Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 19

— И ты туда же. «Не варвары», помешанные на чистоте крови и памяти о прошлом. Как символично. — фыркнул желтоглазый близнец и Лилайе снова почему-то стало стыдно.

Дола, тем временем, продолжил:

— Ты защищаешь этих shienadan. — Лилайе не знал этого слова, но понял, что это нечто оскорбительное. — Это глупо.

— Почему? Не стоит им умирать из-за того, что у них крохотный мозг. — как можно снисходительнее отозвался Лилайе.

— У тебя он не больше, судя по всему. — съязвил Дола.

— Что?! — наследный принц был возмущён и оскорблён до глубины души.

— Ты поехал на озеро один, не задумался об опасности ни на минуту. Или ты можешь мне объяснить сей момент? — Дола скосил глаза в сторону близнеца.

— Не раньше, чем ты расскажешь мне, почему почти каждую ночь сбегаешь из дворца. — не остался в долгу Лилайе.

— Не хочу забывать, кто я.

— Ты принц Дома Даэтран, по-моему, это сложно забыть. — удивился Лилайе.

Дола очень странно на него посмотрел, криво усмехнулся.

— Почему-то мне кажется, что у тебя в голове вместо мыслей — список титулов и званий, а на лбу так и написано «я — Совершенный».

Лилайе прижал полыхающие уши к голове и решил не продолжать разговор — все равно, концентрировать мысли становилось все труднее, да и все его аргументы разобьются о сарказм брата.

— Ты зачем Ириану ухо отрезал? — казалось, более нелепого вопроса задать было нельзя, и наследный принц мысленно отвесил себе подзатыльник.

— Отрастет все равно. — пожал плечами брат.

— У иллирийцев не отрастают... м-м-м, утерянные части тела обратно, Дола. Это прерогатива шеддарского народа.

— Экая досада. — уж чего в голосе Долы не было слышно, так это досады.

Тем временем, дурман-трава продолжила своё коварное воздействие на рассудок Лилайе, и вопросы из него сыпались, один за другим.

— Почему ты вступился за меня?

— Я тебе должен. — коротко ответил мальчишка.

— Ты никому ничего не должен. Тем более, мне. Мы братья. — после непродолжительной паузы возразил Лилайе.

Дола упрямо мотнул головой.

— Ты не понимаешь. За все надо платить. Если ты и впрямь считаешь меня братом, позволь мне это сделать, Лилайе Даэтран. Я все вижу, слышу, понимаю. Ты находишься в змеином клубке, Лайе. Тебе на роду написано стать Императором Вечной Земли, но этого не будет, если ты погибнешь. Ты спас меня, вытащил меня из Джагаршедда. Ты всегда знал, что у тебя есть брат, в то время, как я жил в неведении. Ты показал мне новый мир, подарил новую жизнь. Я не знаю, какой она будет дальше, но, так или иначе, я должен тебя как-то отблагодарить. Лайе, я обязательно стану сильным. Я буду тебя защищать. — Дола заговорил быстро, сбивчиво и путал два языка, родной и иллирийский.

Завершив монолог, он выдохнул и понурил голову, продолжая медленно шагать вперёд. Наследный принц хлопал белыми ресницами, не зная, что и сказать.

...Ничегошеньки он не знает о себе, этот Доэлха. Ни своего имени, ни своей матери, ни своего происхождения. В сознании Лилайе вспыхивает злость. Редо не озаботился о просвещении своего младшего сына. Он, похоже, вообще, о нем не заботился. И рос этот мальчишка, почти что, беспризорником, в жаркой пустыне Джагаршедда, выживая изо всех сил. И кто же стремился его изничтожить? Не дикие звери пустыни и не чудовища, порожденные Огненной Землей. Вовсе нет. А шеддары, его братья, презиравшие смешанную кровь, жившие предрассудками, что остались еще со времен Периода Исхода.

Доэлха молча глядит в ответ, глазами затравленного зверя. Когда Лилайе протягивает ему руку, чтобы помочь — ударом отбивает ее, и злобно, недоверчиво скалится. И все же, не нападает и не убегает.

Не каждый день встретишь собственное отражение. Уж это Лилайе прекрасно понимает. Нет, совсем не так он себе все представлял. Он сновидец, айя, он всю свою жизнь видел во сне близнеца. Всегда знал, что тот — есть. Где-то далеко-далеко за пределами Иллирийской империи, на совершенно чужой земле.

...Совсем один.

Во тьме.

Среди тысячи мертвых голосов, и вместо неба над ним тысяча широко распахнутых глаз!

...видение является столь быстро, и исчезает так же, оставляя после себя удушающий осадок, что Лилайе не успевает понять, что случилось. А Доэлха вдруг хватается за голову, словно его только что прошило болью. И тут же, поймав взгляд близнеца, с вызовом выпячивает вперед челюсть.

Лилайе сложно смириться с реальностью. Он упрямо протягивает руку еще раз — настойчиво. А близнец смотрит со страхом. И Лилайе видит, что тот боится. Боится, что его обманут, что это морок, наведенный старшими братьями. Боится, что все происходящее — цирк, представление, устроенное другими сыновьями Редо. И, стоит ему взять протянутую руку, как все исчезнет. Лилайе читает его мысли, как раскрытую книгу, даром, что айя. Он заставляет себя улыбнуться — искренне, безоблачно. Но улыбка выходит кривоватой. Зато Доэлха неожиданно усмехается в ответ и щерится, демонстрируя острые зубы.

— Тебе не нужно бояться, Лирико. — мягко, словно дитю неразумному, говорит Лилайе. — Это не морок и не страшный сон. Я здесь, и я — настоящий. Дай мне руку, Лирико. И твои кошмары закончатся здесь и сейчас. Верь мне.

Синеглазое отражение, словно сошедшее с портрета древних королей и императоров, говорит, и каждое его слово проникает в самую душу мальчишки, оставляя там свой след. Красивые, складные фразы, оплетают его, точно паутина, и... И он все это уже видел и слышал.

— Он говорит точно так же. — тихо произносит Доэлха. Его голос дрожит.

— Кто — «он»?

— У него тысяча глаз и тысяча голосов. — слышится тихий ответ. — Не хочу больше его слышать. Хочу перестать видеть страшные сны. Хочу увидеть небо, а не бездну над головой, с этими глазами!

Его голос срывается, а Лилайе вспоминает своё мимолетное видение. У него нет времени думать над этим. Все еще улыбаясь, он в третий, последний раз протягивает свою ладонь.

Доэлха нервно кусает губы.

— Ты правду говоришь? Так ведь не бывает. Такое только... в сказках.

— Ну, в жизни каждого должно быть место сказке. — смеется двойник, и его глаза, цвета синего льда, неожиданно теплеют.

— И я больше не увижу... Его?

Тысяча глаз, тысяча голосов в черной пустоте, и они воют, хохочут и плачут, в этом абсолютном ничто, где возможно все — кроме жизни.

— Не увидишь. — кивает Лилайе.

«Моими молитвами. Моим Даром. Не увидишь, не услышишь. Перестанешь кричать по ночам»

— А потом?

— А потом ты больше не останешься один, братец.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Воспоминание исчезло, а Лилайе все ещё косился на близнеца. Сделал глубокий вдох. Выдохнул.

— Дола... Ответь мне всего на один вопрос.

— Спрашивай.

— Там, в Джагаршедде... Ты был до смерти напуган, и все же, я не понимаю — почему ты принял мою руку? Почему не отказался? — выпалил наследный принц.

— Я видел спасителя, — пожал плечами Дола.

====== Глава 2: Я видел спасителя. Ты не один ======

Сонные глаза ждут того, кто войдёт и зажжет в них свет

© Наутилус Помпилиус — Утро Полины

Когда до Термарилля оставалось всего ничего, Лилайе развезло окончательно. Шатаясь, точно пьяный, он с трудом передвигал ноги, и бессильно повис на плече брата. И что было хуже всего — начала возвращаться боль. Стиснув зубы, Лилайе заставлял себя делать шаг за шагом, каждое движение давалось ему с огромным трудом. Он опустил голову, и длинные волосы скрывали его лицо.

Но Дола слышал каждый тихий всхлип, каждый судорожный вдох, чувствовал, как сильно цепляется Лилайе за его плечо — до боли, до синяков.

Чем ближе они подходили к Термариллю, тем хуже становилось наследному принцу. Сначала Дола решил, что он бредит, но вскоре понял, что это не так. Лилайе шёпотом, почти не слышно приказывал каким-то голосам оставить его в покое, замолчать. И, похоже, он этого даже не осознавал. Поначалу, Дола списал это на духов, но и это предположение оказалось ошибочным. «Голоса», донимавшие наследного принца, не имели ничего общего с духами, и Долу это нервировало.