Марина. Хорошо ли ты меня знаешь (СИ) - "Ореанна" - Страница 49

— О, Аллах, Аллах! О Аллах! Да как же это можно! Почему ты мне раньше не сказал?

— Ну, господин, сам знаешь, рука у тебя крепкая, а характер горячий.

— Боялся, значит? Ты боялся сказать мне? А она не боялась? О, Аллах, Аллах! Девочка каждый день ходила на работу, несмотря на сплетни! А отец что же? Почему он ее не остановил?

Ответом было виноватое лицо Тимура.

— Что? Что ты еще от меня скрываешь, злосчастный? Говори!

— Господин Новази, мы думали, что тебе это известно. Но раз ты говоришь что нет, мы, видимо, ошибались…

— Что известно? Что там еще?

— Да ведь Сезен Марты тебя любит. Все это знают.

— Что знают? Все знают, что она моя любовница! А разве это так?

— Нет. Там ошибка. А вот это уже наверняка.

— Почему наверняка?

— Да как же не наверняка, если девушка плачет по ночам, говорить с семьей отказывается, парням всем отставку дает, замуж не идет и ничего не объясняет!

— Может, тут виноват кто-то другой?

— Нет, господин. Сонай это сказала.

Ну, раз уж Сонай, то говорить больше не о чем. Сонай славилась своим благоразумием и мудростью. И если она говорила что-то наверняка, то так уже и было. В прошлом Тимур несколько раз не послушал предостережений Сонай, и, когда все вышло по ее словам, горько об этом жалел. С тех пор решено было больше ей не перечить, особенно когда это касалось не очень важных вопросов, и когда речь шла о людях, которых все они знали.

— И еще она сказала…

— Что еще? Ты, видно, смерти моей хочешь?

— Ну что ты, господин!

— Так что?

— Еще она сказала не мешать Сезен Марты приходить к тебе, то есть на работу. Она сказала, что у девушки, такой, как Сезен Марты редко бывает шанс быть рядом с тем, кого она любит. Она будет беречь каждый такой день в своей памяти до конца дней. Не такая она девушка, чтоб сорваться и наделать глупости. Так пусть у нее тоже будет свое маленькое счастье.

— Твоя жена сокровище. Ты знаешь это, Тимур?

— Да. А еще она сестра Сезен Марты.

Это странное замечание повисло в воздухе, незамеченное собеседником. Если честно, Сонай тогда еще много чего сказала, но повторять это вслух, да еще тут, не следовало. Она утверждала тогда почему-то, что если оставить все как есть, Сезен Марты будет утешена в своем чувстве. Да, но кто же мог знать, что все так обернется?

Ах, Аллах, Аллах! Думал тем временем генерал Новази. А ведь я столько всего ей рассказал о себе! Как же я не понял? Как не заметил? А если бы заметил и понял еще месяцы назад, что тогда? Что бы я сделал? Вернул бы девушку в семью, запретил бы ей приходить сюда. Она бы плакала. Она не такая, как другие… эти другие вдруг приняли четкое очертание Марины.

Нет, она не такая, как Марина и как Алия. Она бы плакала, долго бы плакала. И не забыла бы меня, как только я исчез из ее жизни.

Так, значит, вот почему она грустила! Вот почему отказывалась ходить на свидания и плохо отзывалась о господине Кая.

Кая!

Не понятно еще как, но это имя прилепилось к имени Сезен Марты, и что-то смутное стало вызревать на краю сознания. Что-то такое грязное, что думать об этом не хотелось.

— Позвони в отдел! — Тем временем, не давая себе еще додумать до конца, начал распоряжаться Новази. — Сообщи, чтоб искали Догукана Кая. Пусть зайдут домой — осторожно, чтоб не всполошить семью. Пусть спросят министра… хотя нет, это я сам. Пусть проверят все места, где он бывал. Клубы, квартиры, кафе.

— Но почему ты думаешь, что Кая…

— Нет времени, Тимур! — Взревел генерал. И это уже был его, привычный голос. Таким он не был много лет. — Ищи!

А сам взял трубку и перезвонил Шахиду.

Ее искали всю ночь. И ночь эта была долгой.

Птичка появилась сама уже под утро, часов около пяти.

Она медленно шла по спящему, уже просыпающемуся городу. И радовалась — если можно сказать, что девушка в ее состоянии вообще может радоваться — радовалась, что идти еще далеко.

Она устала. Она не спала всю ночь. Кровоподтеки на руках и синяки на лице ясно говорили, что ночь эта была не проста. Но она была жива и даже не обесчещена. Только никто этому не поверит. Она провела целую ночь с мужчиной, и не его заслуга, что она все еще невинна. Впереди сложный разговор с отцом, и она радовалась, что транспорт еще не ходит, а значит надо идти пешком, и, значит, идти еще долго.

— Отец, я пришла. — Скажет она.

— Откуда? Где ты была всю ночь?

— В доме господина Кая.

— Так зачем же ты пришла? Возвращайся…

Нет. Не так. Надо упасть в ноги и заплакать, и просить прощения. Может быть, он простит. Нет, не простит. Отец строг. Он позвонит братьям, и те отвезут ее в горы и… не первый случай в семье. У Эрманов поступают так. Ей ли не знать.

Она бы радовалась, что идти еще долго, если бы на движение оставались силы. Где-то — уже близко к центру — она присела на бордюр, чтоб передохнуть. Жди не жди, а идти все равно придется.

Генералу позвонили около семи утра. Как ни хотелось ему пробегать по улицам всю эту длинную ночь, самолично врываясь в дома и бары, пришлось признать, что пользы от этого будет мало. Звонок прозвучал очень своевременно, когда казалось, выдержать еще хоть сколько-то ожидания стало невозможно.

Голос Сонай произнес в трубку:

— Она вернулась, господин генерал. Вы можете приехать?

— Где она?

— У нас.

— Да, еду.

Вся семья собралась в доме Сонай. Упрямый отец, теперь выглядящий лет на пятнадцать старше, убитая горем мать, молчаливые хмурые сестры с зятьями и родные Тимура. Давно уже не происходило сбора семьи в таком составе. Не видно было только Птичку.

Сонай встретила его в прихожей и, провожая в зал, успела шепнуть:

— Она в порядке. Доктор сделал ей уколы, теперь она спит. Постарайтесь не допустить к ней отца.

— Как он? В ярости?

— Да. И очень опечален. Господин Новази! Мне страшно!

Ободряющим жестом он сжал ей руку. И проследовал в зал. Он сделает все, что нужно, но сначала надо узнать, что же произошло.

Старый Эрман вежливо приветствовал его, но взгляд его был более чем укоризненным. Если б не ты, говорили его глаза, моя девочка не сбилась бы с пути, и не было бы теперь такого горя. Но высказать вслух это он не посмел.

Госпожа Эрман испуганно следила за происходящим. Больше всего она жаждала мира в семье и покоя. Если когда-либо что-нибудь происходило, она старалась все сгладить и скрыть, пока не развеются набежавшие тучи. И вот произошло то, что невозможно скрыть, и скандала не избежать.

Обменявшись приветствиями и соболезнованиями, перешли к главному:

— Что произошло, господин Эрман? Тимур сказал мне вкратце, но до сих пор более точных сведений я не получил.

— Ах, господин Новази! Не такая это вещь, о которой приличные люди говорят между собой.

И Старый Эрман насуплено покачала головой.

— Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше.

— Обижаете, господин Эрман! Разве я обидел вас? Или вашу семью? Что теперь вы считаете меня чужим человеком. А ведь это не так!

На что взгляд Старого Эрмана ответил лучше слов. С минуту или две продолжалась борьба характеров, борьба взглядов, борьба воль, и все же старик вынужден был уступить.

— Она расскажет. — Буркнул он, показав пальцем на предпоследнюю дочь. — Она знает лучше всех. А мне пора. Есть дело.

И, не оборачиваясь и не прощаясь, он вышел.

— Ах, господин Новази! Остановите его! Он же пошел туда! Он же убьет его! — Вскричала испуганная Сонай.

— Кого убьет?

— Ах, я сама уже не знаю что говорю…

— А ну-ка, девочки, оставьте нас. — Обратился Омар к другим дочерям, и те, послушно, выскочили за дверь. В комнате остались лишь Тимур с женой, госпожа Эрман, чьи глаза теперь стали похожи на два бездонных колодца, наполненные страхом и слезами, и генерал Новази.

— Рассказывай, дочка. Но только подожди минутку: ты, Тимур, иди за отцом. Проследи, чтоб он не наделал глупостей. Я буду следом.