Живи ярко! (СИ) - Петров Марьян - Страница 16

— Тогда прикрывай меня, дружище, пока я разберусь в этой ситуации, ладно?

Дверь открываю с мягким щелчком, захожу первый и не совсем понимаю, почему, принюхавшись, Арчи садится на зад и отказывается заходить. В ванной шумит вода в умывальнике, дверь открыта.

— Герман, опять дрочишь? — спрашиваю в полный голос, подёргав ещё раз за поводок. Ни фига.

— Зубы чищу, — давится пастой и глушит воду.

Спустя секунду из коридора на меня выходит… женщина, за которой, третьим глазом вижу, тянется аура зла такой силы, что шоколадный глаз сжимается в панике.

— Вашу мать, — вырывается непроизвольно.

— Это она и есть, — подтверждает Гера, выходя следом. — Знакомьтесь… мама, это Ярослав, — лёгкое полусмущённое покашливание, — а это Валерия Вадимовна.

Почему не удивлён? МарьИванна сына Германом и под дулом фена не назовёт.

Герман

Не успел! Яр заявился в своём искромётном репертуаре. Хорошо, я предупредил маму, чтобы не ждала Сергея Безрукого, хотя в миру, кто знает, что он за человек. Вид у моего… у моего такой, как будто критично прихватило живот, а он увидел, что в очереди сотый. Но, с другой стороны, нужно всегда держать себя в руках в чужой квартире, а не переть на амбразуру, как в последний раз на подвиг. У мамы обоснованно закатываются глаза: обрадоваться такому знакомству она не могла по определению. Я дотягиваюсь до неё раненой рукой, чтобы переключить внимание с зарождающейся истерики на материнскую жалость.

— Мама, он так мне помогает, — говорю как можно искреннее, давя предательскую улыбку на корню.

Но аура мамы не радует… ни разу. Напротив, она всплёскивает руками и надрывно выдаёт:

— Господи! Арчи, малыш, что произошло?! Где этот ужасный человек тебя таскал?! Герочка, Арчи ранен, и это выглядит ужасно.

Наверное, я в лице поменялся в одно мгновение. Присел, протягивая ладонь, и когда верный друг по обыкновению доверия ткнулся в неё носом, быстро и осторожно ощупал собаку. Повязка наложена, да, но Арчи ведёт себя непринуждённо, и от сердца отлегло. Нет, не потому, что его подарил Андрей, Арчи — близкое мне и дорогое существо, и Яр это, без сомнения, понимает, чтобы по пустякам подвергать опасности.

— Яр? Объяснишь потом?

— Когда посчитаю нужным.

— Борзеть обязательно?

— А ты так на мать похож. — Перетягивает внимание на себя. — Мадам, я тоже в восторге от нашего знакомства. Вы уже уходите? — У него просто талант заводить друзей…

— Я Герочку с таким чудовищем не оставлю! Дождусь, пока выполните свои обязанности и… Вы же не ночуете здесь?! Гера, как я могу уехать снова, если ты так беспомощен?

— Мадам, это он беспомощный?! Вы его кухню видели? А рагу ели? — Яр тащит Арчи в ванную мыть лапы, слышу по характерным звукам. — Хотя могу и обязанности выполнить. Герман, разде…

— Заткнись! — прерываю его, пока еще можно. Яр злостно ржет, напоминая злодея из мультика, и останавливаться не собирается. Отвоевывает территорию, что ли?..

Мама за руку ведёт меня на кухню, а я морально готовлюсь к буре и укрепляю бастионы.

— Откуда ты знаешь этого человека, Герман? Тимур Валентинович обещал мне, что найдёт тебе интеллигентного и воспитанного помощника, с которым можно нормально поговорить.

— С Яром мы отлично понимаем друг друга!

— Я слышала, с каким тактом и уважением он с тобой говорит.

— Мама, о каком уважении…

— Ты платишь ему, а значит, молодой человек должен поумерить гонор. Разве я не права?

— Мам, ну я же не помещик, такие требования выдвигать. Яр — своеобразный, конечно, но мне с ним как-то хорошо… ярко… Понимаешь? Может потому, что он не такой, как все.

Мама берёт меня за больную руку, гладит дрожащей ладонью, исполняя роль убитой горем герцогини. Не вижу лица, но уверен на все сто, какое скорбное выражение на нём застыло и как поджаты бледные губы.

Я, к слову, похож на отца, которого уже давно нет. И мама всю свою сознательную жизнь пресекала на корню все его знакомства с другими женщинами. А с Герочкой всё оказалось много сложнее: ему девочки не нравились. С присутствием в моей судьбе Андрея она вынуждена была смириться, чтобы не поругаться со мной. Мама считала, что это он меня совратил с пути истинного и вверг в пучину разврата. Андрей же с галантностью дарил ей заказанные в салонах букеты и билеты на все концертные премьеры. Мама терпела, скрепя сердце, по крайней мере, так выглядело со стороны, но принимала всё и, скорбно глядя в пол, просила Андрея не унижать меня как мужчину.

— Он же хам! — выплеснулось с горечью.

— Мама, он лишь так выражает свою позицию. О чём ты? Арчи его принял, он сильный и… — Аргументы не то чтобы заканчивались, я осознавал их неубедительность. Мама чуть сжала мои пальцы.

— Сынок… ты очень добрый и наивный человек, и этим легко воспользуется любая предприимчивая мразь. Я — твоя мать и знаю, что говорю.

— Фюрер, у тебя сегодня третья пара. Кончай трындеть. Что на завтрак? Яичница или яичница? — бесцеремонным буром ввинчивается в разговор Соколов.

— Пожалуй, первое. — Начинаю бесконтрольно улыбаться.

— Я испеку блинчиков! Это быстро! — фыркает мама и взвивается с места, как японский тайфун на море. Слышу, Яр цыкает:

— Любой каприз, мадам! — И тянет меня в комнату одеваться. Как я раньше сам справлялся? Яр каким-то недобрым голосом спрашивает цвет рубашки, потом джемпера, слишком резко подаёт мне брюки и носки. Я роняю. С матом, летящим снизу, наклоняется, чтобы поднять. Пока не хватаю его за плечи:

— Успокойся! Я ничего не собираюсь менять. А главное, тебя.

Ярослав

— Ты серьёзно думаешь, что меня сдвинет с места сосуд, из которого ты родился?

— Не очень вежливо, если учесть…

— Давай, скажи ещё «мама была права». — С психу швыряю рубашку, запутавшись в пуговицах. — Послушай, внук Гитлера…

— Почему внук-то?..

— Потому что его родную дочь я видел только что, и она сейчас засирает мукой твою кухню.

— Яр… что ты делаешь? — Пока он переваривал своё новое родство, подошёл вплотную, руки запустив под домашнюю футболку. Кожа тёплая, гладкая, так и просит, чтобы к ней прикоснулись…

— Помогаю…

Двинувшись ближе, прижимаюсь к груди, смыкая пальцы на пояснице. Губами льну к шее, чуть прихватывая зубами. Герман вздрагивает и с надрывом выдыхает:

— Од…еть…ся? — сбивается на каждой букве, нервничает, но отстраниться не старается, только руками мне в предплечья вцепился и дышит часто-часто, возбуждаясь с каждым вздохом.

— Чтобы одеться, надо сначала раздеться, согласен?.. — Ладонями поднимаюсь по спине, сильнее сжимая на рёбрах, чтобы меня чувствовал.

— Не до трусов же. — Всё-таки разум у него сильнее, чем у меня, цепляет плавки за резинку, когда стягиваю их с одной из ягодиц, сжимая её и поглаживая.

Гера в своей извечной манере заливается всеми оттенками красного, меня это просто выносит на раз, и в голову лезут до невозможности пошлые мысли. Лезут… настойчиво, прям как мои руки ему в…

— А-а-а-а-а!

Тётка глушит ультразвуком, и такое чувство, что перепонки лопаются, я сам чуть не обосрался. Гера в ауте, даже про трусы забыл, упали…

— Мама, вы уже управились? — спрашиваю спокойно, оборачиваясь через плечо. Руку у Геры с жопы убираю на поясницу, вроде прилично стоим, стояки прикрыли… Встряхнул своего работодателя, а то он потихоньку отъезжать начал и мечтать ещё и о глухоте комплектом.

— А-а-а-а-а! — Вот это объём лёгких и консерваторское исполнение!

— А мы нет, — сокрушаюсь, присев на корты и натянув белье обратно парню.

— Ты?!

— О боже, он ещё и гомосек! — копирую её интонацию, отходя чуть дальше. Как бы ей объяснить, что сыночка её вырос. Он даже меня старше!

— Покиньте помещение, хам! — Упирается и старается схватить меня за руку, видимо, применив силу… Пока Гера не видит, а Арчи из коридора чуть ли не кивает мне, предлагая выселять чужое тело с нашей жилплощади, очень эффектно строю гримасы. Она тушуется и затихает. Трогать меня не советую — бесит.