Сердечные риски, или пять валентинок (СИ) - "Awelina" - Страница 3

Белоснежная дымка дня сгустилась до серости, снегопад усилился, метель уже делала первые шаги, а мы, то простаивая, то медленно проезжая вперед, как будто реяли в иллюзорном полете под приглушенный звук старых шлягеров, среди пушистых, осыпающихся за окнами автомобиля снежинок, налипающих на стекла, занавесом закрывающих обзор.

Где же мы уже едем? И как долго будем пробивать себе путь в автомобильном заторе?

— Так откуда вы, вся такая таинственная и целеустремленная, взялись? А?

Все же мне повезло с ним, видимо, действующим и интуитивно, и с умыслом в своем решении всячески развлечь меня. Очень правильно. Буквально спасительно для меня, будто на иголках сидящей. И я не могла не оценить, не могла не улыбнуться, с теплотой, с благодарностью, глядя в его лицо.

Не торопясь, подбирая наиболее точные слова, теребя кожаные кисти завязок своих перчаток, погладывая в поблескивающие то смехом, то восторгом, то одобрением глаза мужчины рядом, я описала ему свою детскую мечту — помогать людям добрым советом («Наивно, но очень положительно вас характеризует», — заразительный смех), повлиявшей на выбор ВУЗа и профессии, свою первую работу — в детском центре, психологом («Думаю, это не ваше, но вы все равно старались, да?» — «Да».), вторую работу — менеджера в кадровом агентстве «Вершина успеха», с которой пришлось расстаться: попала под сокращение, а предпочтение владелица отдала тем, кто работал чуть ли не со времен открытия («Все, что ни делается, то к лучшему. Вы здесь, со мной, и я везу вас на вашу новую вершину успеха», — подмигнул, улыбнулся так, что я вспыхнула от смущения).

А после я умолкла, спохватившись, что слишком опрометчиво себя веду. Выдохи метели за окном, кружение снежинок, лихорадка спешки, маячащее испытание собеседованием и заинтересованность во мне этого мужчины — слишком много всего для одного часа, много для того, чтобы быстро проанализировать.

Мы одолели пробку, рванули вперед, похоже, превысив скорость. Время утекало, но это уже не ощущалось так катастрофично, просто — неизбежность, проблема, с которой нужно только смириться.

Оставшиеся несколько минут поездки он тоже молчал, казалось, сконцентрировавшись лишь на дороге, не радовавшей благополучной обстановкой. А может, также погрузился в свои мысли.

Я не имела понятия, что последует, когда мы будем на месте. Конечно же, должна его отблагодарить, что-то сделать для него в ответ. Ну а все остальное?.. Нет, он из тех, в кого легко влюбляются и кто сам легко влюбляется. Не мое. Поэтому вспыхнувшую искру… чего-то такого, похожего на интерес, безопаснее погасить. Как бы ни хотелось обратного.

Пройти собеседование, получить новую интересную работу — то, во что я действительно должна быть погружена.

Но почему-то этот мужчина — словно зигзаг молнии, преобразовавший этот день. Просто потому, что у него привлекательная внешность, мягкая улыбка, серые понимающие глаза? Потому, что есть чувство юмора и талант вдыхать силы?

Было без девяти минут четыре, когда он затормозил у современного высотного здания, напротив высокого крыльца с красными перилами, взглянул на меня, явно сдерживая смех.

— Итак, Арина…

— Спасибо огромное! Словами не передать, как же я вам признательна. Если я хоть что-то могу для вас сделать… — прервала его я.

— Кое-что можете, — он хохотнул.

— Что именно? И скажите, сколько я вам должна? — Смешавшись, быстро убрав перчатки и берет, я полезла в сумку за кошельком.

— Отдадите со своей первой зарплаты, — посмеиваясь, он отстегнул ремень безопасности.

— Но как? — он сумел полностью захватить мое внимание. — Вы… Я даже имени вашего не знаю, кстати. И на работу эту, может, не устроюсь… — запальчиво возразила я.

Серые глаза засветились добрым смехом.

— Эта работа уже ваша. Потому что меня зовут Дмитрий Евгеньевич Савельев, и вы успешно прошли собеседование. И на будущее: я целиком и полностью за фамильярность, Арин.

Конец декабря 20** г. — начало января 20** г.

5.48. Казанский вокзал только-только выбирался из объятий ночного затишья: суетились прибывшие и немногочисленные встречающие, анфилада эха голосов, топот шагов, перестук колесиков чемоданов и сумок. На табло уже пять минут горело сообщение о прибытии поезда из Махачкалы и три — из Круглого Поля. Взгляд на сонных, озабоченных людей, проходящих мимо, — и я убрала телефон в сумку.

Итак, где она?

Я пристально всматривалась в двигающихся в моем направлении недавних пассажиров в попытке выхватить в этом мини-муравейнике одно-единственное лицо, когда, наконец:

— Ари-и-ишка-а-а!

Ярко-красный пуховик со сбитым набок капюшоном, длинные, болтающиеся почти у колен концы вязаного белого шарфа, взлохмаченная копна коротко стриженных темных волос с рыжеватыми «перышками» на концах — широко улыбающаяся, растрепанная, ко мне бежала моя сестра.

Как всегда, мило неряшлива и перевозбуждена. Мысленно я покачала головой.

— Аришечка! Хорошая ты моя! — она так крепко стиснула меня в объятиях, что на секунду вышибла воздух из легких. Улыбнувшись, я обняла ее в ответ, осторожно, за плечи.

— Привет, Люсь.

Отстранившись, я заглянула в светящееся радостью лицо сестры: чуть размазанный макияж, тени под карими немного сонными глазами, но улыбка во все кругловатое маленькое лицо.

Едва ли часто можно встретить так разительно отличающихся друг от друга сестер, как мы с Люсей. Между нами фактически три года разницы, но схожих черт очень мало, как по внешности, так и по характеру. Людмила — с самого рождения она отзывалась только на Люся и никак иначе — невысокая, пухленькая, с оленьими карими глазами и темно-каштановыми прямыми волосами, веселая болтушка, затейница, любимица всех без исключения, пошла в маму и ее родню. А я больше всего взяла у отца: высокая и худая — если Люсю в детстве мама держала на диетах, то меня, наоборот, старалась откормить всевозможными способами — большие, даже, пожалуй, слишком большие для такого типа лица, темно-зеленые глаза, рыжевато-каштановые волосы с собственным норовом, молчаливая и спокойная, всегда предпочитала компанию книг и пребывание дома посиделкам и походам с друзьями.

Возможно, это сказывалась ответственность старшей сестры, но я считала необходимым повсюду следовать за Люсей, зачастую поступаясь собственными желаниями и убеждениями. Хранила ее от неприятностей, глупостей, не позволяла брать верх легкомысленному нраву. И вплоть до того, как сестре исполнилось одиннадцать и у нее появилась своя компания из трех хороших, надежных подруг, мы с ней были не разлей вода.

Я очень любила ее, но не всегда одобряла ее решения, правда, мое неодобрение в любом случае не бралось в расчет. Считала, что не стоит быть такой открытой, откровенной и доверчивой, не следовало бы так рано выходить замуж — большая любовь у Люси приключилась еще в девятом классе, ее первым и единственным стал мой одноклассник, поженились они сразу же, как сестра окончила школу — и лучше бы сначала получить высшее образование. Но, уехав в Москву учиться, Люся не продержалась и семестра — вернулась, сказала, что ни столица, ни учеба явно не вершина пирамиды ее мечтаний. По этому поводу в семье было много споров и размолвок… Однако в Менделеевске она закончила курсы парикмахеров и до сих пор с удовольствием работает там по этой специальности, показывая похвальную стабильность в обычно часто меняющихся интересах.

При всей нашей сестринской связи и близости у нас все-таки были разные дороги и жизненные представления. Но о разобщении, даже мимолетном, никогда не могло идти и речи. Благодаря нашей матери, вырастившей нас обеих в твердых принципах, всегда говорившей, что родная кровь — вещь неразменная, неизменная и приоритетная. Доказавшая это и своей жизнью: в течение двенадцати лет она заботилась о своем брате-инвалиде. Эта забота стоила ей брака.

Твердые принципы и моя отличительная черта. И мне она тоже дорого обходится.