Hospital for Souls (СИ) - "Анна Элис" - Страница 43

— Я хочу… чтобы всё было в лучшем виде, — запинаясь, говорит Юнги. Чонгук не хочет думать, почему тот так тяжело дышит. — Ведь мы… ты…

— Юнги, — перебивает Чонгук, сморщив лоб. Слышать его надрывный хриплый голос невыносимо. — Я прошу тебя, — он громко сглатывает, переворачиваясь на бок и упираясь в дверь лбом и плечом. — Иди уже ко мне.

Звуки льющейся воды затихают, свет, что был виден сквозь узкую щель над полом, гаснет; Юнги аккуратно приоткрывает дверь, стараясь не стукнуть ею Чонгука и неуверенно высовывает голову, потому что стесняется оказаться перед Чонгуком абсолютно голым, пусть и в темноте, в которой ничего не видно. Ещё и с лубрикантом в руке.

— Никогда больше не оставляй меня так надолго, — шепчет Чонгук, протягивая к нему руку, и гладит его большим пальцем по щеке.

— Меня не было несколько минут, — почти беззвучно отвечает ему Юнги, высовываясь практически полностью, и, торопливо закрыв дверь, сразу же встаёт к нему вплотную.

— Да, — тот целует его во влажную горящую щёку, а свободной рукой гладит по голой спине. — Я чуть с ума не сошёл.

Вновь это окутывающее чувство правильности происходящего и принятия действительности. Чонгук тянет Юнги за собой, пятясь обратно к кровати, водит мягкими губами по его скулам, целует ресницы и понимает, что для того, чтобы Юнги чувствовал себя максимально расслабленно, ему тоже нужно раздеться. Но не спешит. Ему хочется, чтобы Юнги сам это сделал, сам избавил его от одежды, а себя от излишней неловкости, поэтому находит вслепую его ладони, перехватывая рукой тюбик со смазкой, и кладёт их на кромку джинсов, безмолвно намекая, что готов расстаться с ними прямо сейчас.

Юнги раскидывает на части по всей комнате – то от смущения перед Чонгуком, то от тепла в его объятиях, то от грязной похоти. Он будто чувствует всё разом, но не может объяснить себе в этом ворохе эмоций ровным счётом ничего. Это какое-то безрассудство – раздевать Чонгука, опускаясь перед ним на колени, и касаться губами его груди, напряжённых мышц пресса, низа живота. Ещё чуть-чуть ниже, и Юнги точно разорвёт в клочья, потому что господи, Чонгук, как же долго я мечтал иметь возможность прочувствовать каждый сантиметр на твоём теле, зацеловать тебя всего целиком. Чонгуку не до сантиментов. Он боится только одного – что их прервут прямо сейчас и не дадут до конца насладиться друг другом. Поэтому он тянет Юнги к себе, целуя его продолжительно, сладко, укладывает в кровать, такого размякшего и разнежившегося от напора, и не собирается больше медлить. Ему изначально не нужно было водить рукой по члену, чтобы возбудиться, ему достаточно было прикрыть глаза и вслушаться в низкий прокуренный голос Юнги. Чонгук – фетишист, готовый кончить, когда тот просто что-то шепчет ему на ухо. И у Чонгука уже нет никаких сил. Он торопливо выдавливает на ладонь гель чёрт знает в каком количестве, размазывает его по всей длине, кусая одновременно горячие, влажные губы Юнги, и, даже не подумав предупредить его, всё же проталкивает в него пальцы, на которых ещё осталась смазка. И для обоих это становится нестерпимо физически. Юнги изнывает, громко вдыхая носом воздух, утягивает Чонгука на себя за шею, будто просит прекратить растирать его стенки, разводить внутри пальцы, и взять его нормально, потому что я готов, чёрт бы тебя побрал, что ты делаешь, я не могу больше выносить это. И Чонгуку слышна каждая его просьба и мольба, точно на телепатическом уровне, и ему не нужно ничего объяснять, потому что он думает о том же самом. Он проталкивает головку не так медленно, как мог бы, просто потому, что по-другому не получается, входит до конца, окончательно потеряв голову в процессе, и отпускает губы Юнги, прекращая их терзать.

Юнги стоит отдышаться, привыкнуть; у него ходит ходуном грудь, сводит пальцы на ногах, сердце норовит выскочить. Чонгук вновь касается губами его щеки, стараясь его успокоить, а сам еле справляется, понимая, что то, что он так долго себе представлял, о чём беспрестанно думал, происходит прямо сейчас. Что Юнги, дышащий надрывно и хрипло его и только его, что в этой постели, в этой комнате, этом мире они лишь вдвоём. Что нет ничего дороже этого самого момента, что он никогда не повторится. И Юнги благодарен каждой клеткой своего тела. За то, что Чонгук так сильно влюблён в него, за то, что разделяет его чувства и забирает себе всю ту боль, от которой они оба так давно не могли избавиться. Юнги впервые не боится разреветься перед ним, излить ему душу, но осознаёт, что как бы его не захлёстывало сейчас эмоциями, момент для этого совсем не подходящий.

— Я люблю тебя, Чонгук, — произносит он, перехватывая инициативу и кротко касаясь его губ своими. — Я люблю тебя, — шепчет, целуя в уголок. — Люблю тебя, — а затем в щёку. — Люблю…

Больно.

Чонгук срывает его ладони со своего лица, целует грубо, чтобы заткнулся и перестал так глубоко и зверски ранить, и, зажмурившись от того, как отчаянно Юнги, обвив руками его шею, хватается за плечи, прося простить, начинает двигаться в нём длинными быстрыми рывками. Чонгук не готов, он до сих пор не готов сказать ему, что он тоже, и так безумно, что жить с этим чувством внутри для него выше всех сил человеческих. Что не бывает такой любви, что это что-то другое, что это «что-то» где-то выше уровня сознания. Юнги неистово вопит, умоляя сбавить темп, потому что просто боится взорваться от контраста чувств и отключиться, навсегда потеряв возможность запомнить их первый раз. Ведь Чонгук ловит каждый его хрип, ведь, подсунув ему под лопатки ладони, до подступающих кровоподтёков вонзается в кожу ногтями. Потому что именно так и любит Чонгук – до боли, до воплей, до крика. И Юнги понимает, почему он ведёт себя так. Юнги сам бы повёл себя так же. Он действительно хочет, чтобы Чонгук продолжал толкаться в него остервенело, чтобы раздирал его морально, заставляя выгибаться, чтобы стискивал зубы, пряча свои вздохи и стоны. И чтобы любил Юнги сильнее, дольше, и не смел прекращать до тех пор, пока не рухнет совсем без сил.

Чонгук движется в одной амплитуде, не сбивается ни на одну секунду, лишь судорожно выдыхает, слыша все до последнего «Пожалуйста, Чонгук», сорванные с губ самого красивого и горячего на свете Юнги, и не может не стараться ещё больше. Неважно, с кем они были до этого момента, неважно, кого так же умолял не останавливаться Юнги и кого раскатывал по кровати Чонгук. Главное, что сейчас они вместе, что Юнги может чувствовать каждый глубокий толчок, всю чонгукову силу, которой его прибивает к постели. И это невообразимо – не ощущать ни душу, ни тело, и жить только одним человеком, дышать только им и думать только о нём. Юнги сжимает плотно веки и, в поисках губ Чонгука, беспорядочно тычется своими в каждое место, которое в этой дикой тряске может поймать и до которого выходит дотянуться. Но лишь мысленно выкрикивает «Чёрт!», а за ним «О боже…», когда Чонгук меняет угол и двигает своими мощными бёдрами слишком резко.

— Я хочу тебя слышать, — задыхается Чонгук, сбавляя темп до ужасно ленивого, и начинает трахать Юнги слишком медленно, страстно, вбиваясь каждый раз до упора. — Хочу знать, насколько тебе хорошо со мной.

Юнги не умеет стонать, как шлюха, но умеет сорванно вдыхать воздух, издавая при этом хрипы, от которых Чонгуку так яро сносит крышу. И прямо сейчас он готов оторваться по полной программе, потому что чересчур чувствителен и открыт в таком тягучем темпе, чересчур ярко ощущает Чонгука в себе и чересчур остро воспринимает любые его просьбы.

— Я вижу звёзды, — давит из себя банальщину Юнги, вплетая пальцы в его взмокшие волосы и касаясь его лба своим. — Настолько мне хорошо с тобой.

— Мало, — Чонгук касается губ, но не целует Юнги. Лишь наслаждается тем, как тот облизывает и прикусывает их каждый раз, стоит только что есть сил толкнуться в него.

— Остальное слишком запредельно, чтобы суметь описать.

Чонгука устраивает. Он нежно касается губ Юнги, целует его, будто в последний раз в своей жизни, и не ускоряется пока, не ведёт себя с ним, как животное. Юнги очень жарко от мысли о том, что в этот самый момент они занимаются не сексом, а любовью, что отвечают своей тихой искренностью на все скопившиеся за эти годы вопросы. И он мечтает о том, чтобы Чонгук никогда и никого не целовал больше так, как его, и чтобы ни от кого не терял так же голову. Юнги вынесет любую боль. Но с этим справиться точно не сможет.