Сердце Хейла (СИ) - "Lieber spitz" - Страница 5

У взрослых крупных мужчин не бывает тонкой кожи. Почти никогда. И даже там, в промежности, эпителий равномерно толстый и покрыт бугорками не проросших луковиц, из которых должны вырастать волосинки.

Анус у откровенных мужиков сжат в толстые грубые складки, которые и ласковым словом-то не назовешь.

И только у тонкокостных, белокожих, юных мальчишек это место нежное и розовое.

У любовника Питера промежность розовой не была – была темной, какой и должна она быть у жгучего брюнета. Анус был сжат коричневой звездочкой, и даже волоски рядом имелись. Но тонкие, закручивающиеся в изящные завитки, будто у основании шеи робкой барышни.

И это место, куда Питер любил вставлять свой большой член, сейчас оно укоризненно смотрело на него приоткрытой, жаждущей темно-красной дырочкой, блестя изнутри слизью кишечника. А рядом, там, где пальцами Питер все продолжал и продолжал растягивать нежные морщинки ануса, темнело неровное пятно маленькой, но очевидной родинки.

Питер приблизил лицо к заднице мальчишки, рассматривая её с какой-то недоуменной досадой, а потом смачно провел именно по ней горячим языком, полируя, вероятно, так же яростно, как делал это до него кто-то другой...

После секса говорить не хотелось. Питер молча курил тонкую сигару, пахнущую колумбийским кофе, а его любовник шумел в душевой, стуча по кафельному полу голыми пятками и постоянно роняя что-то.

“Это не моя проблема”, – твердил себе Питер, вместо того, чтобы блаженно ни о чем не думать после мощного оргазма, который всегда дарило ему тело любовника, и злился на черную метку, только что увиденную им в самом его интимном месте.

Ничего особенного, мало ли есть мальчишек с родинкой в заднице!

Но были и другие моменты сомнений, которые как раз никаких сомнений не оставляли. В том, что двоим Хейлам просто фатально не повезло или же наоборот – повезло затащить под одеяло одного и того же парня.

Смешно же! Если бы не проклятая влюбленность Дерека и его нынешнее предынфарктное состояние ранимой лесбиянки, то было не из-за чего злиться!

И Питер снова и снова проговаривал про себя мантру – это не моя проблема. Не мой выбор, не моя жизнь. Это даже не мой парень, за которого стоит сражаться!

Но отчего-то казалось, и так бы и случилось, вот честное слово, что более всех виноватым в этой истории окажется именно он, Питер Хейл. Циничный и бессовестный мачо, при самом плохом раскладе всего лишь теряющий хороший трах по определенным дням недели, в то время как влюбленный Дерек лишился бы собственного сердца.

Хорошая смерть – быстрая смерть.

Питер всегда считал, что разрешать проблемы нужно молниеносно. Поэтому, пока любовник плескался в душе, он потянулся к телефону на тумбочке и набрал знакомый номер.

Дерек, вот как назло, не отвечал. А через несколько минут стало поздно – момент был упущен.

Питер с незнакомым для себя возмущением понял – а мальчишку-то теперь придется отдать! Своего практически, всему наученного! Держать его при себе, ненужного, было бы глупо. Но вдоволь наиграться напоследок ему никто не мешал.

Питер еще с минуту бездумно понаблюдал, как за матовым стеклом душевой движется тонкий мальчишеский силуэт. Крикнул, вглядываясь прямо в полупрозрачную преграду, разделяющую его и шумного купальщика:

- Эй, детка, хочешь потрахаться завтра?

Предложение было щедрым. Два дня подряд они никогда не встречались.

Силуэт замер на мгновение, чтобы снова начать что-то ронять с удвоенным рвением.

- Хочу, – послышалось через секунду.

- Я ясно слышу некое “но”, детка, – проницательно заметил Питер и потянулся за новой сигариллой.

- У меня завтра были кое-какие планы... – послышалось из-за стекла неуверенное, – но... я смогу. Наверно.

Питер хмыкнул сквозь сигарету. Какие там планы? Накуриться за школой, что ли?

Дерек у детки был запланирован на послезавтра.

Дерек, и еще кое-что, идущее прицепом, чего глупый, несообразительный малолетка не знал.

Ужин. Свечи. Возможно, даже кольцо.

Обещание будущего, того самого, которого Питер мальчишке дать не мог.

Хейл вспомнил, как злился на своего племянника, на его откровенность и признание – “Я снял большую квартиру, как ты мне и советовал, и предложу ему жить вместе. Признаюсь, что люблю. Как тебе, Питер, такое моё падение в бездну гетеросексуальных, никому ненужных ритуалов?”

“Ты выбрал свою смерть, Дерек. Вперед, дорогой”, – сказал он тогда ему.

Сейчас он хотел бы вернуть свои слова обратно. Он уже не хотел быть тем, кто на самом деле убьёт его, признавшись, что трахал мальчишку поочередно с ним весь этот долбанный месяц.

- Тогда встречаемся завтра здесь, – четко проговорил он в сторону душевой, с нажимом добавив: – В пять.

- В пять? – жалобно переспросил любовник. – А можно...

- Нельзя. В пять.

Темное размытое пятно превратилось в мальчишескую четкую фигуру – маленький фигаро вышел из душа завернутый в полотенце; мокрый, с влажными блестящими волосами. И Питер, чтобы не видеть некоторой озадаченности и какого-то дебильного выражения радости на его лице, тут же опрокинул его к себе на простыни, залепив большой подвижный рот глубоким поцелуем.

====== Часть 3 ======

Он называл его – “любимый”.

Он не хотел, но дарил цветы – руки сами тянулись к букетам. Белым – в тон кожи. Красным – к губам и алой головке пениса.

Однажды он принес ему совершенно черные тюльпаны и долго смотрел, как темноволосая голова тонет в обугленных лепестках, почти сливаясь с ними колором.

Стайлзу Стилински шли трагически сочные цвета. И Дерек наивно полагал, что и он прекрасно вписывается в их любовную палитру.

В любви не бывает равноправия. В любви – либо ты, либо тебя.

Дерек был фармацевтом, ему было просто подсчитать процент любовной интоксикации их обоих. И когда симптоматическая слепота покинула младшего Хейла примерно к месяцу отношений, он смог наконец верно разглядеть полученный результат: он любил, а его любовь принимали.

И черт бы побрал мужскую физиологию! Стайлз кончал под ним регулярно и так правдиво! И Дерек был готов к большему – к тому, чтобы в какой-то момент довериться друг другу полностью и разрешить любовнику спустить себе в рот, например. Прочувствовать все его содрогания и выпить мальчишку до дна. После того, как он сдаст необходимые анализы, разумеется. Это был бы большой и важный шаг в любых отношениях, и Дерек был абсолютно готов. Пойти к врачу, провериться. Избавиться наконец от гадких презервативов, чтобы ощущать свою любовь в полной мере.

Он был готов и на многое другое, даже осознавая, что построив карточный домик, готовый рухнуть от первого же порыва ветра, поддерживает все его стены одной рукой. Своей рукой. Сам, один.

Стайлз ускользал, утекал сквозь пальцы. Дерек чувствовал это с утроенной интуицией влюбленного. И пусть мальчишка сладко стонал в его объятиях – он не мог не стонать, следуя своей мужской природе – это был мираж, вот-вот готовый рассеяться.

Хейл сдался своей одержимости через месяц. Не обращая внимания на очевидные знаки растущей невзаимности – Стайлз будто бы нехотя встречался с ним, увиливая от походов в кафе и отказываясь посещать гей-клубы – Дерек решил изменить их, ставшую какой-то рутинной, систему встреч.

Он чувствовал, что глуп, излишне романтичен и даже смешон, особенно вспоминая рационального Питера, не ведающего своего счастья глупца еще большего. Его-то мальчик бегал за ним неутомимой антилопой и было адски завидно и даже обидно. Дерек злился, он хотел орать на дядю в голос, даже побить его иногда, избавляясь от праведного негодования – ты просто дурак, Питер! Ты разве не понимаешь своего счастья? Стареющий гей, которого оседлала сама юность, ты должен выть от взаимной любви, наверняка последней в жизни!

Но говорить это себе даже намеком Дерек не позволял – в какой-то мере он восхищался тому, как яростно лелеет Питер свои бестолковые принципы невмешательства. Как оберегает свой покой, никого не пуская в сердце. Сердце, которого у него действительно нет.