О них не упоминалось в сводках - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 11

Я доложил Тер-Гаспаряну о сформировании роты и спросил, куда ее направить. Он приказал передать ее в 111-й полк.

Вскоре пришел старший лейтенант из 111-го полка, приехавший за пополнением. Я сдал ему роту, а сам отправился к подполковнику Тер-Гаспаряну.

К счастью, подполковник уже уехал из штаба. Именно к счастью, так как, задержись он еще на несколько минут, ему наверняка пришлось бы разделить трагическую участь майора Сибилева.

Произошло вот что. Подозрения лейтенанта Чернова полностью оправдались. Лисянский вовсе не был младшим политруком. Когда его привели для проверки в штаб полка, он, видимо, понял, что проиграл. Во время допроса он выхватил пистолет и выстрелил в Сибилева. Майор был убит наповал. Лисянский бросился бежать, но его тут же настигла пуля одного из бойцов.

Я очень сожалел о том, что недооценил подозрения Чернова и не принял необходимых мер предосторожности.

На командный пункт дивизии возвратился к четырнадцати часам. Как раз в это время началась канонада. Гитлеровцы открыли артиллерийский и минометный огонь по обороне нашего правого соседа. Пикировщики сбрасывали сотни бомб с истошно воющими сиренами.

В центре и на левом фланге нашей дивизии, а также на участке 161-го запасного полка было тихо.

Бросив в атаку около двадцати танков, противник вклинился в оборону соседа. На опушке леса танки были остановлены артиллерией, но ненадолго. Через час немцы прорвали оборонительный рубеж в районе Омговичи — Калита и оттеснили правофланговые подразделения нашей дивизии. В образовавшуюся брешь хлынули на Бобруйск главные силы танкового корпуса. Они шли со стороны Слуцка колонной.

Мы смотрели на вереницу танков, громыхавших по шоссе в двух километрах от нашего командного пункта, и чуть не плакали от ярости и бессилия. Вот он, враг — совсем рядом, а уничтожить его нечем. Бросить на него пехоту со связками гранат — бесполезно. Люди погибнут под пулеметным огнем раньше, чем добегут до машин. Противотанковый бы дивизион сюда, да ударить бы из всех пушек… Но пушек у нас нет.

Вечером, когда штаб дивизии переместился на юг, в Уречье, из Старых Дорог приехал офицер связи, посланный на поиски штаба армии. Он сообщил, что танки противника прорвались с севера в Старые Дороги и устремились к Бобруйску. Командный пункт 4-й армии, застигнутый врасплох, едва успел сняться с места. Никаких указаний для нашей дивизии этот офицер не привез.

Враг обошел нас. Дорога на Бобруйск теперь была закрыта.

Командир дивизии полковник Иванюк так и не появился. Никто не знал, где он и что с ним. Подполковник Тер-Гаспарян, вступивший в командование дивизией, принял решение отходить на Глуск.

Куда-то запропастилась штабная батарея вместе со своим командиром младшим лейтенантом Макаровым.

Когда совсем стемнело, остатки дивизии покинули рубеж обороны и двинулись по проселочной дороге к Глуску.

Почти перед самым отъездом явился вдруг Николай Семенихин. Грязный, похудевший, он еле стоял на ногах. Я едва узнал его.

— Был в Слуцке. Римму не нашел, — коротко доложил разведчик.

Мне хотелось отругать его, наказать за самовольный уход. Но это желание исчезло при взгляде на его измученное лицо, такое грязное, что даже веснушек не было видно на щеках. Да и что там греха таить, я очень обрадовался возвращению Семенихина.

— Наказать тебя строго следовало, в другой раз знал бы, как самовольничать, — для порядка сказал я.

— Как хотите, — ответил Семенихин. — Главное, что своих догнал, теперь мне все равно.

Трясясь в кузове грузовой автомашины, я долго и подробно расспрашивал Николая о его похождениях. Расспрашивал до тех пор, пока не получил полное представление о рискованной вылазке разведчика.

…Под покровом темноты Семенихин незаметно проник в город. Там уже хозяйничали фашисты. Грузили на машины товары из магазинов и складов. Раздавались выстрелы, пьяные крики.

Добравшись окраинными улочками до домов комсостава, Семенихин увидел только груду обгоревших развалин. Тогда он отправился на частную квартиру, где я жил в прошлом году. Хозяин квартиры встретил его недружелюбно. На вопросы Николая ответил, что девочка недавно приходила к нему с какой-то женщиной, просилась переночевать. Но потом, мол, они передумали и ушли.

— Этот куркуль сам ее прогнал, факт! — возмущался разведчик. — Побоялся семью командира укрыть!

Между тем близился рассвет. Семенихин спрятался в огороде. Мимо него немецкие автоматчики в черной форме провели большую толпу женщин с детьми и мужчин всех возрастов. Их гнали быстро, подталкивая прикладами. Видел Николай и группу военнопленных: командиров и красноармейцев. Среди них было много раненых.

Выбравшись на окраину города, Семенихин залег во ржи, возле дороги. А когда появилась грузовая машина с гитлеровскими солдатами, он бросил в кузов две гранаты.

— Немцы, которых не убило, так обалдели, что в мою сторону никто не стрелял. А я ползком — через рожь да к лесу, — закончил рассказ разведчик.

Я слушал Семенихина с большим волнением. По его словам получалось так, что дочь осталась в Слуцке. Что же теперь будет с ней?

Семенихин вскоре заснул. Во сне он бормотал, вскрикивал. Я смотрел на его веснушчатое, всегда веселое лицо. Сейчас оно было грустным.

Медленно тянулась эта тревожная ночь. Впереди — неизвестность. Слева, со стороны шоссе, параллельно которому двигалась наша колонна, доносился несмолкаемый гул немецких танков, стремившихся на восток. Темноту то и дело прорезали осветительные ракеты. На горизонте полыхало зарево близких и далеких пожаров.

Новый день застал нас на марше. Колонна, собранная из остатков дивизии, растянулась километра на два. Тут были всадники, повозки, грузовики, тракторы без орудий, один уцелевший танк и одна бронемашина. Пешие двигались по обочинам, по обе стороны дороги. К нам присоединялись одиночки и группы бойцов, выходивших из леса. Мы нагоняли беженцев, гурты еле плетущегося скота.

На малом привале как-то сам собой возник отряд смельчаков, которые хотели выйти на шоссе и устроить там засаду. Но подполковник Тер-Гаспарян запретил делать это.

— Больше будет вреда, чем пользы, — сказал он. — Немцы вышлют разведку, обнаружат нас и отрежут от Глуска. А свернуть нам некуда — справа болота.

Довод был веский. Но очень уж велико было желание бить гитлеровцев. Человек пятнадцать бойцов и командиров незаметно отстали от колонны и скрылись в лесу.

В эти дни нам приходилось встречать и командирские семьи. Они выходили из леса на дорогу голодные и усталые. В одной из таких групп оказалась моя соседка по квартире. Она подтвердила, что несколько командирских семей не успели уйти из города. Вместе с ними видели и мою дочь.

Когда мы въехали в Глуск, из домов высыпали жители. Они недоуменно и даже испуганно смотрели на нас: видимо, мы выглядели странно и удручающе. К тому же среди нас было довольно много раненых.

Наша машина остановилась у здания райвоенкомата. Тут никого не оказалось. Ветер гонял по двору пепел сожженных бумаг.

Подполковник Тер-Гаспарян хотел позвонить в Бобруйск, чтобы выяснить обстановку, но телефон не работал. Мы не знали, где свои, как далеко продвинулись немцы. Тер-Гаспарян, разложив на столе карту, долго сидел над ней, обдумывая, что делать. Потом поднялся и объявил нам свое решение: двигаться дальше в общем направлении на Рогачев.

Мост через реку Птичь, протекавшую около города, оказался сожженным; из воды торчали обугленные сваи. Для того чтобы переправиться через реку, нужно было сделать крюк в десять — двенадцать километров. К шести часам вечера мы добрались до деревни Жолвинец. Началась переправа. Высланная разведка сообщила о движении сплошных колонн немецких войск по шоссе от Старых Дорог на Бобруйск. С северо-востока доносился отдаленный гул артиллерийской стрельбы.

Офицер связи, приехавший наконец из штаба армии, привез распоряжение. Части дивизии должны были собраться в районе Чечерска для укомплектования. Предстоял марш около ста восьмидесяти километров. Обстановку представитель штаба не знал, он сказал только, что бои идут на реке Березина.