Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел - Страница 36

8

Гхарр шел по дубраве и слышал, как нечто идет по его следу. Он никогда не разделял тяги его сестры к живым игрушкам, и через это она казалась ему глупой девкой с извращенной фантазией. Лисья дубрава проходила там, где брали свое начало дороги Охоты — вотчина прекраснейшей из дочерей Рогатого Пса, и здесь все жило по её правилам. Даже пламя дорог Войны не могло бы уничтожить дубраву. Змей стряхнул с себя одеяние тумана, как старый прохудившийся плащ, и надвинул на лицо забрало: — Веди меня к своей хозяйке, Хельгерд фон Шелудивый Пес. — Не смей говорить со мной таким тоном, — прорычал человекоподобный волк. — Иначе… — Ты сгубил многих, кто шел моей дорогой, псина. — Заткнись. — И лишь потому я не стану наказывать тебя, что ты бездумная шавка с мягким черепом. Дрянная поделка, которую спускают с цепи лишь тогда, когда на то есть хозяйская воля. — Змея, — прорычал Хельгерд, — проваливай восвояси! Волк вышел из тумана, и, хватаясь за стволы вековых дубов, он оставлял на них глубокие следы когтей. Из его оскалившейся пасти текла слюна: — Прочь из моего леса. — Я не собираюсь мериться силами с проклятым человеком, — Гхарр положил облаченную в стальную перчатку руку на яблоко меча. — Но учти: ты либо отведешь меня к Амелии, либо я срублю каждое дерево в этом лесу. — Рогатый Пес запретил тебе биться с людьми, — захохотал волк. — Хозяйка Лисьей дубравы рассказала мне… — Хельгерд не успел договорить. Гхарр растворился в воздухе, и там, где он прежде стоял, теперь клубилось золотистое облако. — Где… — И уже сквозь боль и хрип он прорычал: — Ты-ы-ы… Гхарр держал огромного человекоподобного волка за глотку и, высоко подняв над землей, несколько раз ударил его о крону дерева. Легко, будто тряпичную куклу. — Не напоминай мне о том, что я и без тебя прекрасно знаю, собака. О какой битве ты говоришь?! — Гхарр придушил волка так сильно, что язык его жертвы вывалился наружу. — О какой битве, а?! Трус, не знавший битвы, не вправе рассуждать о ней! — Волк взвыл, давясь болью и обидой: — Ты перестал быть человеком в тот час, когда обменял сердце на силу! Ты ничтожество! Ты падаль! Ты предал братьев. Я-то знаю, я был там! — когти Хельгерда скрежетали по латам змея. — Нападать из тени и биться — не одно и то же! Змей услышал тонкий аромат корицы и лишь тогда разжал руку, лишь тогда перестал душить волка, когда возникшая за его спиной Амелия произнесла: — Брат, прошу. Ему же больно. Волк упал на землю и заскулил. — Нам надо поговорить, Амелия. — Говори, раз надо. — Не в присутствии твоей собаки. — Моя собака, — захохотала Амелия. — Моя собака верна, хоть и своенравна. — Пусть уйдет. Это не просьба. — Хельгерд, ты слышал? Проваливай. Эти слова причинили боль во сто крат сильнее, чем та, что он испытывал. Отдав свое сердце Хозяйке, он принадлежал ей. Он убеждал себя в том, что любовь, которую он испытывает, — его собственные чувства, но раз за разом убеждался в обратном. — Мы пройдем в твои покои? — Нет, брат. Там сейчас дети… Не хочу, чтоб ты пугал их. — Ладно, — Гхарр пригладил волосы сестры. — Ты прекрасна, Амелия. Как и всегда. Она улыбнулась искренне и нежно, обнажая острые белые зубки. — А ты все такой же болван. Что у тебя случилось? Я вижу тревогу в твоих глазах. — Я пришел спросить тебя, не видела ли ты снов о… Люди зовут их вещими. — Видела. Появилось Cемя, и по какой-то причине оно пустит корни на дорогах Войны. — Мне тоже это непонятно. Семя — ребенок. Мне пришлось защитить его от верной гибели. — Ребенок? — Мальчик. Десять лет, совсем еще сопляк… Я не мог позволить ему умереть. — Семя — хрупкий материал. — Я надел личину отца этого ребенка и направил парня по пути воина. Но его сестра. — Сестра? — Да. Она видела то, чем я был на самом деле. — Такого не может быть. Магию можно разрушить, если знать, как она устроена, но она-то не знает. Кухар не посвящал её в свой культ. — Это тревожит меня, но теперь это не столь существенно. В мальчишке я разжег искру, и скоро она обратится в пламень. Что до Кухара… Сомневаюсь, я бы почувствовал. — Ты сомневаешься в том, что сможешь исполнить свое предназначение? — Я не сомневаюсь в себе, но рисковать своей жизнью раньше назначенного часа я не могу. — И это при условии, что ты правильно истолковал слова отца. — Слишком много «если», Амелия. Мне важно знать, были ли у тебя сны о Семени и угрожает ли ему что-то по-настоящему. Хозяйка Лисьей дубравы отодвинула от себя руку брата. — Был сон. Это будет не скоро, но будет. — Что будет? — Семя умрет. — Твою мать! — выругался Гхарр. — Все напрасно! — Я очень советую тебе навестить Хэйлир. Она подскажет. — Дороги Судьбы… — Именно. Я еще нужна тебе? Гхарр знал, что Амелии не важен его ответ, и не удивился, когда дочь Рогатого Пса исчезла так же внезапно, как и появилась. — Мне тоже снятся сны… — произнес он. — Твоя любовь к людской крови погубит тебя, охотница.

9

Фрид велел сестре спрятаться в канаве, а сам, опоясавшись мешком, взятым из родительского дома, скрылся за непроглядной стеной ржи. Как и ожидалось, при свете солнца найти какую ни то деревню детям не удалось, но удачу принес с собой диск луны. Летняя ночь в молочном крае была прекрасна, но Фридрих этой красоты не видел. Рано начавшего взрослеть ребенка волновало одно: как раздобыть еду для сестры и себя? — Я теперь мужчина, я теперь забочусь о Фриде, — повторял он себе до тех пор, пока не поверил в это сам. Прежде, продираясь сквозь кустарники, камышовые заросли и иные дебри, он воображал себя хищным зверем, выслеживающим добычу. Сейчас он был уставшим, голодным, хищным зверьком. Зверьком, опьяненным запахом жарящегося на огне мяса. Благо рожь позволила ему подкрасться настолько близко к добыче, насколько это вообще было возможно. Они разбили свой лагерь в отдалении от большой дороги, близ поля несжатой ржи. Брошенная пастушья хибара и ручей, огонь костра заставлял жир стекать с мяса и шипеть на углах. Пламя пожирало ночную тьму, и в отвоеванном для света пространстве Фрид увидел распряженную телегу, доверху набитую всяким добром. Фрид увидел скатерть и еду, приготовленную к трапезе. Хлеб, овощи и бурдюк, в котором, по его мнению, находилось вино. Мальчик не увидел главного — хозяина всей этой роскоши, но так даже лучше. Медлить было нельзя. Быстро, почти бесшумно мальчик подбежал к скатерти, связал в узел и, прижав к груди, метнулся к костру, дабы снять с огня вертел. Ему было не важно — свинина, телятина, зайчатина или птица жарились тогда на огне. Все его мысли были устремлены через поле, к оврагу — туда, где его ждала Фрида. Схватившись за вертел, он резко одернул руку. — Ай! — воскликнул Фридрих, глядя на стремительно краснеющую ладошку, и не видел, как огромная тень вышла из неосвещенной пастушьей хибары, как приблизилась к нему и прорычала: — Попался! Его сестра, взволнованная долгим отсутствием брата, решила, что тот всенепременно попал в беду. Идея красть у незнакомцев, что разбили лагерь близ большой дороги, не нравилась ей изначально, уж больно много она знала историй, что начинались точь-в-точь, как эта, и заканчивались тем, что скиталец, желая набить задарма брюхо, сам становился едой. Она во что бы то ни стало решила догнать брата и отговорить его от этой затеи, а если нет, то разделить с ним страшную участь, ведь одна она бы не выжила. Так думала Фрида, и кто знает, насколько это было правдой. От мысли до её воплощения сироту отделяла бездонная пропасть страха. Стрекотали сверчки. Предчувствуя дурное, девочка затаила дыхание. Фриде казалось, что таким образом она сможет услышать, если с братом что-то случится. От страха подгибались колени. В ночном мраке она увидела чудовищ, и те не выглядели как обросшие шерстью зубастые морды, нет. Чудовища перевоплотились во Врановых солдат. Вдалеке закричал Фридрих, а провалившееся в бездну ужаса сердце девочки подсказало, что делать. Фрида выбралась из канавы и сломя голову бросилась спасать брата.

10

Грот, в котором жила Хэйлир, находился на отшибе мира. Здесь никогда не было людей, и потому никогда не гремели войны. Гхарр не знал названия этого места и не стремился наверстывать упущенное. Сестра, вотчина которой были дороги Судьбы, — замкнутая в себе и своих дорогах тварь, никогда не пытавшаяся стать частью семьи, и из всех старших детей Рогатого Пса лишь Лу-ух знал к ней подход, но Лу-уха любили все без исключения, и их дружба с Хейлир никого не удивляла. Непрерывная дробь капели, нескончаемый рев ветра и невероятно влажный воздух. Гхарр ненавидел это место потому, что сырость имеет поганое свойство разъедать металл. Гхарр двигался медленно, но не потому, что тьма мешала ему, нет, он знал одну вещь: громкие звуки, а уж тем более лязганье доспехов раздражают его сестру. Справделиво будет заметить, что с раздраженной Хэйлир никто из старших детей Рогатого Пса не желал иметь дела, и даже Аур с дорог Смерти опасался её гнева. — Ты пришел, — прошептало нечто из мрака грота, места, никогда не видавшего солнечного света. — Чем обязана? — Здравствуй, родная кровь, — он поклонился. — Я пришел за советом. Амелия сказала, что ты мастерица в подобных делах, да я и сам о том знаю. От влажного пола под самый потолок поднялся поток зеленых огоньков, и грот озарился их тусклым светом. Гхар увидел её. Безобразную насекомоподобную тварь в неестественно бледном, почти белом панцире. — Что тебе нужно от меня? — Как я сказал, родная кровь, я пришел за советом. — Амелия лучше прочих толкует свои вещие сны, — говоря, она медленно покачивалась, напоминая Гхарру приготовившегося атаковать богомола, но, пока жало спит внутри её безобразного тела, опасаться было нечего. — Последний раз о совете меня просил Лу-ух, спрашивал, как поступить со своим братом и как тот распорядится их дорогой, если он, Лу-ух, умрет. — Гриммо справляется с дорогой Грез, хоть сам и воплощает тропу Кошмаров. — Лу-ух был в этом не уверен. Он думал… Он обо многом думал, но случилось то, что должно было случиться. Что же до Гриммо… — Гриммо загадка для нас всех, родная кровь, — перебил её Гхарр. — Как и ты. — Не льсти мне, змея. Говори, что именно ты хочешь знать. — Ты помнишь слова Рогатого Пса о часе, когда мы навсегда разминёмся с миром людей и покинем их. — Появится Семя и прорастет, — прошептала Хэйлир. — Такова судьба и таково предназначение. Семя будет хрупко и уязвимо, но, взрастив его, вы исполните мою волю. Великое древо объединит все наши дороги, и мы наконец-то уйдем. — А для того чтоб Семена появлялись в мире людей… — Отец отдал свою жизнь. — Я нашел Семя, родная кровь. Семя прорастет на дороге Войны. — Вот уж неожиданно, — она захохотала. — Сколько их было, этих Семян? Сотни? Тысячи? Кухар до сих пор считает, что именно он то самое Семя, которое нужно во что бы то ни стало выпустить из заточения. Конечно, он заблуждается. И да, никто из детей Рогатого Пса не смог прорастить свое Семечко. Они гасли, и кажется, что смерть и есть их судьба. — Тебе кажется? — Я знаю многое, но не все! Замысел отца — тайна! — Родная кровь, я лишь пришел за советом. — Спрашивай. — Я собираюсь взрастить Семя. Я уже вмешался в его судьбу и изменил её. — Влетев в пугало, изменив судьбы людей, забив их молотом? Вот уж не думала, что ты опустишься до такого. — У Хейлир не было лица, и прочитать настроение сестры Гхарр не мог. — Хотя ловко придумано. Ты не принял смерть в таком обличье. Отец был мудр, но всего предусмотреть он не мог. Если это, конечно, не… А не важно. — Мне важно, чтобы воля отца исполнилась. — Семя умрет. Это его судьба. — Скажи где? — В Златограде. — Как мне спасти мальчишку? В ответ Хэйлир захохотала, да так громко, что стены грота содрогнулись. — Сестра! — Никак. Это невозможно. Судьба Семени была тесно сплетена с другой удивительной судьбой, но Кухар сделал… Сделает все, чтобы Семя не встретило своего спасителя. — И что? — Мне нужны детали. — Судьба этого человека — умереть на глазах нашего братца, дабы воскреснуть и повторить свою ошибку. Более я не скажу тебе ничего. Тебе нужны детали, а мне нужно, чтобы никто не вмешивался в дела моих дорог. — Сестра! — Из кого угодно Гхарр мог выбить какую угодно информацию, но драться с Хэйлир было равносильно самоубийству. — Я защищу мальчишку, чего бы мне это ни стоило. Услышав это, Хэйлир вновь захохотала. Выйдя на свежий воздух, Гхарр огляделся по сторонам. Все то же холодное солнце, что и прежде. Все тот же пропитанный влагой воздух и те же заунывные песни, кои в этих краях неустанно поют ветра, но состояние места изменилось. Едва различимая нить страха и волнения вплелась в ткань сего места. Люди в подобных ситуациях ощущают тревогу, и у них складывается ощущение, будто за ними наблюдает некто невидимый, некто сокрытый от посторонних взглядов, но Гхарр был не человек и знал, в чем дело. — Гриммо, — прошептал он, — наши дороги пересекаются лишь в ночь перед боем, но здесь я не ожидал тебя встретить. Из тени, отбрасываемой скалой, чем-то похожей на задранный птичий клюв, вышел его брат. Тьма в шеломе из конского черепа, хозяин тропы Кошмаров и наследник дорог Грез. — Я пришел помочь тебе. — Неожиданно, — ответил змей. — Так уж вышло, что мы с тобой едва знакомы. — Знакомы. Ты общался с нами и не один раз. — Я общался с твоим братом. — Я был Лу-ух, и Лу-ух был мной. — И чем же ты хочешь мне помочь? — Я хочу помочь тебе взрастить Семя. Я хочу получить ответ на твой вопрос. — Хэйлир не станет помогать тебе. — Она никому не станет помогать, такова Хэйлир. — Зазнавшаяся тварь… — Она не может собственноручно вмешиваться в судьбы. Наши судьбы, людские и даже судьбы младших тварей скроются от её глаз, если она хотя бы единожды нарушит запрет отца. — И какой от нее толк? — А какой толк от всех нас? Мы не нужны этому миру, и этот мир не нужен нам. — Очень похоже на Лу-уха… — Это наши с ним мысли, — Гриммо приблизился, и источаемый им страх укрепил свою власть. — Нам нужно взрастить Семя и уйти навсегда. Слишком много боли причиняют нам, и слишком много боли причиняем мы. — Легко тебе рассуждать. — Легко, — согласился хозяин тропы Кошмаров. — Но тебе должно быть легче. Исполнив замысел отца, ты умрешь, и кто знает, какая дорога тебе откроется. Или ты не знал, что старший, на дороге которого прорастает Семя, становится для него удобрением? Ты не знал, что будешь убит и прочувствуешь момент своей смерти, как любой из тех, кто уходит дорогой Войны на дороге Мертвых? Не знал? Я по твоим глазам вижу, что ты не хочешь такой судьбы. Не хочешь быть растоптан собственной колесницей. — Тьма окутала Гхарра, и шепот Гриммо остужал его горячую кровь, но магию можно разрушить, если знать, как она устроена. — Ты один на своих дорогах никогда прежде не освобождал клинок из ножен, не поил его кровью. Отец ненавидел тебя. — Гриммо, — прервал брата Гхарр. — Что ты пытаешься сейчас доказать? Я, как и все, умею бояться, а насчет того, что буду задавлен собственной колесницей, так я знаю это лучше прочих. — То есть ты готов отдать свою жизнь во исполнение замысла Рогатого Пса. — Не раздумывая. — Значит, и я готов помогать тебе… — Гриммо вернулся в тень, что отбрасывала скала в форме клюва. — До скорой встречи. — А ну, стоять, морда лошадиная, — захохотал Гхарр. — Я не закончил. — Да? — Да. Почему ты решил помогать мне и, главное, каким образом ты собрался это делать? — Мой человек встретит Семя. Лу-ух бы не отказал в помощи ребенку… Он и не отказал. Я хочу спросить у Аура, кто умрет у Кухара и повторит ошибку. — Хояин дорог Мертвых не станет слушать никого из родственников. — Хозяин дорог Мертвых не слушает никого из зарвавшихся родственников, — поправил его Гриммо. — А таких у нас в семье большинство. До встречи, брат. Тень поглотила Гриммо, и с его уходом ушло и состояние тревоги, холодного страха и безысходности. — До встречи, — змей открыл вход на дороги Войны и, последовав примеру брата, оставил место, не знавшее войн, природа которого разъедала оружие и доспехи.