Московская Нана
(Роман в трех частях) - Емельянов-Коханский Александр Николаевич - Страница 20

С этими «логичными мыслями» Клавдия спокойно уснула. Она спала так глубоко, как никогда… Она даже снов не видела…

А в то время отчаянно бился в безумном припадке жалости, угрызения совести перед трупом своей злосчастной невесты «случайный» любовник Клавдии.

Прошло две недели… Клавдия уже стала забывать «пустую» катастрофу… К ней приехала погостить со своими «крошками» Елишкина. «Литераторша», вручив своих «отродий» одной из многочисленных прислуг Клавдии, всецело отдалась в распоряжение Льговской. Она присутствовала даже при ее поклонниках…

По вечерам они ходили вместе то на круг, то в Кунцевский жалкий, бутафорский театр.

Елишкина отдыхала в обществе Клавдии от фарисейских слов и мыслей своего супруга и его друзей, «лже-либералистов». Она была даже не прочь завести легонькую интрижку «для породы» своих будущих наследников, так как родившиеся от ее собственного благоверного не удовлетворяли даже самым скромным требованиям.

Молодая дамочка вполне и утолила бы свой не особенно «глупый» каприз: приезжавший недавно и ночевавший у Клавдии ее опальный «повышенно-ценный» любовник Наглушевич обещал привезти с собой через три дня к Льговской декадента Рекламского, который чем-ничем, а дородством уже бесспорно отличался! Однако, Наглушевич явился, а поэта с ним не было… Искание «новизны» увлекло его куда-то за пределы Москвы.

— Декадент растаял, — заявил барыням фельетонист, — и на том месте, где он «расплывался», осталось грязное пятно…

На другой день после отъезда фельетониста Клавдия, бледная и усталая от денежных объятий, сидела на балконе со своей подругой Елишкиной, занимаясь питьем вечернего чая…

Товарки мирно разговаривали о том и о сем. Елишкина, по обыкновению, костила своего мужа.

Вдруг из-за угла пустынной дачи предстала перед Клавдией какая-то нелепая и странная фигура… На плечах субъекта висела поношенная разлетайка, на ногах были надеты какие-то рыжие баретки или, как их называют, «босовики», на голове не было шляпы. Вьющиеся черные волосы живописно обрамляли высокий лоб, и вообще «гость», несмотря на явно ненормальный вид, на воспаленные, бегающие глаза, был очень красив.

— Не узнали? — глухим голосом сказал он. — Я пришел к вам отдохнуть…

Клавдия пристально посмотрела на молодого человека и сейчас же узнала его.

Это был несчастный жених Нади Мушкиной.

— Я принес к вам с Надиной могилки поклон, — говорил он тихо и пока вполне нормально. — Далеко она, голубушка, и у меня никого не осталось на свете, кроме вас да еще одного приятеля!..

И музыкант загадочно показал на левую сторону груди.

После смерти Нади юноша совсем сошел со сцены жизни, скромную роль в которой он честно играл… Беспробудное пьянство для заглушения угрызений совести и сопряженный с «выпивкой» разврат окончательно надорвали хрупкий организм музыканта: он совершенно пал нравственно и физически заболел. Не отдавая себе отчета, он, забыв про прежнюю свою щепетильность к безнравственности, кутил и развратничал на «шальные» деньги, данные ему после выигрыша на Дерби «вакханкой» для передачи их Наде. Юноша прекрасно сознавал, что это проклятые деньги, что они в крови, и все-таки кутил на них, пока их все не спустил и не заразился страшной болезнью…

— Мне вас нужно видеть наедине… Я прошу вас утешить меня! — умоляюще и вместе с тем властно сказал вновь «случайный» любовник Клавдии.

— Идемте ко мне, — нерешительно промолвила Льговская. Музыкант ей внушал непонятный ужас, но «Нана» давно уже перестала всего бояться.

И Клавдия подала ему руку.

Когда они вошли в спальню, музыкант предупредительно запер дверь на крючок.

— Я вас пришел попросить, — почти закричал юноша, — пойти со мной еще раз искупаться!..

Тут только Клавдия заметила, что «гость» ненормален. Но в его тоне слышалось такое желание и он был так красив, что Клавдия почти не сопротивлялась, когда юноша, задыхаясь, привлек ее к себе.

— Если ты не захочешь быть снова моей, — ни с того, ни с сего прошептал злобно музыкант, — я тебя убью! Вот он, мой «приятель»! — и юноша, показав опять на левый бок, вынул из бокового кармана револьвер. — Будь же моей!

Клавдия инстинктивно попятилась от безумца…

Музыкант взвел курок…

Клавдия и тут не струсила, но погибнуть так глупо она не хотела. В жизни так много хорошего, привлекательно-порочного… Сколько еще раз можно завладеть такими красивыми мальчиками, как этот!..

В безумии музыканта она видела что-то невыразимо-сладострастное, напомнившее ей «объятия» Рекламского. И вдруг умереть без удовлетворения этих ощущений?..

Быстрым, кошачьим прыжком она мигом подскочила к безумцу и вырвала из его рук револьвер, причем раздался выстрел и пуля попала прямо в портрет Смельского, по-прежнему висевший над кроватью Клавдии.

Выстрел произвел страшный переполох в доме…

Но ни Клавдия, ни музыкант не обратили на это смятенье никакого внимания. Для них ничего не существовало, кроме страсти.

Безумный юноша, не подозревавший, что он болен страшной болезнью, обнимая Клавдию, невольно мстил ей за смерть своей невесты… Целуя страстно вакханку, он передавал ей заразу и осуждал ее в будущем на медленное, мучительное прозябание.

Только что начался новый академический год… Студенты-медики и профессора мало-помалу съезжались, и клиники, не сегодня-завтра, должны были открыться. Желающих лечь в клиники было большое количество. Но званных много, а избранных очень мало… В числе первых и уже «записанных» кандидаток была Клавдия. Она жила еще на даче, хотя летний сезон давно окончился…

Болезнь у нее началась с пустяков… После трех-четырех недель со дня «визита» к ней музыканта, у Льговской появилась на губах небольшая ссадина. Она на нее не обратила бы никакого внимания, если не знала бы «подробностей» смерти скоропостижно скончавшегося от пьянства в одном из ночлежных домов жениха Нади…

Клавдия приняла все меры, чтобы оградить как себя, так и своих поклонников от неприятных последствий этих «подробностей». Несмотря на то, что у нее была страстная, животная, не привыкшая к воздержанию натура, она совершенно отклоняла все «реальные» ухаживания своих друзей…

Ссадинка на губах «вакханки» явилась как раз в то время, когда она уже перестала бояться «последствий».

Клавдия тотчас же поехала к знаменитому профессору-специалисту на Мясницкую…

Осмотрев ее, профессор категорически заявил, что у ней сифилис.

— Но вы не отчаивайтесь! — ласково прибавил он к своему суровому «анализу». — У вас, кажется, есть хорошие средства, а, самое главное, молодость, и мы вас совершенно вылечим. Будьте только терпеливы и аккуратно исполняйте мои приказания.

Профессор прописал ей рецепты и дал адрес массажистки-фельдшерицы.

— Она вам все расскажет, — сказал, прощаясь с Клавдией, старик-доктор, — и поможет делать втирания…

Льговская спокойно выслушала это страшное «констатирование» и без отчаяния покорилась ему.

Мысль ее занята была только тем, как бы поискуснее скрыть свою болезнь до выздоровления ото всех. Она прекрасно знала, что обаяние ее, как и акции, от раскрытия «тайны» сильно обесценятся.

Но скрыть ей своей болезни не удалось.

Немного погодя все тело ее покрылось сыпью, как крупинками, а через неделю эти крупинки обратились в маленькие нарывчики… Лицо также было покрыто ими…

Профессор еще ласковей принял Клавдию (за первый визит Льговская оставила ему сто рублей) и откровенно ей заявил, что у ней редкая, тяжелая, но вполне излечимая форма пустулезного сифилиса.

— Вам лучше всего лечь, — разъяснял ей знаменитый дерматолог, — в клинику. Лицо у вас будет покрыто большими нарывами, а потом ранками. Там вам будет спокойнее, а самое главное, у нас уход хороший и брезгливости в нас нет: мы привыкли и не к таким «красивым» больным! — И при этих словах профессор улыбнулся. — А потом, — продолжал ученый, — вы и науке послужите. Форма болезни у вас, для желающих быть в скором будущем докторами, очень интересная. Приезжайте хоть завтра, я для вас сегодня же все там приготовлю. Если желаете, я прикажу вам отвести отдельную комнату, она будет стоить недорого.