Граница вечности - Фоллетт Кен - Страница 17

Таня не удивилась, но встревожилась:

— Это не опасно?

— Конечно опасно. Это культурное мероприятие, устраиваемое не властями. Поэтому оно отвечает нашим целям.

Несколько раньше в тот год московская молодежь начала неофициально собираться у памятника Владимиру Маяковскому. Кто — то громко читал стихи, привлекая больше людей. Праздник поэзии стал устраиваться регулярно, и многие декларируемые у памятника стихи содержали косвенную критику правительства.

При Сталине такое мероприятие длилось бы не больше десяти минут, но Хрущев был реформатором. Его программа предусматривала культурную терпимость в ограниченной степени, и пока никакие меры не принимались против чтения стихов. Но либерализация делала два шага вперед и один назад. Танин брат говорил, что это зависело от того, преуспевал ли Хрущев, чувствовал ли он себя политически сильным или терпел неудачи и боялся переворота со стороны своих консервативных политиков в Кремле. Какой ни бы причина, нельзя было предугадать, что сделают власти.

Таня слишком устала, чтобы думать об этом, но она понимала, что в любом другом месте будет не менее опасно.

— Я посплю, пока ты будешь на радио.

Она пошла в спальню. Увидев незастеленную кровать, она догадалась, что Василий и Варвара утро провели в ней. Она набросила покрывало поверх смятых простыней, сняла ботинки и растянулась.

Ее тело устало, но мозг работал. Ей было страшно, а идти на площадь Маяковского все равно хотелось. «Инакомыслие» было важным изданием, несмотря на любительское производство и маленький тираж. Оно служило доказательством, что коммунистическое правление не всесильно, и показывало, что диссиденты не одиноки. Религиозные деятели, боровшиеся против преследований, читали об исполнителях народных песен, которых сажали за песни протеста, и наоборот. Вместо того чтобы чувствовать себя единственным голосом в монолитном обществе, диссидент осознавал, что он или она — звено обширной сети и что тысячи людей хотят, чтобы правительство было другое и лучше.

И оно могло бы спасти жизнь Устина Бодяна.

Наконец, Татьяна уснула.

Она проснулась оттого, что кто-то гладил ее по щеке. Она открыла глаза и увидела Василия, растянувшегося рядом с ней.

— Проваливай, — сказала она.

— Это моя кровать.

Она села.

— Мне двадцать два года — я слишком стара, чтобы интересовать тебя.

— Для тебя я сделаю исключение.

— Когда я захочу пополнить свой гарем, я дам тебе знать.

— Ради тебя я брошу всех.

— Нет, ты этого не сделаешь

— Правда, сделаю.

— На пять минут, может быть.

— Навсегда.

— Сделай на шесть месяцев, и я подумаю.

— На шесть месяцев?

— Вот видишь. Если ты не в состоянии сдержаться полгода, то как ты можешь обещать навсегда? Сколько сейчас времени, черт возьми?

— Ты проспала весь день. Не вставай. Я сейчас разденусь и нырну в кровать к тебе.

Таня встала.

— Нам нужно идти.

Василий оставил свои попытки. Возможно, с его стороны это было несерьезно. Но он не мог не соблазнять молодых женщин. Потерпев неудачу он забывал об этом, по крайней мере на какое — то время. Он дал ей небольшую пачку из пятидесяти листов бумаги с немного слеповатым текстом, напечатанном на обеих сторонах страницы, — экземпляры свежего выпуска «Инакомыслия». Потом он повязал на шее красный хлопковый шарф, несмотря на хорошую погоду. Он делал его более заметным.

— Ну что же, пойдем, — сказал он.

Он попросила его подождать и пошла в ванную комнату. В зеркале на нее устремила проницательный взгляд молодая женщина с голубыми глазами и с лицом, обрамленными светлыми, по — девичьи коротко стриженными волосами. Она надела темные очки и повязала на голове невзрачный коричневый платок. Сейчас она могла сойти за любую моложавую женщину.

Она пошла на кухню, не обращая внимания на нетерпеливое постукивание ногами Василия, налила стакан воды из-под крана и выпила его. Потом сказала:

— Я готова.

Они дошли до станции метро. Вагон был переполнен людьми, возвращающимися с работы домой. Они доехали до площади Маяковского. Там они не будут задерживаться — как только раздадут все пятьдесят экземпляров своего новостного листка, уйдут.

— В случае чего, — сказал Василий, — запомни, мы не знаем друг друга.

Они расстались и порознь поднялись наверх в город. Садилось низкое солнце, и летний день становился прохладнее.

Владимир Маяковский был поэтом мирового уровня, и в Советском Союзе гордились им. Его статуя высотой шесть метров стояла посредине площади, названной его именем. Несколько сотен человек собрались вокруг памятника на газоне, по большей части молодые люди, одетые в подражание западной моде — голубые джинсы и водолазки. Какой-то парень продавал свой роман в виде напечатанных под копирку листов, сшитых бечевкой через проделанные дыроколом отверстия. Роман назывался «Движемся вспять». Появилась длинноволосая девица с гитарой, которая была у нее в руках чем — то вроде дополнения к туалету, как дамская сумочка, потому что она явно не собиралась играть на ней. В толпе затерялся лишь один милиционер в форме, но зато переодетые в штатское сотрудники секретных органов сразу бросались в глаза, поскольку в этот теплый вечер они выглядели комично в кожаных куртка, скрывавших табельное оружие. Таня старалась не встречаться с ними взглядом, потому что с такими ребятами шутки плохи.

Люди по очереди поднимались на постамент и читали одно-два стихотворения. В большинстве это были мужчины. Паренек с игривой ухмылкой прочитал стишок о неумелом пастухе, пытавшемся паси гусей, и толпа моментально поняла аллегорию: так коммунистическая партия руководит страной. Все громко смеялись, кроме людей из КГБ, которые пришли в замешательство.

Таня, стараясь не привлекать к себе внимания, пробиралась через толпу, вполуха слушая стихотворение о юношеских страхах в футуристическом стиле Маяковского, доставала по одному листы бумаги из своего кармана и незаметно давала их кому — нибудь, кто внушал ей доверие. Она поглядывала на Василия, который делал то же самое. И вдруг до нее стали доноситься возгласы удивления и огорчения, когда люди между собой начали говорить о Бодяне: большинство собравшихся здесь знали, кто он такой и почему его посадили. Она раздавала листы, стараясь как можно быстрее избавиться от них, прежде чем блюстители порядка сообразят, что происходит.

Человек с короткой стрижкой, похожий на бывшего военного, вышел вперед перед толпой и вместо того, чтобы декламировать стихи, начал читать Танину заметку о Бодяне. Таня обрадовалась: новость разлеталась быстрее, чем она ожидала. Послышались возгласы негодования, когда он прочитал, что Бодяну не оказывают медицинскую помощь. Люди в кожаных куртках почувствовали изменение атмосферы и насторожились. Таня заметила, что один из них что-то срочно стал передавать по рации.

У нее остались пять листов, которые прожигали дыру в ее кармане.

Стражи порядка располагались по краю толпы, но сейчас они стали продвигаться к оратору. Они уже были недалеко от него, когда он вызывающе замахал экземпляром «Инакомыслия», продолжая громко говорить о Бодяне. Кое — кто из толпы подошел к основанию памятника, преградив собой дорогу сотрудникам КГБ. В ответ те начали грубо расталкивать людей. Так вспыхнуло всеобщее негодование. Таня стала нервно выбираться из толпы. У нее оставался еще один экземпляр «Инакомыслия», и она бросила его на землю.

Вдруг появились с полдюжины милиционеров в форме. Со страхом пытаясь понять, откуда они взялись, Таня посмотрела на ближайшее здание на другой стороне улицы и увидела, что из подъезда выбегают еще больше милиционеров — они находились там на случай, если понадобятся. Они выхватил дубинки, ворвались в толпу и без разбора принялись бить людей. Таня увидела, что Василий пытается выбраться из толпы как можно скорее, и последовала его примеру. Но тут на нее налетел в страхе убегавший паренек и сбил ее с ног.

На мгновение у нее помутилось сознание. Когда зрение прояснилось, она увидела, что люди разбегаются. Она приподнялась на колени, но у нее закружилась голова. Кто — то споткнулся об нее, и она снова упала на землю. Неожиданно к ней подбежал Василий и, обхватив ее обеими руками, поднял на ноги. Она никак не ожидала, что он будет рисковать собой, чтобы помочь ей.