Главные вопросы жизни. Универсальные правила - Курпатов Андрей - Страница 8

Проблемы начинаются, когда такие отношения пытаются формализовать, и здесь очень важно держать эту ноту – «да, мы что-то делаем вместе, потому что нам это интересно, но мы вместе не поэтому». Если эта нота держится, то все внутренние напряжения, которые возникают у этой пары, аккуратно кладутся на одну чашу весов, а то, что между ними есть, – такие очень глубокие, настоящие человеческие отношения – всегда лежит на другой. В общем, на одной чаше – главное, а на другой – то, что сегодня у кого-то шлея под хвост попала, пчела укусила, и кто-то кому-то что-то не то и не так сказал. И становится совершенно очевидно, какая чаша весов перевешивает.

При этом одиночества бывают разные. Одно дело – «одиночество стариков», другое дело – чувство одиночества, которое переживают молодые люди. И механизмы формирования этого чувства в разных возрастах разные. Старики потеряли свою «пирамиду социальной иерархии» окончательно и бесповоротно. У нас, людей среднего возраста, остается хотя бы какая-то иллюзия, надежда на то, что мы еще успеем найти, во что нам встроиться, в какую-нибудь другую «пирамиду», получше. А постперестроечное поколение – оно и вовсе не в курсе, что такое «социальная пирамида», поэтому, с одной стороны, они не так переживают по этому поводу (ностальгировать-то не о чем), но, с другой стороны, они себя «уместными» не чувствуют, как перекати-поле какое-то.

Вдобавок к этому люди пожилого возраста, как правило, уже успели пережить реальную, физическую утрату нескольких близких людей, своих сверстников, и эта утрата невосполнима. Они похоронили и своих родителей и нас не воспринимают как «живых». Мы же с ними мало общаемся. Они нас «грузят» нашим общим прошлым, а мы от этого прошлого пытаемся откреститься, поскольку, если начать в него нырять, в новой жизни ничего не поймаешь. В общем, это такой системный поколенческий кризис. Мы же, со своей стороны, с молодыми людьми не чувствуем близости. Они для нас какие-то все непутевые, поверхностные.

У них сердце не замирает, когда они слышат словосочетания «пионерский лагерь», «собрание актива», «утреннее построение для подъема флага». Не могут они понять, как это вообще может кого-то воодушевлять. А воодушевляться хочется, вот и тоска-печаль накатывает.

Если же ты не можешь реализовать свою социальную потребность в коллективе, то надсадно ищешь близкого человека – мол, если нельзя со всеми, то, может быть, с кем-то одним получится? Такова логика рассуждений. А где его найдешь-то, если вас опять же ничего не объединяет, нет общей платформы – целей, ценностей, смыслов, ориентиров… Надолго таких отношений, как правило, не хватает. Все держится на одной только простой межличностной симпатии, которая, к сожалению, если нет никаких дополнительных факторов, скрепляющих пару, имеет срок годности.

Вы посмотрите на маленьких детей – они ведь не сразу друга-не-разлей-вода ищут и родственную душу. Сначала они пытаются в группе функционировать, затвердиться в ней, место свое в ее иерархии определить, и лишь затем, когда не получается в группе получить искомое, когда взаимные конфликты и трения в ней возникают, дети делятся на парочки. Ну или страдают поодиночке, мечтая о «настоящем друге»: «Мама, купи мне собаку!»

Так что изначально, как это ни парадоксально, важнее социум. Но потом, когда мы понимаем наконец, что со всем социумом нам никогда не договориться, что он никогда не примет нас целиком – то есть такими, какие мы есть, мы начинаем искать человека. Диоген это хорошо иллюстрирует. Однажды он говорил на площади о чем-то весьма серьезном и важном, но никто не обращал на него ни малейшего внимания, потом мудрец защебетал по-птичьи, и вокруг собралось множество людей. Диоген прекратил свое пение, посмотрел на собравшихся и сказал: «К серьезным вещам вы относитесь пренебрежительно, а слушать всякую чепуху готовы всегда!» Ну и ходил потом по городу среди бела дня с зажженным фонарем, выкрикивая свою знаменитую фразу: «Ищу человека!» По-моему, весьма симптоматично.

Проблема для нас заключается в том, что у каждого есть (у кого осознанная, у кого – нет) потребность в том, чтобы фактически, а не номинально относиться к какой-то действительной общности людей. Ощущать себя членом какой-нибудь необыкновенной общности, чтобы всем вместе слезы ронять, когда мишка взлетает со стадиона. Но сейчас таких общностей нет. И сначала мы пытаемся удовлетворить свою потребность найти себя в социальной группе, а когда это не получается, мы начинаем искать хоть какой-нибудь общности. Когда вас не приняли в классе, вы ищете еще одного такого же непринятого, с кем вы объединитесь по важному общему признаку, а затем найдете и еще какие-то важные для вас двоих ценности. У вас будет на двоих что-то общее, и вам станет лучше.

Сначала, правда, человеку не совсем понятно, что ему с этим «камертоном» делать и о чем «поют» соседние. Поэтому возникает какой-то страх, неуверенность, напряжение. Неловко стоять голым перед теми, кто укутался в шубы. Но постепенно человек, ощутивший себя самого, начинает понимать, что в этой эмоциональной, сущностной близости нуждаются все люди. Приходит понимание, что на самом деле это нормальная форма существования по-настоящему зрелых людей. Понимание, что для истинной общности, для истинной близости друг с другом нам даже не нужны некие формализованные «общие ценности». Чтобы чувствовать себя вместе счастливыми, нам достаточно просто… побыть вместе. Зачем, в таком случае, нам какие-то общие ценности, идеология, интересы? И какие они могут быть, если мы объединились не по какому-то общему признаку, а по причине синхронистичности друг другу?..

При этом ни в коем случае нельзя формировать в своем сознании лирический образ одиночества. Когда оно кажется нам лирическим объектом, становится элементом поэтического мировосприятия – это катастрофа. «Ничто так не пьянит, как вино страдания», – говорил Бальзак, а нам остается только добавить, что страдание одиночества – самый верный и самый быстрый способ «спиться» окончательно и бесповоротно. «Я один», мне «целый мир – чужбина», «белеет парус одинокий» и «ой, цветет калина в поле у ручья». Это же какая поза! Боже правый! Роняйте, граждане, слезы!..

Потому что, если говорить серьезно и без обиняков, одиночество – это или от глупости, или от инфантильности, или от претенциозности крупномасштабной, или, прямо скажем, от общей ограниченности. Ну, к сожалению, это так. Если ты уже повзрослел, то должен понимать: вокруг тебя тысячи людей, и среди них есть хорошие, настоящие, замечательные, и если ты, при таких-то вводных, до сих пор один-одинешенек, значит – делаем вывод – ты что-то не так делаешь в этих своих отношениях с другими людьми. Ну или они подлецы все? Так получается? Но если они все подлецы поголовно, что ж ты страдаешь от одиночества? Радоваться должен, что они тебя не принимают в свою компанию!