Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов - Страница 81

Большая Дыра в цифрах.

Население – одна тысяча восемьсот тридцать три человека, поделено между четырьмя Городами Раскопа (по часовой стрелке): Южный Вскоп, Западный Диггори, Северный Разрез, АРСА (Аресская Реинженерия Среды и Атмосферы). Все население Марса – пять тысяч двести семнадцать человек.

Насыпь – от начала раскопа, марсианский год сто двенадцатый, первого янулума; минус двадцать третий километр ниже среднего показателя гравитационной поверхности Марса (уровень моря отсутствует). Та же дата, высшая точка горы Инкредибл – пятнадцать километров над СПГП.

Диаметр Большой Дыры по СПГП – пятьсот шестнадцать километров.

Окружность Большой Дыры по СПГП – одна тысяча шестьсот двадцать два километра.

Угол плоскости раскопа Большой Дыры: 5,754 градуса. Пологий спуск. Линия ковшей не может работать при наклоне больше восьми градусов. Глазу случайного наблюдателя – такого, который вырос не в аккуратном блюдце Большой Дыры, – все кажется почти горизонтальным. Но это не так. Поэтому угол – ключевой показатель: эти 5,754 градуса сделают Марс обитаемым.

Дата возникновения Большой Дыры: двадцать третьего АльтМарта семидесятого Марсгода. В 2:40 пополудни, по графику, заработали конвейеры, и зубцы ковшей выгрызли первые куски равнины Изиды.

Объем Большой Дыры по вышеприведенной дате – один миллион восемьсот тринадцать тысяч кубических километров. Все аккуратно сгружается на гору Инкредибл, окружающую Большую Дыру, как стенка старого метеоритного кратера. Окружает не полностью. Инкредибл спроектирована с четырьмя огромными долинами: Ветрогонка, Зефир, Сирокко и Буря Чёрнослива. Ревущие, пронизанные ветром, иссеченные бурями каньоны. Над могилами копателей, умерших во время великого раскопа, пел тот же самый ветер, неустанно трепля флаги и вымпелы мобильных городов далеко внизу.

Общая масса вынутого из Большой Дыры марсианского грунта: 7,1 х 10¹⁵ тонны.

Большая Дыра: факты и цифры. Числа, обрисовывающие мир Таш.

Когда вызов полетел между рядами хлебоплодов, Таш была в оранжерее. Как и танец Дня Движения, это название подразумевало шутку, давно улетевшую и поселившуюся в вентиляторах, перелазах и связках кабел выращивали[31]. Ряды хлебоплодов, плантанов, бананов и других высокоуглеводных культур давали укрытие и возможность молодежи Западного Диггори встречаться, болтать, строить планы и флиртовать.

– Милаба хочет видеть Таш, передай дальше.

Свето, скажи Чуньи, Милаба хочет видеть Ташей Города Раскопа, потому что под этим барочным куполом апельсины никогда не…

– Куори, ты видел Таш?

– Думаю, она там, в плантанах, но могла уже уйти к хлебоплодам.

– Ну тогда скажи ей, что Милаба хочет ее увидеть.

Через помехи и непонимание, зигзаги и недоразумения, замысловатые спирали отношений: кто кого любит и кто с кем разговаривает и кто нет, кто кого подцепил и кто с кем разбежался, через путаницу запахов листвы и перегноя вызов добрался до Таш, опрыскивавшей хлебоплоды. Вызов простой, должен был дойти прямо до нее, но, когда вас всего сотня, настоящая соцсеть – из уст в уста.

Близ-тетя Милаба. Легенда, монумент Женщине, изысканная и благородная, обожаемая за пределами Западного Диггори. Темная кожа светится, как ночь, а душа будто полна звездами. Находиться с нею рядом – словно получить благословение, не понятое сразу, но еще восхитительнее для Таш то, что близ-тетя Милаба была главным инженером конвейера Северо-Западного сектора. Вызов в ее офис, маленький пузырек из стекла и алюминия, выступавший, словно костная мозоль на одной из стальных ступней Западного Диггори, мог означать только одно. Наружу. Наружу и вверх.

– Итак, Харамве подвернул лодыжку.

Каждая частица крохотного офиса близ-тети Милабы, от оливинового стола ручной резьбы до стоявшего на нем графина с водой, сотрясалась от перестука ковшей, катившихся по конвейеру. Милаба приподняла бровь. Таш поняла, что требуется ответить.

– Серьезные повреждения?

– Повреждения. – Милаба едва усмехнулась. – Можно сказать и так. Вышел из строя на неделю или около того. Серьезно шлепнулся, глупый мальчишка. Дохвастался. Когда твой день рождения?

Сердце Таш екнуло.

Она же знала. Все всё и всегда знали. Игра была в том, чтобы притворяться незнающими.

– Пятого октябрила.

– Три месяца. – Кажется, Милаба на секунду задумалась. – Пейко Рубенс-Ополло говорит, что, невзирая на все твои странные речи, у тебя умная голова и ясный рассудок и ты выполняешь что приказано. Это хорошо, потому что мне не нужны неприятности из-за небрежности или великих идей в последнюю минуту, когда меня нет на линии.

На секунду Таш потеряла все слова. Они вылетели из нее со свистом, будто воздух из проколотой воздушной ячейки. Она взмахнула руками в безмолвном восторге.

– Я перевожу дигглер вверх на линию двенадцать, в долину Ветрогонку. Питающий токамак дает безобразные скачки. Возможно, ошибки софта в управляющих чипах; у них там сильная радиация. И мне нужен кто-то – держать инструмент, заваривать чай и поддерживать интеллигентную беседу. Интересует?

Слова все еще не вернулись. По правилам, до восьми лет, то есть до технического повзросления, покидать Города Раскопа было нельзя. Правила нарушали и обходили с частотой отказов конвейера, но три месяца в длинном марсианском году значили немало. Наружу. Наружу и вверх, в ветреную долину. В дигглере, с близ-тетей Милабой.

– Да, о да. Просто здорово, – наконец пискнула Таш.

Милаба включила улыбку на полную мощность, и это было как рассвет, как солнцестояние, как жар всех ламп оранжереи. «Я объявляю тебя взрослым гражданином Западного Диггори, Таш Гелем-Опуньо, – говорила эта улыбка, – и если я это сказала, скажут и все другие».

– Будь у шлюза двенадцать в четырнадцать часов. – сказала Милаба. – Ты ведь умеешь заваривать чай?

Все еще не поняли? Легко, легко-легко-легко. Легко, как верхнее ушко, говорят копатели. Верхнее ушко – это рычаг на линейном ковше, по которому должен ударить другой рычаг, на разгрузочной стороне конвейера, и тогда содержимое вывалится из ковша на гору Инкредибл. Все потому, что у воздуха есть вес. Воздух – это не пустота. Это газ, в марсианских условиях смесь двуокиси углерода, азота, аргона, кислорода и воздуха для дыхания, который просачивался из аппаратов сто с чем-то лет, пока люди выгребали и выскребали когтями красный грунт. У газа есть масса. У него есть вес. И он течет, точно так же, как вода, до самой нижней точки. Ветер – это текущий воздух. Народ говорит: «Никто не знает, почему ветер летает». Но это чушь. Ветер дует сверху вниз, с большей высоты над уровнем моря до меньшей; вниз по склонам гор, сквозь каньоны и долины. Давление воздуха на дне великого и древнего разлома долины Маринер в десять раз выше, чем в промороженных вулканических кальдерах вершины горы Олимп. Облака и туманы несутся сквозь долину. Туман появляется потому, что атмосферное давление на дне долины достаточное, вполне достаточное, чтобы вода могла испаряться. Но его не хватит, чтобы поддержать жизнь. Оно ниже, чем на самой высокой горе Земли. Взрываются кончики пальцев, губы взрываются, вылезают глазные яблоки, лопаются щеки. Мелкая жизнь – да, крупная жизнь – нет. Этого мало, чтобы превратить Марс в зеленый рай, дом человечества, плодородную землю за пределами маленькой голубой Земли. Что нужно, так это глубина. Тридцать километров. Больше, чем любая глубина на Земле. Больше, чем высота горы Олимп, высочайшей вершины всех миров. И раз у воздуха есть вес, раз атмосфера течет и дует ветер, газ наполнит эту дыру. Тот самый ветер, что хлопает вымпелами и крутит роторы Западного Диггори. Газ втекает, атмосферное давление на дне дыры растет, и так до того самого дня, когда вы сможете ходить без скафстюма, в одной собственной коже, если хочется и если у вас достаточно приличная кожа. Земное атмосферное давление. Давление, вечная проблема при заселении Марса. Соберите весь газ в одно место. Когда у вас его станет много, получить из него что-нибудь пригодное для дыхания будет уже легче. Это сделают насекомые, растения и жизнь.