Мекленбургская принцесса (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 20

Принаряженные принц и принцесса сидели на отведенных им местах, терпеливо ожидая, когда подадут приборы и демонстрируя отменную благовоспитанность. Вступать без разрешения в разговоры взрослых им было строжайше запрещено, а потому Карл Густав частенько с тоской думал, что пообедать вместе с Петером в людской было бы куда веселее.

– Как вы находите нашу кухню? – любезно осведомилась Катарина у Регины Аделаиды, как только был утолен первый голод.

– Благодарю вас, ваше высочество, ваш повар – настоящий кудесник. Хотя мы настолько отвыкли от цивилизации, что нас трудно считать ценителями.

– Неужели при дворе моего мужа так плохо готовят?

– Сказать по правде, я не могу сказать ничего о кремлевских поварах, поскольку у меня не было возможности оценить их искусство. Ведь в Москве женщины не допускаются на пиры.

– Это правда? – удивилась шведская принцесса и обернулась к барону.

– Совершеннейшая, ваше высочество, – отвечал фон Гершов с любезной улыбкой. – К сожалению, нравы там царят довольно патриархальные, и это одна из причин, по которой государь желает вашего скорейшего приезда. Он надеется, что вы и ваш блистательный двор станут образцом для подданных.

– Ваш муж – коварный человек, – задумчиво сказала Катарина, обращаясь к баронессе, – что бы он ни сказал, все сводится к необходимости скорейшего переезда в Москву. Причем выглядит это так, как будто он делает комплимент.

– Очевидно, таковы инструкции, полученные им от вашего царственного супруга. Вообще, Его Величество умеет заставлять людей делать то, что ему необходимо. Единственное, чему я поражаюсь, так это велеречивость моего Кароля. До приезда в Мекленбург я полагала, что он может лишь отдавать приказы солдатам да распоряжения жителям Кукуя. Но, как выяснилось, он умеет быть настоящим придворным.

– Неужели он не проявил этот свой талант, когда ухаживал за вами?

– Увы, нет.

– Вероятно, у него просто не было возможности проявить и способности. Там ведь был Иоганн Альбрехт, не так ли? Вот уж кого трудно назвать молчуном! Рядом с моим мужем кто угодно покажется косноязычным тугодумом. Иногда мне кажется, что это главная причина, по которой у него так много врагов в Швеции.

– Врагов в Швеции… у вашего мужа? Но мне казалось…

– Что он популярен в Стокгольме? Разве что среди солдат, да еще крестьян. Сейчас только они помнят про его подвиги в Кальмарской войне. Горожане до сих пор не могут забыть бунта, вспыхнувшего в его прошлый приезд. Именно тогда мы расстались. Нас с сыном, спасая, увезла дворцовая стража, а он со своими людьми пробился в порт, пролив по пути реки крови. Аристократы считают его чужаком и выскочкой. Даже враждующие между собой семейства Оксеншерна и Юленшерна сходятся в своей неприязни к моему мужу. Про отношение к нему церкви и говорить нечего, особенно после принятия схизмы. Епископ Глюк, к сожалению, совсем не одинок в своем мнении. Кстати, он прислал записку, в которой утверждает, что его не пускают в замок и вообще всячески притесняют. Это правда?

– Боюсь, что так, ваше высочество, – твердо ответил фон Гершов.

– Надеюсь, у вас есть объяснения подобным поступкам?

– Разумеется. Есть достаточные основания подозревать его преподобие в измене.

– Это неслыханно! – воскликнул молчавший до сих пор Густав Горн. – Как вы смеете обвинять святого отца в подобном преступлении?

– Действительно, – поддержала шведа Катарина, – я не знаю, о каких основаниях идет речь, но уверена, что это какая-то ошибка!

– Если это так, то я готов принести любые извинения и понести любое наказание. Однако, с немалым сожалением, думаю, что подозрения более чем основательны. Впрочем, почему бы вам не пригласить самого господина епископа? Я представлю улики, а у него будет возможность оправдаться.

– Я уверен, что преподобный сделает это с легкостью, – мрачно заявил Горн, яростно сверля глазами померанца.

Густав был младшим братом полковника Эверта Горна, погибшего при осаде Пскова. Собственно говоря, он тоже участвовал в той осаде и был свидетелем трагедии. Безвестному русскому стрелку, не иначе как наущаемому дьяволом, удалось тогда почти невозможное – точно попасть в грудь Эверта на расстоянии около трехсот шагов. Хотя Густав видел это своими глазами, кое-что оставалось неясным. Полковник и только что прибывший герцог Мекленбургский явно ссорились, и если бы не проклятый московит, все могло кончиться требованием сатисфакции. Однако его брат погиб, а зять шведского короля тут же вступил в командование и увел войска от Пскова, оставив Эверта неотмщенным. Кроме того, Иоганн Альбрехт вел какие-то странные разговоры с полковым лекарем О´Конором и даже зачем-то забрал пулю, убившую Горна. Это все выглядело очень странно, особенно принимая во внимание противоестественную дружбу немецкого герцога с московитами.

Однако в ту пору дознаться до истины у Густава не получилось. Сначала сбежал этот скользкий полуирландец-полуфранцуз, затем король отозвал и самого Горна-младшего, чтобы отправить его учиться военному делу в Голландии. Едва тот вернулся, Густав Адольф, пожаловав его чином полковника и камергерским ключом, отправил командовать шведским региментом принцессы Катарины в Мекленбург. Молодой и амбициозный шведский офицер занял блестящее положение при дворе сестры короля, однако с прибытием фон Гершова его звезда закатилась. Разумеется, он продолжал находиться в свите герцогини, но с каждой минутой его влияние уменьшалось, а проклятый померанец становился все более важной персоной.

Что хуже всего, Горн никак не мог взять в толк, отчего это происходит. Вроде бы он во всем превосходил приближенного русского царя, ибо принадлежал к старинному и богатому роду, получил прекрасное образование и выше всяких похвал проявил себя на войне. Но он был всего лишь полковник, а фон Гершов успел стать генералом, ему пожаловали титул и весьма недурное состояние, а самое главное, он был женат на прекраснейшей из женщин, каких только доводилось видеть Густаву Горну. И вдобавок ко всему, если швед мог называть себя учеником Морица Оранского, то померанца осияла слава правой руки непобедимого герцога-странника!

Епископ Глюк появился в замке ближе к вечеру. Ему достало ума вести себя кротко, проявляя поистине апостольское смирение. Любезно поприветствовав герцогиню и ее немногочисленную свиту, он страдальчески взглянул на невозмутимого фон Гершова и, тяжело вздохнув, благословил всех присутствующих.

– Рада видеть вас в добром здравии, преподобный, – отвечала чувствующая себя немного виноватой Катарина.

– И я вас, ваше высочество. К сожалению, в последнее время эта радость стала для меня совсем недоступной.

– Не говорите так, мой друг. Просто мы были немного заняты…

– О, конечно, разве могут сравниться ваши заботы с нуждами скромного пастыря!..

– Ваше преподобие, – прервал его излияния фон Гершов, – прошу простить меня за невольную бестактность, однако возникло дело, совершенно не терпящее отлагательства. Оно касается в первую очередь вас, вашего благочестивого короля, а также моего сюзерена – великого герцога Мекленбургского. Поэтому я со всем почтением прошу вас ответить на некоторые вопросы.

– Вы хотите допросить меня, сын мой? – елейным тоном спросил епископ под ропот присутствующих при допросе шведов.

– Ну что вы, – невозмутимо отвечал померанец, – я лишь смиренно прошу дать мне, ее королевскому высочеству герцогине Катарине, а также и прочим присутствующим здесь господам кое-какие разъяснения.

– Спрашивайте, – кротко заявил Глюк.

– Как давно вы предали короля Густава Адольфа, и его сестру – нашу добрую герцогиню?

– Что?!

– Господа! – возвысил голос фон Гершов, перекрикивая шум, – извольте ознакомиться кое с какими документами, перехваченными моими людьми.

– Какими еще документами?

– Ну, хотя бы с этим письмом… – говоря так, Кароль достал из кожаной сумки документ и зачитал присутствующим отрывок:

«Возлюбленный мой брат Кристиан, мы со всем вниманием изучили Ваши претензии к так называемому великому герцогу Мекленбургскому Иоганну Альбрехту и находим их в высшей степени обоснованными. Если его происхождение действительно так туманно, как вы нам сообщили, то он, разумеется, не может считаться законным правителем Мекленбурга. И хотя покойный герцог Сигизмунд Август и признал его своим сыном, это означает лишь то, что он может претендовать на его земли, а именно города Стрелиц, Раков и Ивенак, и не более того. Что же касается прочих земель и городов герцогства, в особенности Шверина и Гюстрова, то принимая во внимание несомненное участие вышеозначенного Иоганна Альбрехта в убиении их законных властителей, передача ему во владение этих герцогств представляется нам совершеннейшим кощунством…»