Вспомним мы пехоту... - Мошляк Иван Никонович - Страница 12

Обе винтовки ударили разом. Первая и последняя головы исчезли. Еще два выстрела — второй и четвертой как не бывало. Двое оставшихся японцев метнулись было назад, но снайперы их опередили…

Подполз я поближе, пожал руку Корнееву и Русских:

— Спасибо, мастера.

Оба ответили по-уставному, только тихо, почти шепотом:

— Служим трудовому народу!

— Советую сменить позицию, — сказал я. — А за пушечкой поглядывайте.

— Так точно.

Я вернулся в расположение полка.

Вечером 4 августа Штерн отдал боевой приказ № 1. В нем было сказано: «6-го августа 1938 года, после авиационной и артиллерийской подготовки и перехода в наступление, 32-й стрелковой дивизии с севера и 40-й стрелковой дивизии с юга зажать и уничтожить войска противника между сопкой Заозерная и озером Хасан и восстановить государственную границу».

На следующий день командиры дивизий поставили боевую задачу полкам. По решению командира 40-й стрелковой дивизии главный удар должны были нанести 118-й и 120-й полки совместно с тремя танковыми батальонами. 119-й полк оставался в резерве, чтобы развить успех первого эшелона.

Во второй половине дня майор Соленов вернулся из штаба дивизии и отдал приказ командирам батальонов. 118-й стрелковый полк главный удар должен был нанести правым флангом в направлении высот Пулеметная и Заозерная. Боевой порядок — в два эшелона. В первом эшелоне 3-й и 2-й батальоны, а во втором 1-й батальон.

После оглашения приказа все работники штаба отправились в роты и батальоны. В штабе остался один дежурный.

У меня были свои заботы. Предстояло провести полковое партийное собрание. Собрались в тесный кружок у подножия сопки, в кустах. Люди пришли при полном вооружении, с винтовками и гранатами.

День клонился к вечеру, от озера Хасан тянуло сыростью. С японской и с нашей стороны ухали пушки, над головою с воем проносились снаряды. Где-то недалеко щелкали одиночные выстрелы снайперов, изредка слышались короткие пулеметные очереди. Впереди и на флангах у нас действовали дозоры и боевое охранение — враг находился в каких-нибудь двух-трех сотнях шагов. Люди, привыкшие говорить громко, теперь из предосторожности понижали голос почти до шепота.

Краткий доклад сделал комиссар полка Бондаренко. Он подвел итог прошедшим боям и разъяснил важность задачи, которую должен выполнить полк во время завтрашнего штурма.

В прениях выступили коммунисты Соленов, Лещенко и присутствовавший на нашем партийном собрании командир дивизии полковник Базаров.

Взволнованно говорил командир полка Соленов:

— Коммунисты, герои будущих боев! Вы стоите под знаменем, обагренным кровью наших лучших воинов — младшего лейтенанта Бакулина, старшего лейтенанта Скрипченко и других. Знамя сто восемнадцатого полка овеяно славой в боях с японскими самураями. Воевать под этим знаменем — великая честь для каждого из нас. Идя в бой, помните, что мы освобождаем от врага священную землю нашей Родины.

Командир дивизии в своем выступлении выразил надежду, что наш полк первым ворвется на высоту Заозерная и водрузит на ее вершине Красное знамя Страны Советов.

Я предложил провести соревнование: какая рота полка первой водрузит Красное знамя на сопке. Предложение было единогласно принято. К ночи все командиры подразделений запаслись красными флагами — каждый хотел быть первым.

На том же собрании стоял вопрос о приеме в партию. За последние дни в моей сумке скопилось более тридцати заявлений от бойцов и командиров. Об этих товарищах много не говорили — они прошли проверку огнем. Среди них был и командир взвода Глотов. 2 августа он вместо со своим подразделением штурмовал сопку Пулеметная. Глотов бесстрашно шел во главе взвода и закидывал врагов гранатами. Он показал себя человеком большой отваги. Мы единогласно приняли Глотова кандидатом в члены ВКП(б).

В заключение вынесли краткую резолюцию. Партийное собрание полка постановило: приложить все силы к тому, чтобы первыми водрузить Красное знамя на вершине сопки Заозерная.

Ночью никто не спал. Командиры частей и подразделений уточняли задачи, организовывали разведку, взаимодействие с танкистами. Батальоны занимали исходное положение для атаки.

Рассвело. Все части уже находились на исходных рубежах. Можно бы начать атаку, но задерживала авиация. Дело в том, что склоны сопок закрыл густой туман, он мешал прицельному бомбометанию. Самолеты появились только в четыре часа дня, когда рассеялся туман. Шли они эскадрильями, эшелон за эшелоном, в каждом по поскольку десятков тяжелых машин. Воздух дрожал от гула моторов. Впервые мы видели столько боевой техники. От разрывов бомб заложило уши. Склоны Заозерной исчезли в черной пыли. Ответный огонь зенитной артиллерии врага оказался на редкость неточным — снаряды рвались с большим недолетом.

Ровно в шестнадцать часов тридцать минут по японским позициям ударили сотни наших орудий. По сравнению с бомбовой бурей, пронесшейся над сопкой, огонь их показался мне жидковатым. Я мысленно упрекнул брата Павла, который служил в артиллерийском полку корпуса в должности командира орудия. И будто услышал он меня — к концу артиллерийской подготовки плотность огня значительно возросла.

Еще не рассеялся дым над сопками, когда в атаку двинулись танки, а за ними пехота. Я взглянул на часы — ровно семнадцать часов. До вершины Заозерной было не больше трех километров, однако преодолевать их нам пришлось пять с половиной часов. Надел каску. Неудобно в ней, когда нещадно палит солнце, но порядок есть порядок.

Самое трудное направление атаки выпало 2-му батальону. Он должен был продвигаться вдоль заболоченного берега озера, где не пройти танкам. И мне, как секретарю партийной организации полка, предстояло идти с этим батальоном.

Каждый шаг давался с боем. Сначала выдвигали вперед пулеметы. Они подавляли огонь врага. Потом бойцы вырывались вперед, штыками и гранатами отбрасывали японцев. Проходили метров пятнадцать-двадцать и опять выдвигали пулеметы.

Местами суша глубоко врезалась в озеро, образуя бухточки. Приходилось продвигаться по пояс в воде, высоко подняв оружие. То ли от усилившейся жары, то ли от большого физического и душевного напряжения пот заливал мне глаза, и я на ходу плескал в лицо тепловатой водой. Я нес винтовку, а каково приходилось красноармейцу Попову, который шагал неподалеку от меня со станковым пулеметом на спине!

Когда мы шли через болото, сапоги Попова увязли в грязи. В это время японцы повели по нас огонь. Попов изловчился, выдернул ноги из сапог и босиком побежал вперед. Добрался до кочки, установил на ней пулемет и новел ответный огонь, заставив японцев отойти. Благодаря Попову мы быстро продвинулись вперед и вышли врагу во фланг. Стало ясно, что наступление на этом участке обеспечено. Я отправился в 3-й батальон. Бежал пригнувшись, зигзагами, потому что местность открытая и пули часто позвенькивали над головой. Как-то там Разодеев, жив ли?

В траве что-то золотисто блеснуло. Раздвинул траву — пулеметная лента, полная, не начатая. Видно, кто-то обронил. Поднял ее, побежал дальше. Тут и там начали рваться снаряды. Понял: заметили меня японские артиллеристы. Они и по одиночному бойцу стреляли из пушек. Пробежал еще метров сто — снаряды рваться перестали. Вот уже и боевые порядки наступающего батальона. Отдает какие-то распоряжения своим пулеметчикам Артем Шустров. Окликнул его:

— Эй, Шустров! Ты будешь терять, а я за тобой подбирай?! Возьми двести пятьдесят патронов.

Артем подбежал, взял лепту.

— Вот спасибо, пригодится самураям на закуску!

Я повернулся, чтобы бежать дальше, и услышал за спиной глухой звук, какой бывает от падения тяжести.

Оглянулся — никого рядом, будто растаял Шустров. И вдруг увидел его, распростертого в густой траве. В руке зажата пулеметная лента. Подумал: «Чего это он? Огня испугался?»

Наклонился я над своим товарищем, повернул на спину. Он был мертв — пуля попала прямо в сердце. Спазма перехватила горло. Только что разговаривал со мною человек, улыбался — и уже нет его в живых. Да, нет тяжелее потерь, чем на войне. Потому что умирают там здоровые, сильные, полные жизни люди.