Love Is A Rebellious Bird (ЛП) - "100percentsassy" - Страница 14

— Я гей.

После паузы его голос был немного хриплым, но по-прежнему оставался сильным и жёстким. В ответ послышался тихий, несколько сдавленный смех, исходящий от оркестра, который то нарастал, то понижался, простираясь до группы перкуссий. В настоящий момент внимание Луи определённо было приковано к Гарри, его голова дёрнулась, словно сама по себе, а глаза немедленно сфокусировались на лице дирижёра.

Стайлс улыбнулся реакции оркестра. Он поднял руку и сказал:

— Я знаю. Я знаю. Скорее всего, для многих из вас это не сюрприз, — он издал звук, который Луи мог описать как скромную комбинацию хихиканья и насмешки с лёгким покачиванием головой. — Я не пытаюсь этого скрывать, — после чего он поправил осанку, выпрямляясь и сцепляя руки за спиной. Его улыбка потускнела, когда он глубоко вдохнул, и Луи сглотнул, наклонившись вперёд на своём стуле.

— Хотя было время, когда я это делал, — сказал Стайлс, прокашлявшись в кулак и возвращая руку в прежнюю позицию за спиной, его взгляд был мягким. — Время, когда я это скрывал, — он кивнул пару раз, — что понятно, я думаю… Я был подростком и, вы знаете, чувствовал себя странно, — он закатил глаза. — У меня не было чувства стиля, волосы смахивали на пушистый шар, а лицо было большим, круглым и похожим на луну, — он улыбнулся и обвёл лицо. — На каждой маминой фотографии того времени я выглядел как нетерпеливый сенбернар, — он залился смехом вместе с оркестром, но Луи видел дрожь в его глазах и ждал, пока она угаснет.

— Но то, с чем я справлялся, не касается неловкости, — продолжил Стайлс. Он встряхнул головой и задержал дыхание. — У меня был секрет. Который чувствовался таким огромным и таким… таким неудобным, за неимением лучшего слова. Секрет, которого я не желал иметь. Но он не уходил. Даже если в то время я пытался его игнорировать. Типа, если я притворюсь, что не знал, что он существует, если я никогда полностью не признаюсь себе в этом, то мне никогда не придётся с ним столкнуться. Я бы мог просто жить таким образом вечно. Я имею в виду, почему кто-то вообще должен об этом знать, если я сам себя не знал?

Пока Гарри говорил, хватка Луи на грифе скрипки усиливалась, а ладони, прижимавшиеся к полированной поверхности, становились потными и скользкими. Он прикрыл глаза и встретился с внезапными воспоминаниями из его собственного подросткового периода. С бессонным ночами, которые одну за другой он проводил, тупо уставившись в темноту комнаты, переговариваясь с неизвестными существами о том, чтобы те избавили его от этой кажущейся страшной несправедливости, которая на него свалилась. Разрушительная тревога. Страх и одиночество. Он вздрогнул, вновь открывая глаза, а Гарри продолжал рассказывать.

— Я был в Америке в тот год, когда мне исполнилось шестнадцать, — сказал он, — в частной школе Массачусетса для молодых музыкантов, — он хихикнул. — Я уверен, многие из вас могут это представить. Он был полон талантливых, конкурентоспособных, названных маленьких засранцев, — проницательная волна смеха пронеслась по всему оркестру, и Гарри улыбнулся, дожидаясь затишья, чтобы продолжить: — И я определённо был одним из них, — сказал он, ладонью прикасаясь к груди, чтобы указать на себя. — Определённо, один из названных маленьких дерьмецов.

— Там у меня появилась подруга, Рея Д’Анджело, — он остановился на секунду, глядя в потолок. — Её звали Рея Д’Анджело. Она играла на виолончели и не была маленьким дерьмецом. Она была прекрасным человеком, — Гарри покачал головой и напряжённо сглотнул, на его лице показалась похожая на гримасу улыбка, будто он заставлял себя улыбаться. Луи подался вперёд, сгибаясь на своём стуле. — Мы никогда об этом не разговаривали, — произнёс Гарри, — но Рея знала мой секрет. Между нами было невысказанное понимание. Она знала, и из-за этого я чувствовал себя в безопасности — она заставляла меня чувствовать себя в безопасности.

Гарри вздохнул.

— Рея была старше меня на два года, и парни моего возраста её боялись, — он испустил ещё один лишённый веселья смешок. — Всё потому, что мы были названными маленькими дерьмецами, а она была из неприятной части Бостона и носила много чёрного, — он закатил глаза, немного подёргивая подбородком. — У неё также была грудь. Так что они были в ужасе. Это звучит именно так, как они говорили о ней. Что было отвратительным, я уверен, вы представляете. И потому что я был напуган и труслив и хотел вписаться в компанию, я никогда её не защищал. Я не отрицал, когда они предположили, что мы спим вместе — в, уверяю вас, более графических выражениях, чем это, — я никогда не защищал её. Я достаточно об этом сожалею. Этот поступок был достаточно плохим. Но потом…

Гарри остановился и глубоко вздохнул. Луи видел, как дрожала его рука. Он опустил её с груди, но она продолжала дёргаться, пока он держался за стойку перед собой.

— Но после этого, той весной, мы с Реей вместе поехали в Бостон на выходные. Мария Клигель играла в филармонии, поэтому мы хотели попасть на её выступление, и, так как Рее тогда уже было восемнадцать, мы смогли остаться в отеле без взрослых. Те выходные были удивительными. Музыка была фантастической, а Рея показала мне Бостон, и я, каким-то образом я чувствовал себя изощрённым. Вроде как я был вполне взрослым первый раз в своей жизни… Потом мы вернулись в школу.

Гарри сделал ещё один дрожащий вздох, перед тем как продолжить, его голос был напряжённым.

— И те мальчики были просто неотступными. Они таскались за мной, чтобы узнать, что такого я сделал с Реей Д’Анджело в том номере отеля. «Как там в Бостоне, Стайлс?», все с наводящими вопросами: «Как там Д’Анджело?», «Ты же трахнул её?», «Ты должен был». И я продолжал отвечать: «Нет, нет. Мы просто друзья. Ничего не было». Но они не купились на это. Они всё настаивали на своём. Пока, наконец, это не перелилось в: «Ну почему нет? Какого чёрта нет, Стайлс?» и «Что с тобой не так?» Это было… это просто было слишком близко. Я чувствовал, как они приближаются. Ко мне и моему секрету.

У Луи перехватило дыхание, по нему пробежался небольшой холодок знакомого адреналина от собственных похожих воспоминаний, мелькающих в его голове. Воспоминаний тех времён, когда он чувствовал, будто пытался убежать от чего-то, от чего никогда не избавится.

— Глубоко внутри я знал, что оставались секунды до этого вопроса, — сказал Гарри. — Я чувствовал его приближение. «Что, ты гей или что?», «Да, это всё так, Стайлс? Ты гей? Всё поэтому?» И я уверен, кажется, что этот путь неизбежен. Что я сдался, в конечном итоге просто солгал и сказал, что спал с ней, чтобы они наконец отстали. И я почти сделал это. Почти сделал. Может быть, это было бы лучше, чем то, что я сказал на самом деле. Потому что прямо перед тем, как я оказался на грани и уступил им, меня ударило ужасной изобретательной молнией. И я сказал с таким едким презрением, на которое я только был способен: «Почему я вообще должен хотеть спать с Реей Д’Анджело? Она всегда выглядит так, как будто только что выкурила сигарету», — в этот момент Гарри испустил подавленный, сырой стон, искажённый звук отвращения к самому себе. — Мои слова вызвали смех, — сказал он уныло. — Громкий одобрительный смех из-за этой отвратительной, жестокой фразы, которую я сказал о человеке, который в то время был действительно, действительно моим лучшим другом.

На двух последних словах голос Гарри слегка надломился, ему понадобился дополнительный неуверенный вздох. Он моментально закрыл глаза и в очередной раз поднял руку, привлекая внимание оркестра.

— Я даже не могу описать тот стыд, который я почувствовал, просто сказав те слова. Но затем я осознал, как будто в замедленной съёмке, что Рея их нечаянно услышала. Что она стояла возле автоматов с газировкой, в паре шагов от нас, и слышала всё, что я сказал.

Он сделал паузу, помещая ладони рук перед своими глазами на несколько секунд. Оркестр напрочь умолк, Луи едва дышал.

— Я не преувеличу, если скажу, что тот момент был самым худшим в моей жизни. Он до сих пор таким является, — Гарри окончательно вздохнул, нахмурившись, и дотронулся до груди кончиками пальцев. — Я так никогда и не смог полностью наладить отношения с Реей. Я принёс извинения, и, потому что она была лучшим человеком, чем я, она их приняла… но я не виню её за то, что она больше не доверяла мне в полной мере. Годами я не мог затрагивать эту тему. Я был сильно разочарован в себе, опустошён. Даже сейчас это, наверное, третий раз, когда я заговорил об этом, с тех пор как это случилось.