Марионетки в зазеркалье (СИ) - "Extyara" - Страница 16

— Мог бы сходить умыться, — проворчал Чуя, ставя тарелку перед напарником и с минуту рассматривая его сонную физиономию и торчащие во все стороны волосы, — и причесаться явно не помешало бы.

Дазай с минуту рассматривал содержимое своей тарелки с таким видом, словно решал проблему вселенского масштаба.

— Не люблю глазунью, — наконец поделился он своими соображениями, — будто кто-то таращится на тебя.

— Чем богаты, — парировал Чуя, — не нравится, вали к себе и готовь себе сам.

— Крабы были бы лучше, — пробубнил Дазай, явно вновь пропустив мимо ушей всё, что ему неудобно было слышать, и проткнул вилкой желток.

Когда с завтраком было покончено, Дазай скрылся в ванной и не появлялся довольно долго. Чуя успел убрать и вымыть посуду, заправить кровать, сложить кресло и написать добрую половину отчёта по прошедшей смене, когда его напарник, наконец, показался в коридоре. Дазай был всё в той же мятой одежде и босиком. Его рубашка местами промокла и прилипла к телу, с волос капало.

Окинув его внимательным взглядом, Чуя выглянул в коридор, чтобы убедиться, что от двери ванной ведут мокрые следы.

— Какого чёрта ты не вытерся, если принимал душ? — поинтересовался он.

— Там было только одно полотенце, — сообщил Дазай, — твоё.

— И?

— Твои вещи нельзя трогать без крайней нужды или без спросу, — повторил его не столь давние слова Дазай.

— И что мешало тебе спросить? — поинтересовался Чуя, ощущая накапливающееся раздражение.

— Дверь, — просто ответил Дазай.

Призвав всё своё терпение, а его катастрофически не хватало, Чуя глубоко вздохнул, мысленно сосчитал, наверное, до тысячи, и настолько спокойно, насколько смог, проговорил.

— Вернись в чёртову ванну, возьми чёртово полотенце и вытри хотя бы голову. У тебя с волос вода стекает.

Дазай улыбнулся каким-то своим мыслям, развернулся и исчез в коридоре, оставив Чую переваривать произошедшее.

Вернулся он уже через пару минут с полотенцем на плечах и жутко лохматый. Решив оставить это без комментариев, Чуя продолжил писать отчёт, старательно игнорируя перемещения напарника у себя за спиной. Побродив по комнате, Дазай устроился на стуле рядом, положил голову на скрещённые руки и принялся внимательно его рассматривать. Терпения Чуи хватило весьма ненадолго.

— Возвращайся уже к себе, ты чертовски мне мешаешь, — заявил он, возмущённо глядя на Дазая.

— Но я же ничего не делаю, — возразил тот.

— Именно! А должен писать отчёт, — сообщил ему Чуя, — вот и займись уже делом!

— Я не хочу уходить, — капризно протянул Дазай, — и я никогда раньше не заполнял такие отчётные формы. Помоги мне.

— Вот ещё, к ним прилагается инструкция между прочим.

Дазай промолчал, глядя куда-то в сторону, но с места не двинулся.

— Ты же не можешь каждый день спать на кресле, — предпринял ещё одну попытку Чуя.

— А можно? — восторженно поинтересовался Дазай.

Чуя смерил напарника мрачным взглядом, по его мнению более чем отражающим всё, что он думает по поводу подобного соседства и, промолчав, вновь вернулся к отчёту.

— Иди и переоденься, будешь ходить в мокрой одежде, простынешь. Да и выглядишь крайне неопрятно, — велел он, спустя ещё какое-то время.

Вопреки ожиданиям, Дазай послушно поднялся с места, обулся и вышел за дверь, оставив полотенце на спинке стула.

Пять минут Чуя посидел в тишине, испытывая крайнюю степень блаженства по поводу того, что никто больше не вторгается в его личное пространство. Потом отнёс полотенце на сушилку, вытер пол в коридоре и вернулся к заполнению отчётной формы. Однако всякому атому счастья отмерен свой срок заранее. И срок этот составил ни больше ни меньше пару часов, через которые Дазай вернулся обратно в свежей одежде и с большой спортивной сумкой на плече.

— Что это? — поинтересовался Чуя, завидев напарника на пороге своей комнаты.

— Мои вещи, — сообщил Дазай, опуская сумку на пол.

— Кто сказал тебе, что ты можешь здесь остаться? — вкрадчиво поинтересовался Чуя, ожидая очередного толкования его слов через призму вывернутой на изнанку и подвешенной вверх тормашками логики.

— Я спросил, можно ли мне спать в твоём кресле, и ты промолчал, — охотно ответил Дазай, — а молчание — знак согласия.

Оставив его переваривать услышанное и медленно закипать от праведного негодования, Дазай устроился в отвоёванном кресле и принялся читать книгу, что принёс с собой вместе со своими вещами. Время до ужина и следующей смены пролетело быстро: Дазай читал, Чуя злился. Заполнял вторую отчётную форму и злился: на себя, на Дазая, на эту командировку, на свой слишком ответственный подход к работе и авансом на работодателей, устроивших ему это развлечение.

Ужинали молча. Дазай выглядел покладистым и притихшим, чётко улавливая, насколько Чуя не в духе. Быстро съев свою порцию и буквально в два глотка опустошив кружку чая, он сказал, что пойдёт вперёд, учиться регулировать наклон кресла, чтобы не тормозить рабочий процесс, и исчез из виду. К тому моменту, как Чуя явился в кабинет, Тара тоже уже была на месте. Выглядела она потерянной и грустной.

— Что-то случилось? — поинтересовался Чуя, когда все необходимые данные были загружены и оставалось только подключиться к программе.

— Нет-нет, ничего такого, не выспалась просто, наверное, — отмахнулась Тара, — плодотворной работы, — добавила она, отворачиваясь к своему монитору и сосредоточенно глядя мимо него.

Допытываться Чуя не стал. Надев браслет, он откинулся в кресле и закрыл глаза, настроившись на работу. Подключившегося несколькими минутами ранее Дазая пришлось догонять по теряющемуся в полумраке коридору. Он уже стоял у той двери, ключи от которой они получили вчера.

Комната за ней оказалась неожиданно просторной и светлой. В высокие витражные окна лился солнечный свет. Посреди комнаты стоял стол, на нём в деревянной раме лежало разбитое и составленное из осколков витражное стекло. Когда свет попадал на него, разноцветные всполохи разбегались по стенам цветными солнечными зайчиками. В картине явно не хватало несколько осколков из-за чего разобрать, что изображено, толком не удавалось. Прямо с краю стола находился запертый ящик. Замочной скважины у него не было, только ручка и привязанная к ней на шнурке открытка весьма скромного содержания: «Поздравляю. Любимая игра. Мозаика».

Сразу за столом находился небольшой подиум с врезными вертикальными ящиками, наполненными разного размера осколками обычного и гофрированного стекла и зеркал.

— Полагаю, куски мозаики стоит искать среди этого месива, — поделился соображениями Чуя, снимая перчатку с левой руки и протягивая её Дазаю. — Надевай.

— Зачем? — слегка удивлённо поинтересовался тот, но перчатку взял.

— Как зачем? Это битое стекло, края у осколков неровные, порезаться можно в два счёта, особенно если поспешить. Одной рукой перебирать, конечно, дольше, чем двумя, но это лучше, чем измазаться в крови.

— Беспокоишься обо мне? — надевая отданную ему перчатку и широко улыбаясь, поинтересовался Дазай.

— Вот ещё, — возмутился Чуя. — Если поранишь руки, потом будешь всю смену ныть, что не можешь ничего делать, а после утверждать, что у тебя фантомные боли или ещё что в том же духе, — усевшись с краю у одного из ящиков, он принялся выбирать крупные осколки, позволяя более мелким осыпаться на дно ящика.

— Тёплая, — тихо произнёс Дазай, рассматривая чёрную перчатку на своей руке, которая была ему явно слегка коротковата.

Работали они молча: Чуя пребывал с своих мыслях, строя планы на грядущие выходные, Дазай насвистывал себе под нос привязчивый мотивчик. На поиск всех фрагментов мозаики ушло три с лишним часа. Когда же все недостающие детали заняли своё место в рисунке, рама с щелчком сдвинулась, и ящичек стола чуть выдвинулся вперёд. Потянув за ручку, Чуя вытянул его полностью и забрал изнутри ключи.

Следующая комната находилась вновь на первом этаже. Спустившись и отыскав искомую дверь, Чуя провернул ключ в замке, потянул её на себя и замер на пороге. Дазай с любопытством заглянул ему через плечо. Прямо перед ними раскинулся большой бассейн, заполненный мутной водой. На поверхности покачивались тёмно-зелёные нити тины. Сквозь наполняющую воду взвесь невозможно было разглядеть дна. Всплывали и погружались обратно белёсые лишённые волос скрючившиеся тушки каких-то существ. Давно мёртвых, слепых и глухих к происходящему. То всплывая, то бесшумно погружаясь обратно, они покачивались в толще воды, глухо и едва слышно ударяясь о стены бассейна. Прямо на полу красовалась большая надпись, выведенная на плитках чёрной краской: «на дне»