Шерлок Холмс в России
(Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 3) - Шерман Александр - Страница 28

Конечно, все эти приемы более или менее замаскированы, — ведь всякий написанный роман уверяет нас в своей реальности. Противопоставление своего рассказа «литературе» обычно у всех писателей. Людмила (в «Руслане и Людмиле» Пушкина) не просто ест фрукты в саду Черномора, а ест, нарушая литературную традицию:

«Подумала и стала кушать».

Еще более это приложимо к сыщицким романам, гримирующим себя под документ.

Ватсон говорит:

«— Я проводил их на станцию, погулял по улицам городка, затем вернулся в гостиницу, лег на диван, стал читать какой-то роман в желтой обложке. Сюжет романа был, однако, настолько неинтересен по сравнению с глубокой тайной, в которую мы старались проникнуть, и мысли мои так отвлекались от вымысла к действительности, что я, наконец, швырнул книгу прочь и отдался вполне размышлениям о событиях сегодняшнего дня».

В качестве приема гримировки применяется еще ссылка на другие дела (не на те, о которых написаны рассказы) и указания, что опубликование данной новеллы стало возможным, так как такая-то дама умерла и т. д.

Но разнообразие типов у Конан-Дойля очень невелико и, если судить по мировому успеху писателя, то, очевидно, и не нужно. С точки зрения техники — приемы рассказов Конан-Дойля, конечно, проще приемов английского романа тайн, но зато они концентрированнее.

В новелле нет ничего, кроме преступления и следствия, в то время как у Рэдклиф или Диккенса мы всегда найдем описание природы, психологический анализ и т. д. У Конан-Дойля пейзаж очень редок и дается больше как напоминание и подчеркивание того, что природа добра, а человек зол.

Общая схема рассказов Конан-Дойля такова: подчеркнуты номера важнейших моментов.

I. Ожидание, разговор о прежних делах, анализ.

II. Появление клиента.

Деловая часть рассказа.

III. Улики, приводимые в рассказе. Наиболее важны второстепенные данные, поставленные так, что читатель их не замечает. Тут же дается материал для ложной разгадки.

IV. Ватсон дает уликам неверное толкование.

V. Выезд на место преступления, очень часто еще не совершённого, чем достигается действенность повествования и внедрение романа с преступниками в роман с сыщиком. Улики на месте.

VI. Казенный сыщик дает ложную разгадку; если сыщика нет, то ложная разгадка дается газетой, потерпевшим или самим Шерлоком Холмсом.

VII. Интервал заполняется размышлениями Ватсона, не понимающего, в чем дело. Шерлок Холмс курит или занимается музыкой. Иногда соединяет он факты в группы, не давая окончательного вывода.

VIII. Развязка, по преимуществу, неожиданная. Для развязки используется очень часто совершаемое покушение на преступление.

IX. Анализ фактов, делаемый Шерлоком Холмсом.

Эта схема не создана Конан-Дойлем, хотя им и не украдена. Она вызвана самым существом. Сравним ее кратко с «Золотым жуком» Э. По (вещь считаю известной; если кто ее не знает, то поздравляю его с удовольствием вновь прочесть хороший рассказ). Сам разберу рассказ так, чтобы не портить удовольствия.

I. Экспозиция: описание друга.

II. Случайная находка документа. Друг обращает внимание на оборот его (обычный и для Шерлока Холмса прием).

III. Необъяснимые поступки друга, рассказанные негром (Ватсон).

IV. Поиски клада. Неудача благодаря ошибке негра (обычный прием задержания, сравнить ложную разгадку).

V. Находка клада.

VI. Рассказ друга с анализом фактов.

Каждый, собирающийся заняться делом создания русской сюжетной литературы, должен обратить внимание на использование Конан-Дойлем намеков и на выдвигание развязки из них.

Губернский Шерлок Холмс

Шерлок à la russe

Я всегда уважал и любил Марка Твена, но редко даже его честный, здравомысленный юмор радовал меня более, чем в убийственной пародии на модные ныне рассказы Конан Дойля о сыщике Шерлоке Хольмсе[34]. Пошлее и противнее конандойлевщины, апофеоза человека-ищейки, призванного травить «преступную расу» по манию английских и американских буржуев, кажется, не было еще направления в беллетристике. Габорио, Законнэ и прочие французские прославители Лекоков и К°[35] были и остались занимательными рассказчиками уголовных анекдотов для портерных: они не числились в литературе и не влияли, как литературный авторитет, на общество. А ведь Конан Дойль и в выдающиеся литераторы попал, и интеллигенция зачитывается им, захлебываясь, и — вон я нашел уже один рассказ в «Ниве», будто в Шерлока Хольмса с сочувствием играют русские дети[36]. Сыщик, — виноват: detective! — в качестве героического идеала для возраста, о коем обещано: «Из уст младенцев и сосущих получишь хвалу»![37]

Как все это некрасиво и — как не по-русски! Ну, с какой стороны мы, благополучные россияне — Шерлоки Хольмсы? Откуда? Чем-чем грешны, только не этим. Для Шерлоков Хольмсов мы не вышли ни буржуйным «интеллектом», ни характером, да и, с гордостью прибавлю, не утратили еще настолько совести, чтобы возводить в подвиг охоту человека за человеком, хотя бы и преступным.

— Кулев, а Кулев! — окликаю я, сидя у ворот, нашего захолустного Шерлока Хольмса, важно шествующего через улицу с разносною книжкою под мышкою.

— Здравия желаю, барин.

— Поди-ка сюда… Так и есть! То-то я гляжу, что в тебе какая-то перемена.

Шерлок Хольмс ухмыляется.

— Это вы насчет бороды?

— Ну да. Зачем вычернил?

— Их высокоблагородие…

— Ловите кого-нибудь?

— Посылают на Фитькин завод. Кукольников высматривать.

— А-а-а!

— Потому что много идет фальшивой монеты. И были послухи, будто с Фитькина завода. Вот-с, их высокоблагородие и пожелали: — Кулев, съезди, понюхай… — Слушаю, ваше высокоблагородие. — Только, говорит, — ведь тебя, черта, все здешние верст на триста кругом знают в лицо, как пестрого волка. — Так точно, ваше высокоблагородие. — Так ты того… бороду, что ли, выкраси и глаз подвяжи, чтобы люди тебя не сразу признавали.

— Ну, брат Кулев, — спешу я огорчить его, — на это не надейся. На что уж я — слеп, как курица, а узнал тебя вон еще откуда.

— Да уж это конечно, — соглашается Шерлок Хольмс. — Как не узнать? На то человеку Господь лик даровал и фигуру в препорцию, чтобы его люди узнавали. Против Бога не пойдешь.

— Да и от людей не спрячешься?

— Где!

Шерлок Хольмс безнадежно машет рукою.

— Я, барин, теперича, по должности, имею обязанность обходить три раза город, для порядка. Человек я, вам известно, аккуратный, службу свою соблюдаю. Намедни иду Кузнечною слободою, — слышу: говорят мать с дочерью. Дочь спрашивает: — Мама, который бы теперь час? — А мама ей на то: — Надо быть, два: вон сыщик пошел уже воров ловить, — он за ними всегда в два ходит. Вот как от них спрячешься-то, от обывателей здешних.

— А это недурно, что вы собрались пугнуть фальшивых монетчиков. Безобразие! Что ни базар, снабжают мужиков и оловянными рублями и стеклянными полтинниками.

— А то что? — соглашается Кулев. — Очень просто.

— Лови, лови.

— Рад стараться.

— Только ведь, небось, не поймаешь?

— Да ведь как оно… случаем, знаете, — скромничает Шерлок Хольмс. — Где их, шельмов, поймать? Тоже ребята с ухами. Небось, я еще к плихмахтеру не вступал с бородою своею, а от них уже верховой в свое место скачет: сыщик-де едет, держи ухо востро.

Подходит сосед-обыватель.

— Нижайшее!

— Здравствуйте.

— Как Бог милует? Что? Сумерничаете?

— Да, вот с телохранителем нашим…

— Эка рожу вымазал! — восклицает обыватель, присаживаясь ко мне на скамейку и немедленно добывая из кармана горсть «кедрового разговора». — Эфиоп! Давеча смотрю в окно: чей цыган по улице ходит? Спасибо, тесть объяснил, что не цыган, а — просто наш Кулев едет фитькинских мошенников следить, так под цыгана себя обозначает.