Я ползу сквозь (ЛП) - King A. S. - Страница 23

– Это мартышка, что ли?

– Да.

У нее растерянный вид. На ней латексный костюм с цепями и крючьями. Будь я нормальной, я бы тоже растерялась.

– Нам нужно о чем-то поговорить? – спрашивает она.

– Нет.

– Красивая прическа.

– Спасибо.

– Ладно, – произносит мама, как будто только осознав, что стоит на крыльце на виду всего района в одном только латексном костюме, – пойду-ка я внутрь.

– А я пойду спать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

У себя в комнате я достаю из рюкзака плойку и беру в руки телефон. Настраиваю его так, чтобы мой номер не высвечивался. И звоню Айринику Брауну.

========== Станци — вечер четверга — истеричка в Месте Прибытий ==========

Мы с Густавом продолжаем лицедействовать. Он играет роль мальчика, который завел нас не пойми куда и без посторонней помощи не выберется. Я изображаю злую и напуганную девушку, которой нужно позвонить домой, чтобы за нее не волновались. Спектакль начала Патрисия, мы просто разучиваем роли.

Нас кормят яичницей. Из утиных яиц. И черным хлебом. И домашними маринованными огурцами, которые стояли с прошлого лета. Весь вечер мы с Густавом делаем вид, что спим, потому что мы играем роли и уже сказали, что не спали три дня, а значит, должны были устать. Но Густав не спит, потому что не спит никогда, а я не сплю, потому что не спит он. Мы лежим на боку и смотрим друг на друга. Мы не говорим ни слова, но мысленно я безостановочно повторяю Густаву, что люблю его, и чувствую, что он занят тем же самым. Потом мы ложимся на спину и держимся за руки, смотря в потолок. Я вспоминаю, что Патрисия хочет отсюда уехать. Вспоминаю, как она сказала мне, что Густав меня любит. Пытаюсь вспомнить, сколько народу видела в столовой – как будто считаю овец, чтобы уснуть. У одной овцы какие-то бешеные очки. Другая лысая. Вот овца в выходном костюме. Вот баран без кусочка уха. Вот другой, в лабораторном халате, совсем как у меня. Похоже, у него проблемы с общением.

Перед ужином Густав будит меня.

– Ты спал? – спрашиваю я.

– Ага, – но я понимаю, что это значит «нет».

– Как ты вообще живешь без сна?

– Я сплю. Просто не так, как ты.

– Я не голодна, – замечаю я.

– Ты умираешь с голоду, – поправляет Густав. – И очень нервничаешь, что не можешь дозвониться домой и сказать, что с тобой все в порядке. – Я делаю глубокий вдох. – И сердишься, потому что никто до сих пор не сказал нам, куда идти.

– Значит, я устраиваю истерику, а ты тихо коришь себя.

– Нам нельзя привлекать внимание. А то они сломают вертолет.

Больше и больше учебных тревог.

Не успеваю я ответить, как Патрисия осторожно стучит в дверь:

– Пора на ужин.

Всего семнадцать человек. Мне становится интересно, все ли это, и Патрисия кивает. Я спрашиваю себя, не сошли ли они все с ума от изоляции; в голове звучит голос Патрисии: «Только некоторые из нас». Я стараюсь съесть побольше, чтобы не выбиваться из роли голодной потерявшейся туристки. Густав в ударе. Он ковыряет ложкой в тарелке и завоевывает расположение мужчин; когда я прошу его спросить, как пройти к телефону, все дружно качают головами.

– Нам не нужно никуда ходить, – объясняет Гэри. – Зачем нам может понадобиться куда-то уходить?

Я спрашиваю себя, может ли Гэри вести себя еще самодовольнее, чем сейчас. Голос Патрисии отвечает: «Еще как может».

«Тут что, все читают мысли?» – удивляюсь я. «Нет, только мы с Кеннетом».

Самодовольные губы Гэри изгибаются, произнося самодовольные слова. Слова вылетают самодовольными пузырьками и самодовольно вещают:

– Вы, дорогие мои, оказались в раю и даже сами того не поняли! Представьте себе, вы в Эдеме и не знаете об этом!

Я решаю до конца жизни держаться подальше от всех, кто начинает предложение с «Вы, дорогие мои».

– Прежде чем мы пойдем, – говорит Патрисия, – я хочу познакомить вас с Марвином.

– Хорошо, – говорю я.

В моей голове она добавляет: «Марвин – наш биолог. Думаю, тебе понравится его лаборатория».

Тут я подумываю снять свой халат, чтобы лучше соответствовать своей роли, но от одной мысли о том, чтобы снять его, у меня учащается сердцебиение и начинают трястись руки. Патрисия в моей голове успокаивает: «Марвин все равно считает всех тупыми, можно не переодеваться».

Марвин решает показать мне свою лабораторию. Он обходит ее и тыкает повсюду пальцем. Патрисия садится в уголке и делает какие-то заметки. Марвин подводит меня к своему столу и показывает мне свои рисунки. Он говорит, что нашел два новых органа человеческого тела.

– Как?

– Что как?

– Как вы нашли новые органы? У вас есть трупы?

– Люди умирают. Слушай, такова биология.

– Вы разрезали собственных друзей?

– Я лучший биолог в мире, я имею право разрезать всех, кого захочу.

Мне хочется сказать, что я никогда о нем не слышала, но я молчу. Он показывает мне схемы новых органов. Первый – маленькая штука вроде железы, не больше горохового зернышка. Он изобразил ее между третьим и четвертым пальцем правой руки, у самых костяшек.

– В левой руке оно тоже есть? – спрашиваю я.

– Нет.

– В вашей выборке были только правши?

– Да.

– А левши здесь есть?

Он смотрит на Патрисию. Она произносит внутри моей головы: «Не напоминай ему», а вслух отвечает:

– Марвин, не собираюсь я в ближайшее время помирать. Даже не рассчитывай.

– Неважно, на какой оно руке, – отмахивается Марвин. – Важно, что оно делает.

Я выжидающе смотрю на него.

– Попробуешь угадать?

– Нет.

– Зачем ты в этом халате притворяешься дурочкой? – спрашивает он. – Ты же не думаешь, что мы поверили, что вы пришли пешком?

Я смотрю на него во все глаза и спрашиваю:

– Что оно делает?

– Если эту горошину долго растирать в нужном направлении и с нужной силой, она может усилить сексуальную мощь на тысячу процентов.

– Сексуальную мощь?

– Да, – гордо заявляет Мартин. – Миллионы людей тратят миллиарды долларов в год на дурацкие маленькие таблеточки и не знают, что у каждого из них есть своя собственная таблетка. Прямо под рукой, – он поднимает правую ладонь. – Буквально.

Я безучастно смотрю на него.

– Ладно, может, тебе плевать на секс, но у меня есть лекарства!

Я продолжаю безучастно смотреть. Патрисия продолжает писать что-то в книжечке левой рукой.

– Я изобрел лекарство от двух видов рака! – хвастается Марвин. – Не смотри на меня так.

– От какого именно рака?

– Разумеется, от лейкемии. И, возможно, от пары лимфом.

При слове «лейкемия» я вспоминаю Лансдейл Круз. Она говорит, что болеет ей, но она лжет. Лекарство от вранья уже придумано.

– Если бы я остался в реальном мире, – продолжает Марвин, – я сидел бы в какой-нибудь вшивой лаборатории, слушал бы какого-нибудь кретина из ассоциации фармацевтов и никогда ничего не открыть. Слишком много можно заработать на болезнях.

– Но вы не возвращаетесь?

Марвин смеется. Смеются даже его волосы. Так и слышу тихое старческое хихиканье.

– Значит, лекарство вечно будет валяться тут, хотя больные там?

– Я бы не сказал, что оно будет валяться.

Патрисия бормочет что-то себе под нос и продолжает писать. Мы оба оглядываемся на нее, и она замолкает.

– Вы сказали, что открыли два органа, – начинаю я. – А какой второй?

Марвин серьезно меня рассматривает.

– Вы мне не доверяете? – спрашиваю я.

– Ты постоянно повторяешь, что тебе надо домой или хотя бы позвонить сестре. Ты постоянно врешь. Ты не заслужила моего доверия.

– Я скучаю по сестре, – отвечаю я. Это не ложь.

– Со временем она про тебя забудет. Все забывают. Никто не помнит меня. Никто не помнит Патрисию.

Я думаю: «Мужчина из куста помнит Патрисию». В голове звучит голос Патрисии: «Мужчина из куста?»

– Станци, ты гений, ты в курсе? – спрашивает Марвин.

– Да.