Время. Ветер. Вода (СИ) - "Ида" - Страница 50

Я тогда сильно расплакался, потому что мне было десять, и я даже думать о таком без стыда не мог, не то, чтобы рисовать. Да… — он откинулся на спинку стула. — Мой отец знал толк в унижениях.

Хорошо хоть мать Макса потом сняла эти рисунки, сказав, что неприятно смотреть, но на самом деле она всегда поддерживала меня, да и Макс признался, что это его творчество.

— Ты совсем не жалеешь, что наговорил ему вчера столько злых вещей?

— Я всегда жалею и раскаиваюсь, но потом это происходит снова. Никогда не успеваю остановиться. Максу не нужно было угрожать мне. Она бы переметнулась к нему и без этого. А теперь у меня такое чувство, что он меня предал.

— Он просто защищал её и не понял, что ты повел себя так ради него.

— Знаешь, в детстве мне запрещали смотреть по телевизору всё подряд, только то, что одобряли родители. В основном это были советские фильмы и мультики. Но мама Макса уговорила их разрешить мне смотреть Animal Planet или что-то вроде того. Потому что там было только про животных и не могло дурно сказаться на моём воспитании. Компа, кстати, у меня до десяти не было.

Раз в одной из передач показывали историю о том, как работники заповедника нашли в лесу погибшую медведицу, а рядом с ней новорожденных медвежат. Работники забрали их и выращивали у себя. Было несколько серий про то, как эти медвежата растут, как их вскармливают, как заботятся о них, как они играют и становятся совсем ручными, считая своей мамой одного бородатого мужика.

А потом спустя почти год вдруг выяснилось, что полноценную счастливую жизнь медвежата могут обрести только на воле, и что необходимо их выпустить в лес. Я бы никогда не стал снова смотреть этот фильм. Он мне и так потом долго снился. Хозяева вывезли медвежат в лес за несколько километров и оставили там, а через пару дней, те, как ни в чем не бывало, пришли домой. Обрадовались, как дети. Увидели свои вольеры, давай в них лезть. Сетку порвали, но там уже ни воды, ни еды не было. Потом заметили девушку, носившую им корм, чуть не сбили её с ног — скакали и лизались, как те щенки из приюта.

Ещё несколько раз их так увозили, но они всё равно возвращались, никак не понимая, в чем же их вина. До тех пор, пока бородатый мужик, тот, которого они считали своей мамой, не взял палку с электрошоком и не стал их бить. Видела бы ты их морды. Мне казалось, что они плачут. Или это были мои слёзы? Но медвежата ушли. Насовсем и больше не возвращались. Понимаешь? Электрошок сработал лучше всего. Нужно было им сразу так сделать. Пара болезненных разрядов и никаких страданий. Возвращений или вопросов. Работает безотказно. Неоднократно проверял.

— Макса тоже электрошоком?

Артём задумчиво посмотрел в окно.

— Не бери в голову. Мы ругались тысячу раз. А сейчас это просто игра.

Потом он подозвал официантку и, улыбаясь ей одной из самых своих очаровательных улыбок, попросил позвать администратора. А когда тот подошел, Артём достал телефон, включил камеру и спросил, есть ли у них сертификат соответствия на продукты, из которых был приготовлен торт.

В парикмахерскую мы отправились: я, пораженная тем, как, оказывается, легко поесть, не заплатив, а Артём с большим стаканом кофе на вынос.

Парикмахерская называлась «Зинаида» и находилась в узкой, обшитой белым сайдингом пристройке к двухэтажному, когда-то окрашенному в розовый цвет жилому дому. Во дворе на протянутых между столбами веревках сушилось постельное бельё, а на лавочке сидели бабушки. Мы прошли мимо их затаённого молчания под оценивающими взглядами, и я услышала вслед «чужие».

В дрожащих лужах купались и ворковали голуби. Из распахнутого на последнем этаже окошка доносилась музыка. Солнце ласково припекало. У Артёма в глазах отражалось небо. Удивительное синее небо. Пожалуй, самое красивое небо, которое я когда-либо видела.

Дверь в парикмахерскую была распахнута настежь и приперта камнем. В неё беспрепятственно проникал свежий ветерок и шелестел постерами с модельными стрижками на стенах.

Парикмахерша Сабрина — большая, громкая, неестественно загорелая женщина с широкой золотой цепочкой на шее и россыпью страз на маникюре, увидев меня, ахнула, приложила ладонь к неохватной груди и сразу же усадила в единственное кресло.

Взбила мои лохмы и объявила, что «с девочкой беда» и надо бы это поправить.

Я испугалась, что она начнет меня стричь, но Артём, не оставляя мне никакого шанса даже на расческу, с потрясающей убедительностью заверил, что эта прическа — «нео гранж», и его собственный мастер потратил на неё два часа.

Тогда Сабрина, скептически поморщившись, подошла к нему, без стеснения сняла резинку с его челки, растрепала и принялась с интересом разглядывать виски и затылок, после чего уважительно резюмировала, что его мастер крутой, и поинтересовалась, зачем мы пришли, если стричься не собираемся.

Мы объяснили, и она охотно принялась нам рассказывать про Лодочника. Его сестра, Светлана, была её клиенткой и обычно заходила раза два в месяц. Адреса её толком Сабрина не помнила, знала лишь, что жила та в одном из деревянных домов на улице Ленина, однако с удовольствием пересказала всё, что от неё слышала.

— Много лет назад у него пропали жена и двое дочерей маленьких. Ушли на реку купаться и не вернулись. Никто их не видел и ничего не знал. Реку прочесали, даже аквалангисты ныряли, ничего не нашли. Светлана, сестра его, до сих пор уверена, что жена сбежала с другим мужиком, но брат вбил себе в голову, что это их река забрала. Уж не знаю, сколько нужно пить, чтобы такое выдумать, но он продал свою квартиру и поселился на берегу, лодку себе завел и стал плавать по всей реке, искать их. Одним словом, умом тронулся.

Светлана пыталась его образумить, предлагала к себе забрать, но тот ни в какую. Жил, как отшельник. На берегу. Даже без электричества. В деревеньке, которую затопило. Но в последние годы плавать стал редко, потому что у него болезнь суставов началась. А в прошлом году вдруг появилась одна местная «ведьма», заколдовала его и увела. Бросил лодку, хозяйство и перебрался к ней. Светлана десять лет на него повлиять не могла, а тут какая-то Варвара его за два месяца «обработала» так, что он и про реку, и про сестру позабыл.

Это было всё, что Сабрина знала, потому что сама приехала в поселок не так давно, ей хотелось ещё поговорить, но мы поблагодарили и ушли, зная лишь приблизительный адрес Светланы.

Однако на улице неподалёку от раскрытой двери нас поджидала бабушка в цветастом платке и с палкой, одна из тех, что сказали «чужие».

Не было никаких сомнений, что она стояла возле входа и подслушивала весь наш разговор.

— А я знаю, где живет Варвара, — быстро, чуть шепелявя, проговорила она. — Если вам очень надо, могу сказать.

— Надо, конечно, — Артём остановился.

— А вы мне что? — она морщинисто прищурилась и сверкнула золотым зубом.

Рука Артёма машинально потянулась за пазуху, но вспомнив, что денег больше нет, он озадаченно застыл.

— Хотите двадцать рублей? — предложила я.

Бабушка обиженно поморщилась:

— Ты вообще видала, сколько хлеб стоит?

— У нас есть пирожки, — я потрясла перед ней пакетом.

— Не давай ничего, — Артём опустил мою руку. — Это разводка.

— Какая такая разводка? — возмутилась бабушка. — Я Варварку, как облупленную знаю. Местная она. В Москве пожила лет пять, королевой вернулась. Дом купила.

— Это вы можете своим подружкам рассказывать, — Артём кивнул в сторону лавочки. — А я все ваши ходы знаю: сначала наобещать, деньги получить, а потом охать, что склероз да маразм.

— Нет, нет, что ты, — заволновалась та. — У меня голова светлая. Всё помню. Да потом, у нас весь двор слышал, как Варварка своим домом на почте хвастала. И к себе зазывала, обещая исцеление от всех болезней. Вроде знахарка она теперь или типа того. Третий глаз у ней открылся. Но я-то её с детства знаю. И мать её тоже. Проходимка редкостная.