Сквозь тернии (СИ) - "Энена" - Страница 18

Её энергия беспокойно бродила, временами ударяя в голову, и маленький очаг неведомой, но в то же время — болезненно-знакомой силы день ото дня становился всё сильней. Потом началась и тошнота, и смена предпочтений в еде, и прочее, и прочее, настолько набившее оскомину и так хорошо известное, что сомневаться уже не приходилось — она беременна. Не от Джея.

Астори сверила сроки и застонала — кошмар, какой кошмар! Ну естественно, всё произошло на том отпуске, чёрт его дери! Если бы она тогда не повела себя так оплошно… Впрочем, что толку плакать над пролитым молоком, ничего не изменишь. Нужно работать с тем, что есть.

Джею она об этом не сказала: просто не хватило духа разрушить его счастье, признаться, что обманула его. Он не заслужил этого. Да, она солжёт, как бы ни было противно, оставив его в блаженном неведении и никогда, никогда не простит себе той ночи на белом берегу. До самой смерти не простит. Астори знала, что это не может служить оправданием, и не пыталась себя оправдать. Но что сделано — то сделано. Надо двигаться вперёд.

Беременность протекала гладко — так твердили доктора, у которых Астори регулярно обследовалась — но она ощущала, что что-то не так, ощущала не столько как мать, сколько как энергетически одарённый человек, в организме которого шла отчаянная борьба двух сил. Золото и ртуть. Снова. Её девочка — Астори была убеждена, что это будет девочка — медленно, невыносимо медленно, но неотвратимо погибала.

Такие противоположные друг другу по своей природе энергии просто не смогут ужиться.

Всё хорошо, твердили ей близкие, но Астори давно в это не верила. Ничего не хорошо, вот ни капли! Её малютка, её малышка, которую она носит под сердцем, умирает — а она не может этому помешать! Будь проклят Вэриан с его силой! Будь проклят отпуск!

В день, когда обрушился мир, она вновь посетила врача. Никакой опасности развитию плода нет, сказал он, и дальше Астори слушала уже вполуха — что-то о диете или анализах — как вдруг в животе толкнулось. Она замерла. Нет, нет… Это было не приятное шевеление, от которого тянет улыбнуться и в волнении пощупать — не показалось ли? Астори знала — дело в другом.

Всё кончено.

— Не надо, доктор. Моей девочки больше нет.

Она вышла, оставив за спиной ошеломлённого врача. Всё кончено — слова пеплом оседали на языке, она без конца повторяла их, словно желая испить до конца эту муку, всей тяжести которой ещё не сознавала — потеря оглушила её. Всё кончено. Кончено. На Астори нашло какое-то отупение: она брела, как робот, спотыкаясь, опираясь на стены и помертвелыми губами шепча: «Всё кончено».

Как она пересекла город и оказалась во дворце, Астори не помнила; мозг сверлили две неотвязные мысли: «Всё кончено» и «Домой, к папе». Дом всё исправит. Папа всё исправит, папа там, с Джеем и дядей. Он поможет.

— О дорогая, что с тобой?

Это Джей. Дядя всегда звал её «милая», а папа — «моё солнышко». Только не Джей, нет. Она не сможет объяснить ему всё сейчас.

Астори подняла взгляд, увидела его встревоженные голубые глаза и впервые поняла, что произошло. Она прислонилась головой к стене, закусила губу и сжалась в ожидании удара. И удар пришёл. Боль взорвалась в груди шрапнелью, мелкими осколками пронзая сердце, вспарывая вены, лопая лёгкие — дикая, ревущая боль, выжигающая внутренности, сводящая с ума.

— Моей девочки больше нет, — сказала Астори.

У неё не было сил даже плакать.

Она заметила, что уже с минуту смотрит в темноту, и взглянула на Вэриана: тот наблюдал за ней, как врач наблюдает за больным, и, казалось, легко читал у Астори в душе. Как он сказал тогда? «Я читаю не только на лице, но и на сердце». Чушь. Ничего подобного.

— Тебе надо выпить, — твёрдо произнёс он, не сводя с неё непроницаемых металлических глаз.

— Ну уж нет, — встрепенулась Астори. Она чувствовала: стоит только начать — и в памяти воскреснут страшные, разрывающие душу воспоминания, и она будет пить и пить, чтобы забыться, и в конце концов сопьётся. Эти мысли Вэриан совершенно точно прочёл.

— Пить тоже надо уметь, девочка. Я помогу.

— Ты? — Её губы сами собой дёрнулись. — Не думала, что…

Она запнулась. Как-то сложно, непривычно было представить охмелевшего Вэриана, бутылками лакающего торик или сливовое вино. Один-два бокала — это ничего, это ещё куда ни шло, но… Астори поняла: она боится. Если Вэриан опьянеет, она не справится с ним.

— Нет, всё-таки не надо.

Она поднялась и пересела в креслице напротив низенького трюмо: распустила дрожащими руками волосы, достала расчёску. Вэриан тенью встал позади.

— Пожалуй, я повторю свой вопрос.

Сердце Астори лихорадочно забилось, и она приготовилась защищаться, потому что единственным вопросом, который Вэриан мог повторить, для неё был: «Ты уйдёшь со мной?»

— Что случилось?

Она выдохнула и ответила бездумно:

— Ты случился.

— Нет, так не пойдёт. — Он опустился на колени у её ног. — Честно, девочка моя. Честно. В чём дело?

Она посмотрела на него и задрожала — нет, это выше её сил. Пусть знает.

— Я потеряла ребёнка.

Вэриан напрягся; его взгляд скользнул по её животу, и он бережно дотронулся до него руками.

— Это был… мой ребёнок?

— Твой!.. — Ей хотелось рассмеяться, хотя грудь рвали спазмы. — Нет, Вэриан, это было следствие моей ошибки, моей слабости. Он никогда бы не был твоим. Он… она. Это была она.

Вэриан неотрывно смотрел на неё, и Астори с новой силой ощущала свою тяжёлую, горькую утрату. «Дай мне забыть, — взмолилась она. — Ради всего, дай мне забыть, или я не выдержу».

— Поплачь, Астори, — серьёзно сказал он. — Поплачь.

Она попыталась ответить, колко откликнуться, фыркнуть, сделать что угодно, лишь бы не выдать охватившего её отчаяния, но не смогла. Астори уронила голову на скрещенные на столике руки и зарыдала — безудержно, истошно, до сорванного голоса и нехватки воздуха, до собственной глухоты. Слёзы, не пролитые в тот жуткий день, слепили её. «Дай мне забыть. Я умру, я не выдержу».

— Моя единственная… — хрипло произнёс Вэриан, поглаживающий Астори по плечам. — Моя девочка… Как же ты…

Он умолк; Астори сглотнула, вытерла лицо трясущимися пальцами, дотронулась до солёных губ. Вэриан взял гребень и поднял сжатый в ладони поток её тёмно-каштановых кудрей с золотыми и серебряными нитями — первые были дарованы природой, вторые вплела в волосы война.

— Расскажи мне о ней, — попросил он и принялся расчёсывать её, как ребёнка. Астори прикрыла глаза. Да, да, вот что ей надо — говорить о её малышке, и самые близкие люди просили её об этом, и Джей просил, но ведь она не могла рассказать ему всего, не могла рассказать, какой видела свою девочку, и потому лгала или отмалчивалась, и ей не становилось легче. А Вэриану Астори могла сказать. Он бы понял.

— Высокая… — тихо ответила она, жмурясь. — Но не долговязая. Очень грациозная, она ходит, будто плывёт или танцует. Она замечательно ездит на лошади. У неё тёмные волосы — как у тебя, но только мягкие… И глаза у неё тоже твои.

— А мне кажется, твои, — хмыкнул он и склонился. — Большие, цвета передержанного торика, с золотыми крапинками.

Астори откинулась на спинку кресла и позволила себе улыбнуться.

— Но у меня совсем не такие глаза! Они тёмно-карие и без всяких крапинок!

— О девочка… Если бы ты видела их так, как вижу я… Ты заметила бы, как сверкает в них золото на свету. Но продолжай.

Она вздохнула.

— Мы бы вместе катались на лодке по озеру, и она бы смеялась, пытаясь достать рыбок, а я бы ругала её — в шутку, конечно… И научила бы колдовать, и… О, Вэриан! Какой бы колдуньей она стала! Я назвала бы её Ида.

Уголки его рта поползли вверх.

— Ида?

— Да. «Приносящая счастье».

Они помолчали: оба вспомнили, что так звали Астори в одной из её прошлых жизней, и счастья ей это имя не принесло.

Вэриан отложил расчёску, ткнулся губами в пахнущий манго затылок Астори и почувствовал, как она подобралась, точно натянутая струна. Он сделал неверный шаг, и перемирие окончилось.