Таежные рассказы - Устинович Николай - Страница 45

Я стал наблюдать за путями вечернего перелета. И тут оказалось, что на тот участок, где я охотился, утки прилетали всегда из одного места: из-за невысокой сопки. На другой вечер стал я на эту сопку — вижу, летят из-за торфяных болот. В следующий вечер пошел за болото… Так, мало-помалу, добрался до этой речки. Речка поросла камышами, в берега врезались тихие заливы. Для утиных выводков лучшее место и придумать трудно.

Ковырнул палкой берег — под перегноем песок, мелкая галька.

«Здесь!» — говорю я себе.

Сходил за лопатой, лотком. Уже стемнело, а мне не терпится. Развел костер, стал копать. Промыл один лоток, подошел к огню: золото! Точь-в-точь такие же крупинки, как в утином зобу…

Матвей Иванович долго чертил на песке какие-то линии, потом, вставая, закончил:

— В прошлом году над речкой еще стоял шалаш, в котором я жил. Теперь сломали… А как все изменилось!.. Кажется, недавно было, а местность не узнать!

И он с улыбкой снова посмотрел на копры шахт, на белые домики поселка, на грохочущую в речном заливе драгу.

В поисках рыбного места я долго бродил по извилистым берегам лесного озера. Но мне не везло: попадались только мелкие караси.

Наконец я остановился близ устья маленького ручейка. Здесь высокий лес, склонясь над водой, закрывал небо, и у берега стояли полумрак и прохлада. Журчал ручей, звенели комары.

Я осмотрелся вокруг и тут заметил на берегу ручья, у толстого пня, рябчика. Он сидел неподвижно возле самой воды и, казалось, дремал.

В это время поплавок моей удочки нырнул, и я выбросил на песок большого окуня. И не успел еще снять его с крючка, как начала стремительно разматываться жерлица.

Клев был на редкость хороший, и я, войдя в азарт, забыл обо всем на свете…

Закончив ловлю, я вспомнил о рябчике и посмотрел на берег ручья. Теперь там были две птицы. Обе они казались спящими.

Я не стал их пугать и ушел домой.

На другой день пришлось мне быть на этом месте с Максимычем. И как я удивился, когда опять увидел у ручья, возле того же пня, рябчиков!

— Почему они прилетают на одно и то же место? — обратился я к старому охотнику.

— А где бы ты хотел видеть их завтра? — вместо ответа спросил Максимыч.

Я решил, что он хочет отделаться шуткой, и, тоже шутя, указал пальцем:

— Вон у той кривой елки. — Затем, усмехаясь, добавил: — Видно, и тебе, Максимыч, не все лесные тайны известны!

Охотник улыбнулся и молча пошел дальше.

На другой день он спросил меня:

— Не был у ручья?

— Нет.

— Сходи…

Я отправился. Тихо прошел по берегу озера, выглянул из-за кустов… Рябчики сидели у кривой елки!

— Ну как? — встретил меня дома Максимыч, отрываясь от чистки ружья.

— У елки… — ответил я смущенно.

Охотник кивнул головой и снова взялся за ружье.

Мне хорошо была известна манера Максимыча: выкладывать свои «секреты» только после того, как неопытный охотник вдоволь поломает над ними голову. И я не стал приставать к нему с расспросами.

Но он, видимо, заметил на моем лице такое недоумение, что на этот раз изменил своему правилу. Протирая тряпочкой стволы, охотник заговорил:

— Любят рябчики слушать, как журчит вода. Иной полдня просидит у ручья. А тот ручеек, что у озера, — тихий, еле течет. Он и не журчал бы, если б его не запрудило валежником.

— Правильно! — вспомнил я. — Вчера валежник в ручье был как раз против толстого пня.

— А сегодня?

— Сегодня… возле елки. Как он туда попал?

— Над этим уж я потрудился, — ответил Максимыч. — Вчера вечерком перетащил. А вслед за плотиной перекочевали и рябчики.

Было морозное утро. Звонко скрипел под лыжами снег, с треском ломались сучья кустарника. То и дело приходилось растирать рукавицей щеки.

Продрогший возвращался я с охоты, торопясь в теплую избу, к кипящему самовару.

Вдруг над лесом пронесся тетерев, круто свернул на опушке и сел на вершину березы, совсем близко от меня.

Я просунул ружье сквозь куст, за которым стоял, и выстрелил. Тетерев удивленно вытянул шею и остался на месте. Я взвел другой курок, тщательно прицелился и снова выстрелил. Косач только беспокойно пошевелился.

«Что это значит?..» — изумился я и выстрелил в третий раз. Тетерев поднялся и как ни в чем не бывало улетел.

Я вышел из-за куста, измерил расстояние: до березы было только сорок шагов…

Дома я рассказал про этот случай Максимычу.

— В грудь стрелял? — спросил он.

— В грудь.

— Так… Мог бы еще раз пять бухнуть!

— Как — раз пять?..

— Обыкновенно.

Охотник помолчал, пряча в бороде улыбку; затем, видимо вдоволь натешась моим неведением в таком понятном для него деле, начал:

— Как-то приходит ко мне один парень и говорит: «Помоги моему горю: ружье живит. Стрелял, стрелял по косачам, ни одного не убил. Что случилось — понять не могу…»

— В чем же было дело?

— Косачи зимой бронированные! — рассмеялся Максимыч. — У тетерева-глухаря перья в мороз крепкие, ровно стальные. Сбоку стрелять надо, сзади. А в грудь — дробь рикошетит. Пустая трата зарядов.

Поздней осенью, когда на озере появились забереги и в воздухе завихрилась снежная крупа, колхозные рыбаки закончили свою работу. Засолили последний улов, бочки вкатили в сарай, на дверь повесили замок и ключ отдали сторожу Макару.

— Карауль! — сказал бригадир. — До первопутка. Вывалит снег — приедем.

Оставили деду старое шомпольное ружье и ушли в деревню.

Тихо стало на берегу. Даже звери и птицы и те, казалось, попрятались от наступающей стужи. Только изредка трещали от волн забереги да глухо шумел лес.

Заскучал Макар: заняться нечем, словом перемолвиться не с кем. На много-много километров кругом — ни души. Даже собака сорвалась с привязи и убежала за рыбаками.

Пробовал дед заняться охотой, да ничего не получилось. Далеко отойти от склада нельзя, охранять надо — неровен час, забредет какой-нибудь медведь-шатун, да и начнет разбивать бочки… А у самой избушки — какая уж там охота!..

Но один раз повезло старику. Выглянул он в окно, а возле сарая зайчишка прыгает. Приоткрыл дед раму, просунул в щель ствол да как трахнет! Наповал уложил.

Обрадовался Макар добыче. Ведь, как-никак, мясо! Очень уж надоела одна рыба.

Нажарил дед зайчатины, поужинал, а остатки поставил на подоконник. «Пусть застынет, — решил он. — Утром подогрею и позавтракаю». Обошел склад, покурил и лег спать.

Среди ночи в окне вдруг зазвенело стекло. Макар вскочил и, ничего не соображая, долго не мог нашарить в темноте ружье. А когда наконец нашел, вокруг уже было тихо. Только ветер с легким шорохом перекатывал через крышу сухой снег.

На полу, меж осколков стекла валялась миска. Жареная зайчатина исчезла.

«Не иначе — медведь!» — решил Макар и, кое-как починив окно, до утра не спал. Сидел с ружьем и ждал, что зверь вот-вот вернется. Но он не пришел.

Когда рассвело, стал дед искать следы зверя, но за ночь их засыпало снегом.

Следующей ночью Макар часто просыпался, прислушивался. Несколько раз выходил к складу. Все было спокойно. И только когда дед стал готовить завтрак, то обнаружил, что из сеней исчезло сало. Значит, опять зверь! Но как он туда пробрался?.. Долго думал Макар и наконец догадался. Ночью, когда он обходил вокруг склада, дверь сеней оставалась открытой. Этим моментом и воспользовался зверь.

Искал, искал дед след, да так и не нашел: опять замело. И, уже возвращаясь назад, в мелком ельнике случайно наткнулся на сало. Мерзлые куски его валялись на снегу грязные, обмусоленные.