Ник, или Восемьсот тридцатый день сурка (СИ) - "Ruslan-der" - Страница 32

Только бы не переборщить! Так легко сорваться и начать вести себя, как перевозбужденный пассив из народного фольклора!

Балансируя на тонкой грани между демонстрацией себя, голого и прекрасного, и удерживанием себя же в рамках приличий, я вытирался несколько минут. Под конец было уже прям больно водить шершавым полотенцем по раскрасневшейся коже.

Никита стоял на том же месте и глядел на меня, не отрываясь. Конечно, поспешно отводил взгляд, когда я поворачивал голову в его сторону, но я изо всех сил старался этого не делать, и Ник имел полную возможность наслаждаться моим телом во всех его деталях.

Ну, если и это его не заставит решиться, то уж не знаю что!

Но Никитос все стоял и ничего не предпринимал.

Закончив «вытираться», я стал развешивать одежду для просушки на том самом кресле, за которым вчера прятался. Понятно, я при этом делал массу лишних, ненужных движений, купаясь в заливавшем меня свете.

Ник даже не задался вопросом, почему вдруг одежда должна сушиться в комнате, почему именно на кресле, почему «пострадавший» должен вытираться здесь же, под окном. Мысли у него сейчас были заняты другим.

Ну ничего, часок поверчусь перед ним голым, никуда он не денется! Попробуй читать «Фауста», когда рядом на стуле сидит обнаженный ангел!

Но Никита вдруг сказал:

— Я тебе дам свою одежду! Пока твоя сохнет!

— Да зачем! — попытался я его остановить. — Тепло, не замерзну!

Будто он меня одевать бросился из-за того, что мороз в доме!

Никитос все-таки вышел из комнаты, и я, несколько растерявшись, замер все там же, на пятачке, залитом солнечным светом. Никакого плана я не подготовил. Я был настолько уверен, что Ник не выдержит, что не подумал, что делать дальше.

Никитос принес мне футболку и шорты. Теперь уж ему пришлось ко мне подойти. Я принял вещи, не преминув коснуться руки Никиты. Тот явственно вздрогнул.

Ну что ты дрожишь! Что ты глаза отводишь! Что ты вертишься, пряча от меня свой вздыбленный член! Да повали ты меня на это кресло! Чертов гомофоб! Прижми к стене! Поставь буквой «зю» к подоконнику!

И все же, Ник лишь отдал одежду и сразу же отошел. Я развернул футболку, которая, конечно, оказалась на пару размеров больше, чем нужно. Будет висеть, как на вешалке.

И что делать? Будь у меня завтра, я бы безропотно оделся. В конце концов, того, что уже произошло, с головой бы хватило, чтобы оказаться через день-два в Никитиной постели. Никуда бы он не делся! Помучился бы, повздыхал, попроклинал себя и свои извращенные наклонности, однако, не завтра, так послезавтра зажал бы меня в углу.

Но нет у меня этого завтра! Все должно произойти сегодня! Причем сейчас!

Я посмотрел на Ника. Он отвел взгляд.

Ну что ты будешь с ним делать!

Я, ежесекундно ожидая, что Никита обнимет меня, стал надевать футболку. Не торопясь. По несколько раз примеряясь. Руки поднял, и Ник не смог скрыть невольного вздоха. А я ведь голый, член трусы разрывает, да еще и с поднятыми руками стою, весь вытянувшийся вверх, тоненький, ангельски красивый, доступный!

И все равно он ничего не сделал!

Футболка упала на меня, как парашют падает на парашютиста — скрыв меня всего. Она была мне по нижний край попы. Оно, может, и хорошо — подчеркивает длину ног, но ведь скрывает ягодицы! И дергающийся член едва проступает! А рельеф на животе теперь вообще мимо!

Шорты можно было и не надевать. Я в этой футболке и так смотрелся, как в платье!

Тут я не выдержал. Сорвался. Мой рот, не я, вдруг произнес:

— Никита, я…

Ник вздрогнул.

— Артем, давай, чем разговоры всякие вести… — пробормотал он и замолчал. Сглотнул. — Давай лучше «Фаустом» займемся!

Нет, не давай!

— Никита!

Парень несмело на меня взглянул и вновь отвел глаза.

— Я тебя… — начал я, но неожиданно для меня самого у меня не хватило смелости закончить фразу. Я запнулся, и пришлось начинать снова. — Я тебя…

Никита упорно смотрел в пол, но сейчас так было даже лучше.

— Понимаешь… — сделал я новую попытку. — Я тебя…

— Артем, — проговорил Ник. — Давай вернемся к немецкому…

Господи, было бы у меня завтра! Ну нельзя же так насиловать мозги человеку! Тем более, любимому человеку!

— Никита, — я набрался смелости и все-таки сказал: — Я тебя люблю!

Ник бросил на меня быстрый взгляд, но, о чудо, не сбежал! И в морду не врезал! Просто застыл неподвижно.

Я тоже молчал. После такого признания разве можно еще что-то говорить!

Мне было трудно дышать. И сердце колотилось немилосердно.

— Артем… — проговорил Никитос. Замолчал. Снова замолчал.

— Ник… — прошептал я.

Ну что после этого должно было произойти? Конечно, мы должны были слиться в долгом поцелуе!

Никита отвернулся и похромал на свой проклятый диван. Плюхнулся на него. Я остался возле кресла, как дурак.

— Артем, сядь. Давай поговорим.

Понятно. Мужики, конечно, существа, движимые логикой, в принципе могут договориться даже о том, чтобы трахнуться, но что-то мне подсказывало, что сегодня у нас с Ником уже ничего не получится.

— Сядь, пожалуйста! Я не могу думать, когда ты стоишь такой…

Прекрасный? Зовущий? Сексапильный? Желанный? Ну почему ты не скажешь этого вслух?!

Я сел, и мы начали говорить. Ничего существенного, конечно. Ни признаний, ни откровений. По бесконечному кругу Никита говорил мне, что он в принципе не понимает, как может один парень любить другого парня. А я сидел, как пришибленный, и молчал. Потом вдруг решительно встал, не говоря ни слова, снял его проклятый парашют, натянул на себя свою мокрую одежду и направился к выходу.

Впервые это не Никита меня выставлял за дверь, а я уходил сам. Меня мучила обида. Я искренне, вопреки всем доводам собственного разума, на Ника обиделся.

— Артем, останься! — не совсем уверенно сказал Никитос.

Зачем?

Я, не обернувшись, выскочил за дверь.

***

Весь вечер я просидел в своей комнате с наушниками на голове. Свет не включал, даже когда совсем стемнело. Ко мне периодически заглядывали предки, пытаясь узнать, что случилось, но я, конечно, ничего объяснить не мог. Не скажу же я им, что меня не захотел трахнуть парень! Что единственный человек, которого я люблю и всегда любил, отверг меня!

Я и сам не понимал, что меня так обидело именно сегодня. Ведь Никита отказывал мне и раньше. И в гораздо более неприятной форме…

Под утро я решил, что у меня просто начинается очередная депрессия, и забылся тревожным, беспокойным сном.

827-й день сурка

Наутро обида никуда не девалась, но к ней присоединилась еще и злость. Этот Никита! Что это за цаца такая! Какой-то парень с самомнением принцессы! Да у меня таких сотни было! Сотни! Ну да, Никита! И что? Да мало ли таких никит вокруг! Что за елки-палки!

В этот день я к Нику не пошел. Вообще.

Бесцельно тынялся по городу, то показывая язык старушкам, то виляя бедрами перед спешащими куда-то по делам мужиками, то показывая сбившимся в стайки студентам у универа свою божественную задницу. Дважды мне пришлось уносить ноги, причем выжимая из своего юного тела всю скорость, на которую оно было способно.

Никита! Да что я так на нем зациклился!

На каком-то перекрестке я наткнулся на регулировщика. Младший сержант старательно размахивал своей полосатой выручалкой. Размахиваешь? Сейчас я тебе покажу, чем нужно размахивать! Я расстегнул ширинку и помахал вовремя отвердевшим членом. У парня глаза на лоб полезли. Потом раздался пронзительный свисток, и меня будто ветром сдуло.

А может, зря я от него сбежал? Может, стоило провести этот замечательный день в участке? Грузить сначала блюстителей, а потом санитаров странными историями о макаронном боге?

Или отыскать Вадика, приставить ему нож к горлу и оттащить к Диме? Соединить лед и пламень, Фрейд им в помощь! Пусть порадуют друг друга!

Никита! Тоже мне! Найк вон по паспорту тоже Никита!

Вместо модельного танцора Найка я почему-то рванул к Вере Фабиановне. Прям побежал, даже запыхался. Старушка, как всегда, куда-то торопилась, но, заслышав мое произношение, затормозила, растаяла и засыпала меня комплиментами. Полчаса я не мог от нее избавиться. Полчаса!