Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 51

—Где Бес? — вспомнила она утренний разговор с нелюдем.

—Он не возвращался, госпожа. — покачала головой Юриона. — Солнце заходит, скоро будет совсем темно, а его до сих пор нет.

—Глупый остроухий, — сердито пробормотала Сольвейг, — куда он мог запропаститься?

—Я не видела его в Нижнем городе, госпожа. Быть может, он ушёл в сторону западной стены? Там, говорят, квартал неприкасаемых. — пожала плечами девочка.

Сольвейг поежилась. Даже в лучшие времена эта часть Ресургема отличалась особо дурной славой. Неприкасаемыми называли касту, стоявшую ниже полукровок. Неприкасаемых брезговали брать даже в рабы, для окружающих они были почти что прокаженными. Как правило, неприкасаемыми становились нищие и калеки, беглые рабы, бывшие каторжники. Не важно, кем они были до этого — стоило получить клеймо неприкасаемого, как человек лишался всех прав и возможности стать кем-то значимым. Проще говоря, становился мусором, отбросом, который старались не замечать. Разумеется, услугами неприкасаемых регулярно пользовались влиятельные люди, но все происходило через третьи, если не четвёртые руки. Если случался грабеж какого-нибудь мелкого аристократа или снасильничали чью-то дочь — все валили на неприкасаемых. Стража для вида приходила в их часть города, гоняла и трясла всех, а затем, пожимая плечами, уходила. А пострадавшим сообщалось, что виновных найти невозможно.

Неприкасаемых не интересовали деньги, но в ходу были еда, одежда и жизнь. Последнее служило разменной монетой в сомнительного вида развлечениях, например, играх в карты или кулачных боях.

Сольвейг почувствовала, как внутри нарастает тревога, смешанная с гневом.

С Беса, — подумала она сварливо, — станется вляпаться в очередную неприятность, особенно если он действительно попал к неприкасаемым.

Не то, чтобы ведьма сильно опасалась за жизнь иллирийца, скорее она боялась того, что может увидеть потом. Бес был мясником — неважно, сознавал он это сам или нет. Сольвейг видела, как он убивает, и порой ее это пугало. Неприкасаемые не были ровней ему, и ведьме совершенно не хотелось увидеть очередную бойню.

Солнце почти зашло, когда ведьма, устав ждать у окна, покинула богадельню. Идея идти к неприкасаемым казалась ей весьма плохим предприятием, но и сидеть в ожидании было тяжело. Сольвейг не знала, чего ей опасаться — того, что могло произойти с непутевым иллирийцем или того, что останется от тех, кто решит с ним сцепиться.

Ведьма предпочла идти прямой дорогой, а не окольными путями — так было больше шансов добраться до нужного ей места без приключений. Да и ночной патруль здесь должен был проходить, а дорога освещалась факелами, установленными на стенах домов. Сольвейг чувствовала на себе любопытные взгляды и усмехнулась — ну да, не каждая женщина осмелится ночью идти в самый опасный район города, к тому же, без сопровождения.

Когда ведьма ещё жила в Ресургеме, они с Мэдом нередко приходили сюда. Лекарь считал, что даже неприкасаемым нужно помогать, ну а Сольвейг искала здесь тех, чью жизнь она могла бы забрать. Конечно, Мэд тогда не знал об этом и радовался, что возлюбленная поддерживает его начинания. Ведьма всегда посмеивалась над его альтруизмом, но перечить не собиралась.

Вот и сейчас Сольвейг шла по знакомой улице, и ее одолевали непрошеные воспоминания. Она подумала о том, что хочет уехать из Ресургема. За время, что ведьма здесь провела с близнецами, она успела возненавидеть этот город. Сольвейг хотела убраться отсюда поскорее, как только Лайе встанет на ноги.

Уехать из Ресургема и забыть его навсегда, похоронить в памяти вместе с мыслями о Мэде из Хавильяра и о Тысячеглазом, увиденном ею в руинах. Ведьма вспомнила страх, охвативший ее, когда Хаос явил себя в крипте, и невольно содрогнулась. Какой же слабой и ничтожной она тогда себя ощутила!

Недовольно встряхнув копной чёрных волос, женщина продолжила свой путь. Она искала место, где проводились кулачные бои — именно сюда ведьма приходила с Мэдом много лет назад. Она сомневалась, что район неприкасаемых сильно изменился за прошедшие годы, и потому была уверена в том, что идёт правильно. Память услужливо подкинула новое воспоминание — как они с Мэдом однажды стояли в толпе, смотря на бой. Зрители выли и бесновались в слепом восторге, а Сольвейг видела лишь бесчисленные увечья: разбитые лица, выбитые зубы, переломы, пробитые черепа.

Сольвейг мрачно скривила губы. Не понимала она этого — драки ради хлеба и зрелищ. Когда люди калечат друг друга не на войне, а просто так, ради развлечения и славы.

Свернув с главной улицы, ведьма едва не споткнулась о распростертое на земле тело. Неприкасаемый не подавал никаких признаков жизни, а вот перелом руки сразу в трёх местах сказал ведьме о многом.

Следующее тело лежало на пару метров дальше. В отличие от первого, этот неприкасаемый был жив. На его лице налился огромный синяк, и было похоже на то, что его саданули в висок со всей силы. Ведьма подумала, что если этому человеку не проломили череп, то он родился под счастливой звездой. Остальные лежали живые и мертвые, с разной тяжестью увечий. Сольвейг смотрела на них — и видела жизнь, которую могла забрать. Все равно им оставалось совсем мало. И все же, когда ведьма наклонилась к одному из неприкасаемых, коснулась его рукой, он замычал, попытался оттолкнуть ее.

Все они одинаковые, подумала ведьма. Сгорают быстро, но все ещё мечтают хоть один миг у смерти украсть — если конечно, там что-то осталось.

Осторожно обходя бессознательные тела, Сольвейг думала о том, что совсем недавно здесь была самая настоящая бойня. И, честно говоря, она все меньше желала увидеть виновника вот этого всего. Но раз уж прошла такой путь, поздно разворачиваться и бежать обратно. Взглянув на потерянных духов, стоявших рядом со своими телами, Сольвейг вздохнула и, прочертив в воздухе невидимый знак пальцами, буркнула традиционные слова, позволявшие душам уйти в своё посмертие. После того, как они исчезли, ведьма решительно продолжила свой путь. Дойдя до конца переулка, она свернула налево и ее взгляд упёрся в старую халупу, где по всей видимости, хранили сено. Сольвейг раздраженно взмахнула рукой — в конце-концов, ну не на сеновале же ей искать несносного нелюдя?

Впрочем, — тут же ухмыльнулась ведьма, — с него не убудет.

—Опасное это дело — даме одной по столь злачным местам разгуливать. — Сольвейг мгновенно обернулась на голос.

—Этим всем неприкасаемым ты так же сказал? Перед тем, как изувечить их? — отозвалась она.

—Не я первый начал эту заварушку. И я честно их предупредил, что шансов у них нет. — Дола выступил из тени и ведьма зябко поёжилась.

Казалось — кто-то другой замордовал тех неприкасаемых, кто-то очень озлобленный, насквозь пропитанный ненавистью к окружающим. Кто угодно, но не её беспечный и распутный иллириец. Сейчас Бес был чужим, словно ведьма увидела другую его сторону. На какое-то мгновение Сольвейг задумалась — а не потому ли Лайе-Ласка так печётся о своём брате? Ведьма была не столь сильна в чтении мыслей, как Лайе, но ее возможностей хватало на то, чтобы «слышать» Беса. И уже не в первый раз она поразилась сумбуру, царившему в его голове. Словно существовало несколько отражений иллирийца, совершенно не похожих друг на друга, и одна личность сменялась другой — быстро и хаотично. Это было похоже на осколки зеркала, которые кто-то долго и бережливо собирал воедино.

Пока Лайе был рядом — Бес оставался цельным.

Тот, кого ведьма видела сейчас, не был прежним Бесом, которого она знала, который ей так нравился. То был чужак, при виде которого все инстинкты вопили — бежать! Как можно дальше отсюда, коли жить охота. Пожалуй, впервые за все время их знакомства, Сольвейг отчаянно захотела, чтобы Лайе сейчас был здесь, чтобы вразумил своего беспокойного брата.

Он почти одержим — с тревогой подумала ведьма.

—Одного никак не пойму, зачем ты сюда пришла? — с издёвкой поинтересовался Бес и склонил голову набок, внимательно разглядывая женщину.