Свидетель с копытами - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 68

– Она едет! – крикнул сверху Клаус. – Впереди – конные! Трое… четверо!

– Черт возьми… – прошептал Бейер. – Это – все, это – конец… Антон, уезжай и забери Клауса.

– Что ты задумал?

– Ничего. Убирайся. И как можно глубже спрячься.

– Я уже различаю их лица, – сообщил Клаус.

Умирать не хотелось. Но и жить, когда все рухнуло, Бейер больше не мог.

Поезд императрицы приближался. Просто выскочить на дорогу – тут же нарвешься на конвой, близко к экипажу не подпустят.

Бейера трясло. Чтобы унять дрожь, он сжал кулаки, сдвинул их вместе, приблизил к груди, локтями уперся в живот. И под кулаком что-то прогнулось…

Это были письма от братьев Паниных, которые он таскал с собой всюду, главным образом за пазухой, и перечитывал, и выискивал в них важные намеки. Особенно на некую особу, которая желала бы получить обратно свой ценный дар.

Бейер выхватил конверт из-за пазухи и послал коня вперед.

Он мчался по дороге, размахивая этим большим коричневым конвертом, крича по-русски:

– Справедливости! Прошу справедливости!

Но Бейер не знал, что в конной свите императрицы есть всадник, знающий его в лицо.

Этого всадника по просьбе Архарова князь Волконский отправил с курьером в Санкт-Петербург, в распоряжение полицмейстера Чичерина, а Чичерин, прочитав послание Архарова и не поднимая лишнего шума, быстро договорился с войсковым атаманом Донского войска Алексеем Ивановичем Иловайским, незадолго до того сформировавшим две придворные команды казаков, Донскую и Чугуевскую, для собственного конвоя государыни. Так конюх Ерошка попал ко двору, и хотя он сперва дичился бравых парней, да и они на него косо поглядывали, но своим мастерством вольтижировки он всех заставил себя уважать.

Он знал, для чего его взяли в казачью команду. Зачем дали под седло хорошего и сильного коня-дончака, тоже знал. Зачем в седельных кобурах хорошие пистолеты английской работы – соответственно. И он, выезжая рано утром в конвое императрицы, был готов действовать.

Увидев вдруг появившегося на дороге Бейера, несущегося с криками к экипажу царицы, Ерошка не медлил ни мгновения. Он узнал и Бейера, и коня. Это был Сибирка с приметной белой проточиной на морде.

Ерошка коленями послал лошадь вперед, одновременно обеими руками выхватывая пистолеты.

Перед ним поставили задачу – по возможности ранить Бейера, чтобы потом захватить его в плен. Вот только стрелять его не учили – отчего-то все решили, что он умеет. Ему и самому казалось, что – невелика наука.

Мгновение спустя кони буквально столкнулись – грудь в грудь. Бейер едва не выронил свой драгоценный конверт. Чтобы выхватить пистолет, требовалась секунда – но она могла стать смертельной. Бейер поднял коня на дыбы, чтобы закрыться от Ерошкиной пули. Но выстрела не было.

Сибирка заплясал на задних ногах. Бейер, держа в левой руке конверт, правой дернул за повод и сумел повернуть коня. Теперь в голове была одна мысль – спасаться, спасаться!

Ерошке кричали вслед, но он даже не оглядывался. Он преследовал врага. Он имел полное право убить этого врага! Двое казаков понеслись следом.

Наконец-то Ерошка выстрелил и промазал.

Но Штанге видел из кустов, что творилось на дороге. Он понял – пора прикрывать бегство Бейера. Штанге выстрелил в Ерошку, попал в лошадь. Выстрел оказался удачным – пуля вошла в глаз. Конские ноги подогнулись. Ерошка не вылетел из седла, а рухнул наземь вместе с лошадью. Подъехавшие казаки помогли ему высвободить придавленную ногу.

Бейер удирал от погони. За ним скакали Штанге и Клаус.

– Ушел, ушел! – твердил Ерошка. – Господи, за что? Ушел же!

– Перестань причитать, – одернул его казак Парфен Данилов. – Далеко не уйдет. Садись на круп.

Ерошка забрался на казацкую лошадь и был доставлен к карете. Дверцу отворили, Ерошку поставили перед сидящей в экипаже государыней. Рядом оказался спешившийся начальник конвоя.

– Как тебя зовут? – спросила она.

Ерошка молчал.

– Этого человека, ваше величество, прикомандировали к нам по распоряжению господина генерал-аншефа Чичерина. Было опасение, что некий… – казак замялся, подыскивая не слишком противное для дамских ушей слово.

– Благодарю, я поняла, – ответила императрица. – Так как же его звать?

– Ерофеем, ваше величество. Он из крепостных. Конюх его сиятельства графа Орлова-Чесменского.

– Думаю, граф не откажется сделать мне подарок, – подумав, сказала Екатерина. – А я, дав этому человеку вольную, буду просить его остаться в придворной команде казаков.

Она улыбнулась. А улыбаться государыня умела так, что всякое сердце таяло.

– Что ты встал в пень? – прошипел казак. – Благодари, орясина…

– Это я должна его благодарить.

После чего Ерошку, все еще не обретшего дар речи, определили на запятки, и поезд императрицы двинулся далее, к Ораниенбауму.

Он трясся рядом с дюжим лакеем, а в голове была путаница и суматоха. Государыня обещала вольную! Быть на равных среди казаков! Это ему даже в самом радостном сне бы не могло присниться.

И лишь было жаль, что не удалось догнать Бейера. Безумно жаль, до слез! Хотя господин Архаров, отправляя Ерошку в столицу, сказал на прощание:

– Мерзавец от нас не уйдет.

А слово Архарова, как Ерошка и от людей слышал, и сам уже понял, было каменным…

Бейер в это время ругался со Штанге. Они сделали петлю и вернулись на Петергофский тракт, в то самое место, где следовало сразить императрицу. Тут их вряд ли стали бы искать – по крайней мере, так они полагали.

– Рейнгард, есть время отступать и есть время наступать, – убеждал Штанге. – Нам нужно спрятаться, затаиться, выждать! И тогда пустить в ход те письма, которыми ты похвалялся.

– Нет, это нужно сделать немедленно! Пока новость о покушении свежа! Ты разве не понимаешь? Господа Панины сделают все, чтобы откупиться! А потом – неведомо!

– Рейнгард, это ты не понимаешь! Узнав про покушение, господа Панины сразу догадаются, что ты явишься к ним, потрясая письмами. У них наверняка есть люди для исполнения тайных поручений, и эти люди будут тебя ждать. Ты хочешь плыть по Фонтанке ногами вперед?

– Ты струсил, Антон.

– Я не струсил. Нет. Я пытаюсь быть благоразумным, Рейнгард. Благоразумным!

– Ты хочешь опять сидеть в Академии художеств без штанов? За гроши показывать свой срам? Этого ты хочешь? Антон, нужно сражаться до конца и бить в одну мишень, пока ее не продырявишь. Тот самозванец, к которому я сбежал, мог взять Москву, мог пойти на столицу! Но он стал бестолково метаться и погубил себя. Это нам урок, Антон. Взялись за дело – так доведем до конца.

– Не сразу, Рейнгард, не сразу! Выждем!

Клаус слушал этот разговор, понимая каждое слово по отдельности, но общий смысл он понимать не желал. Он видел, что дело, которому он посвятил себя, не состоялось. И он во всем винил себя. Когда Бейер поскакал прочь от экипажа императрицы, нужно было, затаившись в кустах, пропустить мимо себя и его, и погоню. И потом, когда экипаж будет совсем близко, стрелять в окно! Ведь все будут уверены, что опасность миновала, никто не станет приглядываться к придорожным кустам. А он? Выходит, он, Клаус Зайдель, годится только на то, чтобы мечтать о будущем императоре?

Позор, стыд…

Хорошо было, слушая старого Коха, сидеть у теплой печки с куском домашнего штруделя, глядеть на огонь и видеть в его пляске прекрасного всадника в рыцарских латах. Кох так говорил о покойном императоре, что печной огонь – и тот, словно понимая речь, создавал картинку. А о сыне императора, которому властная мать позволяет только тратить деньги, и то весьма скромные, говорили приятели приемного отца, и то – вполголоса.

Свою службу молодому императору Клаус представлял себе очень красиво: поле боя, знамена, пушечный гром, при этом ни одно ядро не ложится рядом, не взрывает землю, не катится под конские копыта, и скачет впереди со знаменем прекрасный повелитель, а по правую руку от него на белом коне – сам Клаус со сверкающей саблей. Кто враг, за что сражаемся – значения не имеет, лишь бы нестись рядом в состоянии безупречного блаженства.