.

Император в свою очередь его осмотрел.

— Даже не вылечили? — спросил тихо, сквозь зубы, будто злость сжатыми челюстями сдерживал.