Уходи и будь счастлива - Сэнтер Кэтрин - Страница 54

– Он обожал ее с самого рождения, – согласилась мама.

– Мама у нас коварная женщина.

Мама нервно хихикнула.

– Ну, он никогда ни о чем не узнает, – сказала Кит, глядя на меня.

Было ли предательством участвовать в сговоре против него? В тот момент это меня совсем не волновало.

– Я никогда ничего не скажу.

– И я тоже.

Мама казалась совсем сникшей; это признание далось ей нелегко. Она не сводила глаз с Кит.

– Ты его любимица, ты же знаешь, – сказала я.

– Знаю, – отозвалась Кит. – Отчасти.

– Он всегда принимает твою сторону в твоих спорах с мамой.

– Знаю.

– Я рада этому, – сказала мама. – Я рада, что вы есть друг у друга.

И в наступившей тишине мы услышали голос в коридоре, говоривший:

– Могу ли я помочь вам, сэр?

Сначала никакого ответа не последовало, потом мы услышали, как кто-то откашлялся.

– Нет. Нет. Я просто… забыл ключи от машины.

У мамы расширились глаза. Потому что это был голос нашего папы.

Медсестра вошла в палату, оставив дверь открытой. И мы трое повернулись и посмотрели на папу, застывшего на пороге. Его невидящий взгляд был устремлен на нас.

– Простите, – сказал он спустя минуту. Его дыхание было прерывистым, а лицо окаменевшим от шока. – Я вернулся, чтобы взять ключи от машины. И нечаянно подслушал ваш разговор.

Мама бросилась к нему, и у нее из груди вырвался стон отчаяния. Но папа отшатнулся от нее.

Он не смотрел на нее.

– Пойдем, Китти, – сказал он, избегая смотреть и на нее тоже. – Тебе надо успеть на твой рейс.

– Клифф, – начала говорить мама, но папа тут же рявкнул:

– Нет!

У мамы перехватило дыхание, и она замолчала.

А потом, двигаясь, как во сне, он поднял чемодан Китти, подошел к столу, взял ключи и вышел из комнаты, не проронив ни слова.

У мамы подкосились ноги, но Китти подхватила ее и усадила в кресло, стоявшее около кровати.

– Мне жаль – мне очень жаль, – сказала Кит. – Я поговорю с ним.

Мама прижала к губам дрожащую руку.

– Все будет хорошо, – сказала я. – Мы все уладим. Он любит тебя.

Кит нужно было ехать в аэропорт. Она посмотрела мне в глаза.

– Ты знаешь, что нужно делать?

Я кивнула, хотя и не была уверена в том, что поняла ее.

– Не опоздай на самолет.

Кит подошла ко мне и крепко меня обняла.

– Позвони мне, если я тебе буду нужна.

– Не если, а когда, – поправила я ее.

– По крайней мере, тебе не будет скучно, – сказала Кит.

– Может быть, даже к лучшему, что все открылось, – предположила я.

Но, взглянув на маму, застывшую в кататоническом ступоре после случившегося, я тут же усомнилась в этом.

Папа не вернулся к нам после того, как отвез Китти в аэропорт. В первый раз в моей жизни его не было рядом, когда я нуждалась в нем.

Но я его понимала.

Вместо этого он прислал за нами такси.

Маме потребовалось вдвое больше времени, чем можно было ожидать, для того, чтобы упаковать мои вещи и снять украшения со стен. И шофер в форменной фуражке долго ждал нас в вестибюле.

Справедливости ради нужно признать, что моя мама, казалось, никак не могла прийти в себя.

Я пыталась подбодрить ее и высказать какие-то предложения, но она лишь бродила по палате, брала что-нибудь в руки, а потом клала назад. Она кое-как упаковала вещи в чемодан, но при этом многое оставила в шкафу.

И все это время в палату заходили то медсестры, то другие пациенты с моего этажа, чтобы попрощаться со мной.

Я не надеялась увидеть Яна, разумеется. Майлз, вполне возможно, расставил охранников на нашем этаже. Но, несмотря на драматические события этого дня, я втайне не переставала ждать Яна. С тех пор, как мы познакомились с ним, еще не случалось, чтобы я не видела его в течение целых полутора дней. Ко мне заходили попрощаться самые разные люди, с которыми я познакомилась за эти шесть недель: социальные работники, больничный психолог, Прайя, Нина, хирург и дерматолог, представитель страховой компании и два санитара. Словно я была в летнем лагере, а теперь пришло время распрощаться до следующего лета.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мы, наконец, собрались и покинули больницу. А потом на огромной скорости мы понеслись домой.

Вскоре я уже въезжала в родительский дом по новому пандусу, который папа соорудил для меня. Мысленно я поблагодарила его, оценив его мастерство. Я пыталась заглушить отчаяние, которое терзало меня.

Но когда я вкатилась в гостиную, папа был там.

Он застыл на месте, увидев нас, и уставился в пол. Мы тоже замерли.

В одной руке он держал незастегнутую холщовую сумку, из которой торчали рукава его пижамы и зубная щетка. Словно он старался успеть покинуть дом до нашего приезда.

– Привет, Клифф, – сказала мама почти шепотом.

Но папа лишь отвернулся от нее и стал ждать, пока она выйдет из комнаты.

Когда она ушла в их спальню, папа посмотрел мне в глаза.

– Как твои дела, детка? – спросил он, опускаясь на корточки рядом со мной.

Я посмотрела на его сумку.

– Ты уезжаешь?

Он кивнул.

– Надеюсь, ты не очень расстроишься?

– Я понимаю тебя, – сказала я.

– Мне просто нужно несколько дней, чтобы все это переварить.

Конечно. Это меня не удивило.

Но во всем остальном этот день был удивительным. Я уже очень сильно скучала по Китти, мне было странно снова оказаться в доме моих родителей, и я испытала одновременно и радость, и страх, когда входная дверь закрылась за мной.

Моя детская тоже удивила меня. После того как папа ушел, мама сразу же покатила меня туда, словно желая отвлечься чем-нибудь приятным. Она заново обставила мою комнату. И, открывая дверь, тихо сказала:

– Сюрприз!

Она заменила практически все. Мою низенькую кровать с бледно-розовой оборкой, мое кресло, обитое цветастой тканью, шторы на окнах, ковер на полу. Все, что здесь было прежде, исчезло: мягкие игрушки, фотоальбомы, книги, плакаты.

– Куда ты все дела? – спросила я.

– Убрала в кладовку, – ответила она. – Во всяком случае, все небольшие предметы. А мебель я просто выставила возле дороги, и в течение двух дней ее разобрали.

Это было и хорошо, и плохо. Она убрала все дорогие и знакомые мне вещи, всегда дарившие мне чувство комфорта. Она, очевидно, не хотела, чтобы они напоминали мне о моей прежней жизни. И эта новая комната теперь была похожа на номер в хорошем отеле. Она повесила на окно льняные римские шторы, поставила у окна шезлонг, разбросала по кровати сотню подушек. С потолка свисала зеркальная люстра. Комната, казалось, стала просторнее и была отделана в ее любимых серовато-бежевых тонах. Здесь царил покой, все детали интерьера были изысканными и современными. И совершенно незнакомыми. Мне казалось, что я смотрю на иллюстрацию в глянцевом журнале.

– Новая комната для начала новой жизни, – сказала мама.

Нужно отдать ей должное, у нее был безупречный вкус.

– Это, безусловно, лучшая твоя работа.

– А папа может принести сюда все твои старые пожитки, чтобы ты могла разобрать их, если захочешь. – И тут она все вспомнила и нервно глотнула воздух. – Если он вернется.

– Он вернется, – сказала я. – Просто ему нужно некоторое время, чтобы прийти в себя.

Мама какое-то время в нерешительности стояла у двери, словно не зная, может ли она оставить меня одну.

– Ну, что ж, – сказала она после долгой паузы. – Полагаю, ты хочешь освоиться на новом месте.

Я долго сидела не двигаясь. Двадцать минут? Час? Возможно, это было из-за шока. Я знаю лишь одно – я никак не могла понять, каким это образом мой жизненный путь снова привел меня сюда. Я избегала мыслей о прошлом, но я не видела ничего хорошего и в будущем.

Когда позвонили в дверь, я подумала, что, очевидно, папа снова забыл ключи.

Но спустя несколько минут я услышала стук маминых каблуков в коридоре. Она распахнула мою дверь (не постучавшись), и в комнату вошел не кто иной, как Ян.