Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов - Страница 80

– Эй, змейка! – окликнул ее даль-кузен Харамве по общему каналу.

На свой семисполовинный день рождения у себя на скафстюме она изобразила снозмею: бриллиантово сверкающая петля, хвост в самом низу спины, продолжение на левой ягодице, а голова уходит в бедра. Рисовать было волнительно. А еще более волнительно оказалось надеть его на День Движения, в единственный день, когда она носила скафстюм.

– Созерцаешь мою пресмыкающуюся?

Таш засмеялась в ответ на возгласы остальных, карабкаясь на Галерею Вознесенных Далей, к своим сестрам, двоюродному брату, близ-кузенам и даль-кузенам, ко всем, с кем Таш могла быть в родстве в генном пуле всего- навсего двух тысяч человек. Мальчишки завопили. Им нравилось, как она издевается над ними словами, которых они не понимали. Таш передернула плечами, где были нарисованы птички. Слушай как следует, смотри получше. Я – крутейшее шоу Марса.

Тысяча стягов трещали на нескончаемом ветру. Воздушные змеи ныряли и взмывали, разрисованные птицами, бабочками и еще более странными летучими созданиями, сохранившимися лишь в легендах далекой Земли. Вымпелы указывали путь Западному Диггори: вниз, всегда вниз. Ковши, полные марсианского грунта, бежали по конвейеру от места раскопа, невидимого за близким горизонтом, под опоры Западного Диггори, к неразличимым высотам горы Инкредибл, где они сбрасывали свой груз на вечно растущую вершину, перед тем как укатиться к нижней части конвейера. Рассказывали, что реголит, свеженакопанный на дне ямы, был цвета золота; соприкоснувшись с атмосферой, после долгого пути вверх по склону, он становился по-марсиански багровым.

Таш повернулась, чтобы чувствовать ветер всем телом. А скафстюм придется все-таки заменить. Она ощущала скорее ознобную дрожь, чем ласку движущегося воздуха. Ветер и слово: из вещества того же[30]. Если она взметнет огромные и необычные слова, слова, что дадут ей радость и заставят хохотать над очертаниями, которые они примут в летящем воздухе, то это потому, что они сами – живой ветер.

Дрожь прошла по обрешетке мостков, по перилам и по телу Таш Гелем- Опуньо. Инженеры запускали тяговые генераторы; Западный Диггори содрогался и громыхал, пока токамаки рождали резонанс и стальные напевы в балочных фермах и консолях. Коренные зубы Таш заныли, потом был рывок, качнувший старших и младших, вцепившихся в перила, стойки, кабели, друг в друга. Потом – оглушительный визг, будто новую луну вырывали заживо из тела этого мира. Ужасающие скрипы, каждый так громок, что Таш слышала их даже сквозь защитные наушники. Стальные колеса провернулись, размалывая песок. Западный Диггори тронулся в путь. Люди махали руками и кричали приветствия, шумоподавители общего канала отсекли оглушительный скрежет и оставили радостный смех. Колеса, каждое выше Таш, поворачивались медленно, как растущее дерево. Западный Диггори, громоздясь на своих балках и укосинах, двигался на восемнадцати гусеницах, как старуха, выбирающаяся из качалки. Это было движение геологических масштабов, сравнимое с движением ледника. Десять часов понадобится Западному Диггори, чтобы выполнить график перемещения по спуску в Большую Дыру. Надо было поесть и попить как следует, потому что входить в помещения теперь опасно. Таш легко позавтракала в столовой общины сестер Ворона, где дочери жили с пяти лет. Квазиживые ткани впитывали все без единого пятнышка или запаха, но мочиться в собственном скафстюме не очень здорово. Разве что вы снаружи и по делу. Тогда это обязательно.

Музыка гремела по общему каналу, веселая чечетка. Таш стиснула зубы. Она знала, что это за сигнал: спуск Западного Диггори. Никто не мог сказать, кто и когда придумал традиционный теперь танец Дня Движения: Таш подозревала, что сперва это была шутка, никем не понятая, а потом принятая буквально. Она скользнула за опору, когда ее сестры из Ворона выстроились, а мальчишки в своем павильоне поклонились и подняли руки. Удрать, пока не началось. Вверх по лестницам, по звякающим мосткам, до самого Внешнего Обзора. С этого дальнего насеста, птичьей клетки из стали на конце хрупкой консоли, откуда над песком свисал фонарь, Таш рассматривала весь Западный Диггори, его купола и антенны, отсеки и трубы, хлопающие вымпелы и его граждан – которых так мало, подумала Таш, – встающих в цепи и колонны для танца. Она отключила общий канал. Странно: люди весело вышагивали, рука об руку, туда и обратно по цепочкам, спина к спине в скафстюмах, в масках и в полной тишине. Старшие наслаждались. У них не было достоинства. Только поглядеть, какие некоторые из них жирные в своих скафстюмах. Таш отвернулась от ритуалов Западного Диггори к величавым, изысканным скатам Большой Дыры, поднимая взгляд по линии склона. Она почти достигла возраста, когда можно покинуть Западный Диггори, но слышала, что там, наверху, за горой Инкредибл, маленький мир искривляется по всем направлениям так быстро, что горизонт оказывается рядом, в трех километрах. Большая Дыра охватывает разные горизонты. Это гигантский конус, погруженный в поверхность сферы. Здесь работает альтернативная геометрия. Мир загибается не наружу, он вогнут внутрь, круг диаметром в три сотни километров, сглаженный там, где встречается с поверхностью Марса. Мир расходится радиусами из центра: Таш могла проследить линии, по которым двигались ковши, до самого края мира и дальше, по всей кольцевой горе Инкредибл, достигавшей края пространства. Разглядывая изгиб Большой Дыры сквозь пыльную дымку, всегда висевшую над непрекращавшимся раскопом, она видела только, как просвечивает солнце в фермах подъемных кранов Северного Разреза, что, подобно Западному Диггори, медленно спускался вглубь. Промельком мысли увеличив разрешение своего визора, она смогла ясно различить за восемьдесят километров АРСА и тихонечко полюбоваться, как празднуют там, в этом первом и величайшем из Городов Раскопа, в День Движения. Может, сумеет увидеть такую же девочку, балансирующую на высоком и опасном насесте, разглядывая чашу этого мира.

Фигурки на платформах и террасах разошлись, поклонились друг другу, утратив рисунок и ритм, и снова задвигались беспорядочно. Спуск Западного Диггори кончился; следующий через полгода. Таш снова включила общий канал. Таш нравилось быть девочкой слова и мысли, всегда в стороне, отличаться от всех, но ей нравилось и погружаться в вечное кипение болтовни и сплетен Западного Диггори, в его шутки и новости семей. Во всех Городах Раскопа набралось бы меньше двух тысяч человек населения. Крохотные, запутанные сообщества, изолированные от остальной планеты, бурлили словами, как источники, как потоки и реки. Река слов, единственная известная Марсу река. Устройство скафстюма Таш было достаточно сложным, чтобы отрегулировать громкость и дистанцию так, будто голоса звучат в атмосфере. Недифференцированный поток голосов Западного Диггори захватывал ее так, как никогда не захватывали различимые голоса.

Она повертела головой туда и сюда. Подслушиваем. Вот Лейта Сошинве- Опуньо, снова ставшая Королевой-Маткой. Таш видела фото пчел, как и птиц. В День Прибытия, когда Города Раскопа наконец достигнут дна Большой Дыры, появятся и птицы, и пчелы, и даже пауки. Вот великолепная даль-тетушка Йото, всегда полная энтузиазма, хотя и приправленного щепоткой критичности – «о, и еще кое-что»: люди проделывали танцевальные движения неверно, инженеры плохо настроили токамаки, и ее титановое бедро побаливало, неужели это она виновата, или от Западного Диггори каждый раз отваливается все больше? Вот на Южном Вскопе, на ее родине, такого себе никогда бы не позволили.

Внезапная двухтоновая сирена врезалась в четыре сотни голосов Западного Диггори. Аварийные команды переключили свои скафстюмы на предупреждающий желтый цвет и бросились по местам, а потом остановились, как только медики объявили причину тревоги. Общий канал забило смехом. Харамве Одоньи во время особенно энергичного скачка в танце поскользнулся и подвернул голеностоп.