Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов - Страница 72

Младший из братьев – Поллукс, если Гамильтон запомнил правильно, – отделился от камина и подошел поближе, разглядывая его все с той же насмешливой гримасой.

– Насколько я понимаю, сейчас на енохийском прозвучал очевидный ответ. Да, майор, так и есть. Мы родились в городке, носящем ирокезское название Торонто, – но такие люди, как вы, называют его Форт Йорк, – в один и тот же день в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году.

Гамильтон приподнял бровь.

– Откуда же тогда разница? Здоровый образ жизни?

– О, это к нам не относится! – рассмеялся старший близнец. – Ни к одному из нас.

– Полагаю, вы хотите услышать некоторые ответы, – сказал Поллукс. – Постараюсь, насколько смогу, удовлетворить ваше любопытство. Вы, несомненно, оставили после себя хаос. В двадцать один час пятьдесят девять минут Сент-Джеймсский двор официально объявил Данию «протекторатом его величества» и отрядил войска «в поддержку короля Фредерика», который, как они это изображают…

– Утверждают! – прервал Гамильтон.

Поллукс усмехнулся.

– О да, главное – манеры, о каких бы ужасах ни шла речь! Хорошо: они утверждают, что старый маразматик оказался жертвой какого-то заговора и что они собираются вернуть ему трон. Заговор, полагаю, существует больше в их воображении, нежели в реальности. Я бы назвал это скорее ложью, чем утверждением. Хотелось бы знать, переживет ли это все Фредерик?

Гамильтон не ответил. Он был рад тому, что услышал. Но это лишь подчеркивало, насколько важно содержимое головы Люстр.

Поллукс продолжил объяснения, поведя рукой вокруг себя:

– Мы в особняке, самом обычном особняке на лунной орбите. – Он показал вверх. – А это интеллектуальная проекция другой нашей собственности, находящейся в значительном удалении от политических границ Солнечной системы. Мы назвали этот объект Немезидой. Поскольку именно мы его открыли. Это близнец нашего Солнца, гораздо менее яркий. – Они с Кастором обменялись улыбками. – Не сочтите за метафору!

Он снова перевел взгляд на Гамильтона.

– Если лететь со скоростью света, чтобы добраться туда, уйдет около года.

– Вы ведь сказали, что у вас там собственность…

Гамильтон не мог понять: может быть, они просто послали туда какой- нибудь автоматизированный экипаж, назвав его претенциозным именем?

– У нас там несколько владений, – ответил Кастор, делая шаг вперед и присоединяясь к брату. – Но я думаю, что Поллукс имел в виду саму звезду.

Поняв, что его подначивают, Гамильтон решил не отвечать.

– Майор, вы помните историю про Ньютона и червяка? – спросил Поллукс, словно это была какая-то шутка, известная всем присутствующим. Впрочем, он не пытался сохранять любезность; его тон звучал язвительно, как будто Поллукс говорил с нашкодившим ребенком. – Это ведь входит в дошкольный курс по равновесию у вас в Британии, верно? Старик Исаак гуляет по саду, ему на голову падает яблоко, он подбирает его и видит крошечного червячка, ползающего по его поверхности, и начинает думать о мельчайших вещах… Неортодоксальные историки, кстати, опровергли чуть ли не каждую деталь старой сказки, но это к делу не относится… Исаак понял, что пространству необходим наблюдатель – Бог, – чтобы реальность могла продолжать случаться, когда вокруг нет никого из нас. Это он в лесу слышит, когда падает дерево: только благодаря ему оно производит шум. Он вплетен в ткань мироздания, он часть «установленного и священного» равновесия, а также стоящая за ним причина. И звезды, и галактики, и огромные расстояния между ними таковы, каковы они есть, лишь потому, что именно так он расставил декорации, и это всё, что можно сказать. Равновесие в нашей Солнечной системе – бриллиант в центре богатой оправы остальной вселенной. Но это всего лишь оправа. По крайней мере, именно такое отношение к вопросу всегда поощрялось научным сообществом великих держав. Равновесие держит все на своих местах. И никуда не пускает.

– Но мы с братом, знаете ли, не научное сообщество; мы не прочь испачкать руки, – вмешался Кастор, говоривший немного более дружелюбно. – Наши ноги вросли в грязь на полях сражений матушки-Земли, где мы сколотили свои капиталы, но мы всегда смотрели на звезды. Часть нашего состояния ушла на очень дорогостоящее хобби – первоклассную астрономию. У нас есть телескопы лучше, чем те, которыми может похвастаться любая из великих держав, и они расположены в разных местах по всей Солнечной системе. Кроме того, мы делаем двигатели. Экипаж, скользящий вдоль складки, ежесекундно изменяя под собой гравитацию, в безвоздушном пространстве способен лишь на определенное ускорение. Показатели понемногу растут, но речь идет лишь о прибавке нескольких миль в час благодаря некоторым техническим усовершенствованиям. А когда вы достигнете любого большого ускорения внутри Солнечной системы, вам придется уже через несколько дней начать торможение, потому что необходимо будет замедлиться перед пунктом назначения. Казалось бы, нет ничего невозможного в том, чтобы послать автоматический экипаж в неизведанные пространства за облаком комет, но почему-то никому не пришло в голову сделать это.

– Это нас всегда удивляло.

– До тех пор пока до нас не дошли слухи о великом секрете. Люди ведь говорят с нами – мы продаем им оружие и покупаем информацию. Мы поняли, что для любого государства послать подобный экипаж, даже подготовить транспортное средство, значительно превосходящее имеющиеся параметры, означало бы навлечь на себя подозрения остальных государств в том, что они нашли нечто интересное и не делятся, и стать объектом внезапной агрессии в отчаянной попытке сохранить равновесие.

Гамильтон продолжал молчать.

– Наткнувшись на Немезиду во время фоторазведки, мы поняли, что нашли то, что всегда искали, наравне со множеством других лишенных прав обитателей Земли…

– Мира, – поправил Гамильтон.

Они засмеялись и захлопали в ладоши, словно это была какая-то салонная игра.

– Совершенно верно, – подтвердил Кастор.

– Мы бросили монету, – продолжил Поллукс. – Лететь выпало мне. С небольшим количеством людей. Я взял экипаж, под завязку набил складку припасами и начал ускорение, используя выпущенный нами же двигатель, который ограничивали лишь физические, а не политические соображения. Я отправлялся к новым мирам; я открывал новые горизонты – на этот раз для нас самих. Для всех людей, оказавшихся взаперти с тех пор, как великие державы закрыли мир…

Он заметил нахмуренные брови брата и с видимым усилием сдержал себя.

– Экипаж ускорялся до тех пор, пока через год или около того мы не начали приближаться к скорости света. К нашему потрясению, мы обнаружили, что одновременно требования к складке возрастают до исключительных размеров. Как это ни невероятно, но похоже на то, что у вселенной имеется ограничение скорости!

Гамильтон пытался сохранить спокойное выражение лица, но чувствовал, что получается плохо. Он не знал, насколько может верить тому, что услышал.

– По моим внутренним часам путешествие туда и обратно заняло четыре года…

– Однако я провел здесь в одиночестве пятнадцать лет, – вмешался Кастор. – Поскольку при приближении к скорости света время замедляется – только для тебя одного. Да, я знаю, это звучит безумно! Как будто Бог начинает смотреть на тебя отдельно, иначе, чем на всех остальных!

– И видели бы вы, майор, какая это красота – эти радуги, и тьма, и ощущение, что ты… наконец-то близок к сердцевине понимания!

Гамильтон облизнул сухие губы.

– Почему все это происходит?

– Мы не знаем в точности, – признался Кастор. – Мы подходим к этому как инженеры, а не как теоретики. «Бог не сдирает с пространства шкуру» – считается, что именно так сказал Ньютон. По его теории Бог являет собой систему отсчета для всего существующего: всё соотносится с Ним. Однако эти сверхъестественные изменения массы и времени в зависимости от скорости… похоже, они означают, что существует кое-что большее, нежели мизерная Ньютонова гравитация и мизерная же Ньютонова причинность!