Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса - Дозуа Гарднер - Страница 38

– Как правило, мужчина женится примерно в двадцать один, – объяснил Трумэн. – Скажем, примерно в двенадцать или тринадцать земных лет. Может, и в одиннадцать. Его жене будет лет пятьдесят или шестьдесят – ведь она будет его инструктором, пока мальчик растет. Сколько это в земных годах… тридцать? Я знаю, что по обычаям старой Земли супругам полагается быть примерно одного возраста, но это же полная глупость, разве не так? Кто для кого станет учителем? Потом мальчик взрослеет, и лет в шестьдесят он готов для старшего брака. То есть находит девочку лет двадцати или около того, женится на ней и становится ее учителем. Со временем, когда ей исполнится шестьдесят, она тоже заключает старший брак, и так далее.

Мне все это показалось формой ритуализированного насилия над детьми, но я решил, что лучше не высказывать такое вслух. А может быть, я слишком многое навоображал, исходя из его слов. Чем-то это напоминало средневековую систему ученичества у мастеров. Когда он заговорил про обучение, я, наверное, сразу сделал вывод, что речь идет о сексе. Вполне возможно, что они воздерживаются от секса, пока ребенок не подрастет. Но я все же решил, что подробностей лучше не знать.

– Брак – это плетенка наподобие веревки, – добавила Эпифания. – Каждая ее прядь удерживает следующую.

Я перевел взгляд с Трумэна на Эпифанию, потом обратно.

– И вы тоже? – спросил я Трумэна. – Вы женились в двенадцать лет?

– Мне было тринадцать земных лет, когда я заключил младший брак с Триолет, – ответил он. – Затянул с этим немного. И это было лучшее, что на тот момент произошло в моей жизни. Господи, мне тогда позарез была нужна женщина вроде нее, чтобы выбить из меня мальчишескую дурь. И еще тот, кто научил бы меня сексу, хотя я тогда этого не знал.

– И Триолет…

– О да, и ее муж до нее, и еще раньше. Наш брак продолжается сто девяносто лет с того дня, когда Радж Сингх основал нашу семью. Я бы сказал, мы длинная плетенка.

Теперь я все понял. У каждого мужчины в семье-плетенке будет две жены – на двадцать лет старше и на двадцать лет моложе. И у каждой женщины будет старший и младший муж. А все вместе действительно можно представить в виде плетения из перемежающихся поколений. Наверное, межличностные отношения в такой семье ужасно сложные. И тут я вдруг вспомнил, из-за чего началась эта дискуссия.

– Боже мой, так все это всерьез? И вы утверждаете, что Карлос Фернандо не просто играет? Он действительно собирается жениться на Лее?

– Конечно, – подтвердила Эпифания. – Это для нас сюрприз, но тут нет ничего удивительного. Совершенно очевидно, что его превосходительство все спланировал с самого начала. Он предпочитает не действовать напрямую.

– И он хочет заняться с ней сексом.

Она удивилась.

– Да, конечно. А вы бы не захотели? Если бы вам было двадцать… в смысле, двенадцать лет? Конечно, вас бы интересовал секс. Разве не так? И его превосходительству самое время получить учителя. – Она помолчала. – Я вот думаю: насколько она в этом хороша? Раз она с Земли, то… наверное, у нее не было хорошего учителя.

На эту тему мне распространяться не хотелось. Сейчас наша скромная оргия на Марсе казалась очень далекой, и у меня от одной мысли о ней заболело все тело.

– Мальчишки думают только о сексе, тут сомнений нет, – вставил Трумэн. – Но хотя это и так, надо сказать, что секс – наименее важная часть семьи. Семья – это бизнес, мистер Тинкерман, и вы должны это знать. Его превосходительству Карлосу Фернандо необходимо заключить младший брак с хорошей семьей. И традиция, и подробные условия наследования вполне известны. На Венере всего пять семей, удовлетворяющих стандартам треста Нордвальд-Грюнбаумов, и с половиной из них у него слишком близкие родственные связи для заключения брака. Все предполагали, что он женится на супруге Телиоса Делакруа: она достаточно взрослая для старшего брака и не является его близкой родственницей. А предложение, которое он сделал доктору Хамакаве… да, о нем сейчас все говорят.

Я был готов ухватиться за любой шанс.

– Значит, его выбор должен быть одобрен? И он не может жениться на ком угодно?

– Конечно не может! – Сингх покачал головой. – Я ведь только что объяснил. Это и бизнес, и передача генов на следующую тысячу лет. Разумеется, он не может жениться на ком угодно.

– Но мне кажется, что он перехитрил всех, – добавила Эпифания. – Они думали, что загнали его в угол, не оставив выбора. Но им и в голову не приходило, что он решит найти себе жену не на Венере.

– Они? Кто они?

– Такое они не предусмотрели, – продолжила Эпифания.

– Но он же не может на ней жениться, – возразил я. – Она точно не из правильной семьи. Она вообще ни из какой не из семьи. Она сирота и сама мне это говорила. Ее единственная семья – институт.

– Думаю, Эпифания права, – сказал Трумэн, покачав головой. – Он мог их просто перехитрить. Если она не из семьи и у нее нет десятков или сотен родственных связей, которые обязательно есть у любого из нас здесь, значит против нее не смогут выдвинуть возражений.

– Ее образование и научные достижения – готова поспорить, в них не смогут найти изъяна, – сказала Эпифания. – А то. что она сирота… Так это же отлично! Просто замечательно. Совсем никаких семейных уз! Наверняка он об этом знал. И очень постарался найти самую подходящую кандидатуру, тут и думать нечего. – Она покачала головой и улыбнулась. – А мы-то все считали, что он будет еще одним бездельником, как его отец.

– Это ужасно, – сказал я. – Надо что-то сделать…

– Вам? Вы слишком стары для доктора Хамакавы. – Эпифания взглянула на меня оценивающе. – Впрочем, вы мужчина симпатичный. Будь я лет на десять-пятнадцать моложе, я бы к вам присмотрелась. У меня есть кузины с дочками как раз нужного возраста. Так вы говорили, что не женаты?

Над горизонтом за жилищем Сингха в секторе Карбон поднималось солнце: город перемещался в дневное полушарие планеты.

Я так и не понял, всерьез ли Эпифания предлагала найти для меня девочку-жену, но мне такое не требовалось, и я как можно вежливее отказался.

Я вышел на улицу подумать. Точнее, на «улицу» в той мере, насколько это слово применимо для летающего города, где весь пригодный для дыхания газ находится внутри множества обитаемых пузырей. Что я мог сделать? Будь это техническая проблема, я смог бы ее решить, но она касалась отношений с людьми, а такие вещи всегда были моим слабым местом.

С места, где стоял, я мог подойти к «краю мира» – прозрачной оболочке, удерживающей внутри воздух, пригодный для дыхания и не пропускающей углекислый газ из атмосферы Венеры. Солнце окружала тонкая дымка из высоких разреженных облаков, вокруг него сиял золотистый ореол гало, а направо и налево тянулись цепочки из нескольких «ложных солнц». Косые утренние лучи пронзали верхушки облаков. От яркого света у меня заболели глаза. Я вспомнил про очки в наколенном кармане и достал их. Закрепил стекла на глазах, постучал по правой стороне, пока яркость окружающего мира не уменьшилась до комфортной…

И увидел зависшие в воздухе слова, написанные заглавными буквами чуть темнее фона:

КАНАЛ: ГОТОВ

Я повернул голову, и слова переместились вместе с полем зрения, в зависимости от фона меняясь с темных на светлые.

Канал связи открыт? Но какой связи? Уж точно не спутниковой: источнику энергии в очках не хватило бы мощности послать сигнал на орбиту. Означает ли это, что где-то в облаках подо мной зависла манта?

– Алло, алло, – произнес я. – Проверка. Проверка.

Никакой реакции.

Может, это не аудиоканал? Я постучал по правой линзе: темнее, еще темнее, совсем темно. Потом вернул полную прозрачность. Может, другая сторона? Я для пробы стукнул по левой половинке очков, и в поле зрения появился курсор.

Немного поэкспериментировав, я обнаружил, что постукиванием можно вводить текст в Ганди-кодировке. Похоже, канал только текстовый и с очень низкой скоростью передачи. Мощность передатчика наверняка крошечная. Но кодировка Ганди была стандартной, и я настучал: ПРМ ПРМ.