Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 34

Дола поднял глаза и увидел трещину на крыше, сквозь которую виднелось чистое, звёздное небо. Сегодня они снова отправятся в путь. До Ресургема осталось всего ничего, но, как правило, последний отрезок пути оказывался самым сложным. Дола в который раз уже пожалел о том, что даже не попытался отговорить близнеца от этой затеи. Пусть он не был айя — носителем Дара, но Дола жил инстинктами, порой ему и самому казалось, что в нем больше от зверя, чем от иллирийца, и он привык доверять своей природе, своему чутью. И оно бунтовало против того, чтобы идти в Ресургем, но долг был важнее.

Да, именно это вбивали в голову всем иллирийцам: долг превыше всего, всегда поступай правильно, нет ничего важнее Империи.

И ему, младшему принцу Даэтран, до сих пор было тяжело принять эту истину.

Дола скривился, ведь как хорошо все шло — десять лет они с Лайе наемничали, десять лет он чувствовал себя на своём месте, и всего одно письмо из дома сумело напомнить ему обо всем. Он тяжело вздохнул, взглянул на спящих брата и ведьму. Поднявшись на ноги, склонился к Сольвейг и осторожно поправил плащ, которым она укрывалась. Затем он перевёл взгляд на Лайе. Лишь во сне лицо его брата приобретало непривычное, беззащитное выражение. По губам Долы скользнула улыбка. Убрав упавшую на лицо Лайе прядь волос, Дола направился к двери, ступал он осторожно, не доверяя старым, скрипящим половицам. Он осторожно притворил за собой дверь и бесшумно выскользнул из корчмы на улицу. Там, на короткое мгновение застыв у крыльца, Дола вдохнул полной грудью свежий ночной воздух и почувствовал, как кружится голова. Убедившись, что вокруг ни души, илллириец отправился на причал, где стянул с ног сапоги и сунул ступни в приятную, прохладную воду. Он не знал, сколько так просидел, прежде чем услышал тихие шаги и почуял знакомый яркий, золотой след.

—Проснулась. — не вопрос, а простая констатация факта.

—Мне не так уж много времени нужно, чтобы восстановить силы.

Сольвейг, тихо ступая босыми ногами, опустилась рядом с Долой на край причала и тоже свесила ноги вниз. И тут же недовольно фыркнула, обнаружив, что дотягивается до воды лишь кончиками пальцев. Разглядывая эту картину, Дола не смог удержаться от смешка.

—Не вижу ничего весёлого. — поджала губы ведьма.

—Могу помочь искупаться. — предложил Дола, а в глазах его плясали озорные искорки.

—Как в тот раз, когда ты кинул меня в ледяной ручей? Нет, спасибо. — решительно отказалась ведьма.

Дола лишь закатил глаза.

—Ты всю жизнь мне будешь это припоминать?

—Мы, женщины, существа злопамятные. — заверила его Сольвейг. — Уж юбкодрал вроде тебя должен это знать. Будь уверен, я припомню тебе это и через двадцать и через тридцать лет.

—А ты собираешься быть с нами все эти тридцать лет? — живо заинтересовался Дола.

—Это уж как сложится. — пожала плечами Сольвейг. — А ты бы этого хотел?

—Определенно да, — кивнул ее собеседник.

—Только твой брат будет не в восторге.

—Лайе вообще мало от чего приходит в восторг. — фыркнул Дола, закатив глаза. — Порой, он бывает редкостным снобом.

—Порой? Ты явно льстишь ему.

—Просто я знаю его лучше, чем кто-либо ещё.

В голосе Долы проскользнули странные нотки, от чего ведьма перестала улыбаться и внимательно на него посмотрела. Нет, не могла она понять эту всепоглощающую преданность. Как же сильно надо было любить синеглазого ублюдка, подумала она, чтобы даже не допускать мысли о том, что в нем может быть что-то плохое.

—Ты одержим? — вдруг спросила Сольвейг.

От неожиданности Дола прянул ушами, плотно прижал их к голове и недоверчиво уставился на ведьму. Впрочем, недоумение на его лице быстро сменилось привычной паскудной ухмылкой. Он шутливо погрозил ведьме когтистым пальцем.

—Тебя мама не учила, что подслушивать нехорошо? Плохая, плохая ведьма!

—Моя мама вообще ничему хорошему меня не учила. — хмыкнула Сольвейг и подперла голову рукой. — Не уходи от ответа, Бес. Ты одержим?

—Нет, — слишком быстрый ответ, слишком резкий, чтобы быть уверенным. — По-крайней мере, будь я одержимым, Лайе бы это понял первым.

А вот это уже больше было похоже на правду. И все же, ведьма задумалась, что на самом деле когда-то произошло с Долой. Она ведь, до сих пор ничего не знала о нем, и его брате, и даже то, что она услышала сегодняшний разговор за дверью, было лишь случайностью.

—Вы правда принадлежите Дому Даэтран?

—У тебя сегодня день нелепых вопросов? — беззлобно огрызнулся нелюдь, покосившись на женщину.

—Просто любопытство. Я слышала ваш разговор. Просто... не хотела говорить об этом при Лайе.

—Не жалуешь ты его.

—Подозреваю, что это взаимно. И ты снова пытаешься сменить тему.

—Что ж тебе так неймется-то, женщина? Да, мы из Дома Даэтран.

—Но вы ведь смески, верно? Когда мы сцепились в лесу, я почуяла твою кровь. Вы ведь наполовину шеддары? Как же так вышло, ведь эти два народа враждуют ещё с Периода Исхода! — Сольвейг действительно было любопытно, и теперь, видя, что Дола вполне готов отвечать на ее вопросы, она не смогла сдержаться.

—Сольвейг, когда мы были в Стоунблейде, ты видела Хасами. Была в нем хоть капля ненависти к нам? — поинтересовался Дола.

—Хасами вам обязан жизнью.

—Не нужна причина, чтобы любить кого-то не похожего на тебя. Да и не важно, откуда мы родом. Нас десять лет не было на Вечной Земле, а мой дом там, где Лайе. Считай нас просто смесками без роду-племени.

Сольвейг недовольно нахмурилась. Совсем не это она хотела услышать, а она не любила, когда ей отказывали.

—Когда-нибудь ты мне расскажешь правду. — усмехнулась ведьма.

—Через двадцать-тридцать лет — обязательно. — подмигнул ей Дола и беспечно рассмеялся.

И, как и всякий раз, когда он смеялся, по коже ведьмы пробежали мурашки.

Где-то вдалеке раздался отчаянный, пронзительный крик, который эхом пронёсся по речной глади и оборвался так же внезапно, как и зазвучал. Дола и Сольвейг переглянулись, но казалось, что кроме них никто его не услышал. Лишь захлопнулись ставни одного из домов, да негромко ругнулся кто-то неподалёку.

—А что насчёт тебя? — хмыкнул Дола, — Раз уж мы решили говорить начистоту, расскажи о себе, Сольвейг. О своей жизни до нас.

Ведьма уже в который раз за последние часы нахмурилась — ее история была тем, что ведьма не любила вспоминать. Но, взглянув на любопытного серокожего нелюдя, она лишь тяжело вздохнула.

—Может, мне тоже рассказать о себе через двадцать-тридцать лет? — ядовито поинтересовалась она.

—Не будь такой мелочной, не повторяй моих ошибок! — хмыкнул Дола.

Сольвейг только покачала головой и начала свой рассказ:

—Нас выдают замуж уже в четырнадцать, пятнадцать или реже — в шестнадцать лет. Меня считали самой одаренной в семье. Ведь я родилась здоровой, что редко в кровосмесительных браках, и сильной, куда более сильной, чем мои братья и сестры. И я была Дитем Хасидзиль. Исцеление всегда давалось мне лучше, чем остальным Хелленбергам. И я стремилась к чему-то новому. К неизведанным вершинам, так сказать. Поэтому в четырнадцать я уже была женой реванхеймского главы, из семьи Эспозито, в шестнадцать родила первенца. В восемнадцать — второго. И третьего — в двадцать два. Должен был появиться четвертый ребенок — мне было уже двадцать пять. Но я заболела. Они все думали, что я умру, но я выжила. Именно тогда, в горячке я открыла вторую сторону своего дара, а мой нерожденный ребенок стал первым, чью жизнь я поглотила. Я так и не увидела его первого вдоха.

Я перестала стареть, драгоценный супруг начал меня бояться, а подруги детства — завидовать. У нас на севере женщины к тридцати годам уже теряют свою красоту. А мне было страшно наблюдать за тем, как девчонки, с которыми я неразлучно провела свою юность, увядают, как сорванные цветы, раньше времени превращаются в старух, недовольных жизнью и не ведающих ничего, кроме работы и семейного очага. А мой муж... О, он меня сторонился, опасался, что когда-нибудь я возьму его жизнь так же, как жизнь того ребенка. В конце-концов, он ушел от меня, забрав моих детей, не пожелав оставаться под одной крышей с Меченой ведьмой. Я еще какое-то время жила в Реванхейме, но выносить косые взгляды людей, которых я когда-то знала и любила — тяжело. И своих детей я тоже больше не видела, меня не пускали к дому Эспозито. Сейчас, у меня, наверное, уже есть внуки или даже правнуки. Когда я попыталась вернуться к своей исконной семье, Хелленберги меня не приняли. Они припомнили мне то, как я отказалась от них и дали от ворот поворот. Я осталась Меченой, но перестала быть Дитем Хасидзиль.