Гори жить (СИ) - "M.Akopov" - Страница 47

То есть если работник пялится в монитор, кликает мышкой, тыркает пальцами по клавишам и одновременно говорит по телефону — все нормально, решает программа, человек при деле. А вот если откидывается на спинку стула, потягивается, бездумно озирает пространство или вообще снимается с места и убывает за пределы поля зрения, включается счетчик времени.

Норматив, установленный Беллой, гласил: на непроизводительное времяпрепровождение отпускается не более 6 % рабочего дня. Если ты остался после рабочего дня или вышел в выходной — норматив не меняется. Потому как явился в офис — работай, создавай прибавочную стоимость! А гулять — в холле полдюжины лифтов: спустился и расслабляйся, сколько влезет. Сесть на твое место желающие найдутся…

Новшество оказалось полезным. Комфорта оно не прибавило, но дисциплинировало хорошо, отметил Майк. Те, кто раньше любил неформально пообщаться вживую, теперь прекратили шататься по офису, обниматься и флиртовать. Общение перешло было на виртуальный уровень, однако системное администрирование быстро выявляло и ненавязчиво, без шума и репрессий, пресекало неслужебные переговоры.

Люди, конечно, выискивали все новые и новые возможности обойти Беллкины запреты — но и контроль не дремал. Нет, карающий меч не обнажался и головы с плеч не летели — но всевидящее око Большого Брата — точнее, Старшей Сестры — вежд не смыкало. Осознание собственной поднадзорности действовало на всех.

«Дополнительный стрессовый фактор для персонала? — подумал Майк. — Да!» Но результативность не падала, количество пропусков по болезни не росло, бунтовщические настроения не культивировались. К тому же программы стимуляции поощрения работников, настойчиво внедряемые Беллой, давали людям возможность зарабатывать больше прежнего. Ненамного больше — но все же больше!

На всякий случай Майк пристально осмотрел свой кабинет. Чем черт не шутит? Камер или микрофонов он не обнаружил — да, собственно, и не ожидал обнаружить. Однако возможность такую — допускал.

Легкая тень недоверия жила в его рассудке, но он старательно и последовательно уничтожал все негативное в собственном отношении к Белле. Ведь если жить с человеком одним домом, одной семьей — а он собирался жить с Беллой, именно жить, а не встречаться и не сожительствовать, — нужно верить! Верить и ценить все хорошее, что есть в этой женщине; а странности её… У кого их нет? Странностей можно не замечать.

К нему в квартиру Белла пришла менее чем через неделю после его прилета. Сказала, что собиралась с духом и набиралась решимости. Потому что теперь в их отношениях все будет по-другому!

В тот раз она впервые осталась у него до утра. Она действительно изменилась. Она словно прочувствовала его настроение, угадала — или прочла? — мысли и вела себя так, как хотелось ему — но не так, как прежде. Куда только подевалась ее всегдашняя холодность и отчужденность? Откуда взялась домовитость и хозяйственность? Даже секс с нею стал как-то добрее и мягче, отметил Майк, понимая, что всё это ему нравится.

Бабочкой порхала она по квартире и щебетала как певчая птичка. У нее, оказалось, припасены и соблазнительные шелковые пеньюары, и милые пижамки с наивными котиками и игривыми мишками по байковому полю, и смешные тапочки с меховой оторочкой. Все это женское богатство как-то незаметно и быстро — чемоданов и баулов с вещами Беллка точно не притаскивала — перекочевало в дом к Майку.

В его спальне, дотоле аскетичной, холодно-серой, откуда ни возьмись появилось трюмо со светящейся рамкой вокруг зеркала. Вокруг нового предмета мебели заклубились нежные ароматы женской косметики, сладостные до приторности. Шторы на окнах, легкие, невесомо-прозрачные, как-то сами собой потеплели колером, украсились естественными складками и искусственными драпировками. «Ладно, хоть не цветочками!» — подумал Майк и смирился.

Вдруг выяснилось, что вне офиса Белла обожает поминутно пить то кофе, то какао, заваривать три сорта чая и расставлять объемистые кружки с напитками — а так же стаканы с водой, лимоном и мятой — по всему дому, даже в ванной. А потом прихлебывать то оттуда, то оттуда, не забывая наполнять новые емкости новыми питьевыми составами — и выставлять их рядом с припасенным ранее питьем.

«Милые глупости», — думал Майк.

Делать ей предложение руки и сердца? Он хотел, он собирался — но нужды в том не возникало: они и так жили как настоящие супруги. Правда, обычно пара строит планы, мечтает о будущем, о детях. Молодая жена, вживаясь в роль хозяйки, вечно о чем-то просит, муж охотно либо с оглядкой соглашается на ее уговоры… У Майка с Беллой ничего подобного не было. Они жили так, как будто знакомы уже сто лет, и из них девяносто девять состоят в браке.

Через несколько недель Майк зашел в ювелирный салон и обзавелся кольцом для Беллы. По виду оно нимало не напоминало традиционных обручальных колец, любимых россиянами, но вполне могло послужить украшением какой-нибудь венценосной дамы из Виндзоров или Габсбургов. Крупный розоватый бриллиант, окруженный сонмом мелких сателлитов, разбрасывал вокруг себя пучки радужных лучиков, приковывая внимание и отвлекая от забот.

«Смотреть на игру света в таком камне можно вечно!» — подумал Майк и ощутил, что видеть на руке Беллы частичку изменчивой, играющей всполохами вечности ему хочется чрезвычайно. Купив кольцо, он не стал обставлять дарение пошлой романтичностью: от всех этих ужинов при свечах, от сладкого запаха рассыпанных лепестков, от скользкого шуршания шелковых простыней под тяжелыми балдахинами псевдокоролевских постелей его приташнивало. Перстень Белле он вручил дома, вечером после работы и перед ужином.

Подарок был принят просто: с благодарностью, но без визга и, главное, без правоустанавливающих определений. Беллка не прыгала от восторга, не сучила ногами, повиснув на шее у Майка, не спрашивала с придыханием: «Мы обручены?» Она улыбнулась, поцеловала его, посмотрела в глаза — а потом на секунду приложила к его губам свой палец, тем самым предваряя ненужные расспросы, затем исчезла в глубине квартиры, щелкнула замочком, хлопнула дверцей — и, вернувшись, вложила ему в руку серую бархатную коробочку… После чего упорхнула на кухню: духовка звякнула, извещая о готовности котлет.

Это тоже был перстень. Небольшая платиновая косынка, свернутая в кольцо, увенчивалась ассиметричным треугольником из черного камня. Вдоль длинной стороны отполированного до прозрачного блеска минерала располагалась цепочка миниатюрных шариков из того же материала. Под светом люстры чернота обретала глубину, в которой мерцали цветные искры — желтые, оранжевые, красные, а еще лазорево-синие, ослепительно белые, изумрудно-зеленые, сливово-фиолетовые…

Чтоб получше рассмотреть подарок, Майк взял в кабинете лупу. Через увеличительное стекло плоский треугольный камень выглядел осколком непроглядного мрака, если всматриваться в который, можно открывать все новые и новые звездочки блёсток. Причем самые неяркие и дальние из них уже едва проблескивали сквозь толщу пространства, и некоторые делались нерезкими, словно утопленными в жемчужный туман — а иные и вовсе едва угадывались в призрачном свечении мнимых недр.

Иллюзия бесконечно глубокой внутрикаменной черноты оказалась настолько убедительной, что Майк раз десять перевернул кольцо, так и эдак пытаясь выяснить размер ювелирной вставки. Прикидки помогли мало: полированный треугольничек искристого минерала не достигал и двух миллиметров в толщину. Но чем дольше вглядывался Майк в мрак кажущейся бездны, тем сильнее крепла в нем убежденность: камень этот — непростой!

На следующий день он позвал Беллу в свой офисный кабинет.

— Я хочу съездить на недельку на Алтай, — сообщил Майк. — Там работает школа альпинизма. Мне нужно научиться работать с веревками и снаряжением.

— Ты собираешься карабкаться по отвесным стенам? — без тени иронии поинтересовалась Белла.

— Если понадобится…

— Кольцо в горы не вези, — все так же серьезно проговорила Белла. — На восхождении оно может тебе помешать.