Кудель кровавого льна. Книга первая (СИ) - "Принцесса Штальхаммер" - Страница 60

Рыбница предпочла не отвечать на этот вопрос, но чёрных маслянистых глаз не отвела. Лицо её было каменным и непробиваемым, руки скрещены на груди, ящеровидный хвост лежал у босых ног мёртвой змеёй и не выдавал эмоций хозяйки.

— Про убитых мерфолков ты им рассказала, не так ли? — продолжала допытываться удрализка, хотя знала, что Форсунка не ответит. — Я прекрасно видела в ту ночь, как ты покидала борт фрегата и не появлялась слишком долго. Так долго, что даже Сьялтис начал беспокоиться, а ведь он, как ты сама выражалась, тебя ненавидит. Хочешь, я расскажу, что ты делала? Ты поплыла прямиком к прокуратору Линииндилуашаг с докладом и всё с ярчайшими приукрашиваниями рассказала ей. Про трупы мальков и наг, про отрезанные хвосты и головы и выпотрошенные брюхи, про мину-эшафот с надписями о мести, выведенными кровью змеехвостых. Умоляла прокуратора поднять центурии, расквартированные в провинции, и окончательно вырезать людские города по берегам Кораллового моря, несмотря на заключённый пакт о ненападении с князем Фаеграмом. Ты жаждала крови, людской крови и мерфолкской. Избежать массовой резни удалось лишь потому, что казнённые на берегу змеехвостые были обычными, ничего не значащими плебеями, на которых плевать патрициям и другим благородным господам? Линииндилуашаг, присутствовавшая на казни истинных убийц, была такой кислой, что на ней грибы мариновать можно. Скучно ей было, к чему отрицать очевидное? Оторвали от важных дел прокуратора и заставили отправиться на сушу, и всё ради того, чтобы показать, что проблемы плебеев в мерфолкской империи якобы волнуют высших господ. Вот так твой план провалился, Форсунка. У тебя не вышло стравить мерфолков и людей, стравить тех, кого ты ненавидишь больше всех в жизни.

Ящеровидка стоически выдержала атаку чародейки и не проронила ни слова. Ни звука. Ни одна чешуйка не дрогнула на её поблёкшем лице. Хвост продолжал лежать у ног, не подавая признаков жизни. Аврора, выглядывая из-за Элизабет и тесно прижимаясь к её бедру, силилась подловить рыбницу, украдкой смотря ей в глаза, но те казались мёртвым антрацитовым полотном, расстеленным над бездонной и пустой пропастью.

— Ты молвила, что нам многому стоит поучиться у Авроры, Форсунка, — вновь заговорила Элизабет. — Так вот, поучись у неё умению прощать.

— О нет, — необычно приглушённым голосом заговорила ящеровидка, и жилка под её глазом нервически задёргалась, — нет, Лиз. Ты меня совсем не знаешь. Я умею прощать, ведь я очень великодушна. Но я устала это делать. Серьёзно, мне это осточертело. Всю свою жизнь, с тех пор, как я оказалась у Кровотоков, я только и делаю, что прощаю каждого мудака, который гадит мне в душу и издевается надо мной. Что, не замечали их никогда, таких мудаков, для которых прощение — это признак слабости и малодушия? Да вы!.. Вы даже представить себе не можете, скольких мразей я простила за все их мерзостные поступки! А ты, Лиз, ещё хочешь от меня раскаяний? Требуешь их? А тебе-то какое дело до меня, моих проблем и моих планов? Может, ты будешь указывать мне, кого кохать, а кого ненавидеть, а я буду послушно подстраиваться под твои прихоти? Иди-ка ты куда подальше. Вона, воспитывай лучше свою дочурку, глядишь, она созреет не такой, как я, — злой и жестокой Форсункой. А лично я жалею только об одном, о том, что эта змеюка Линииндилуашаг не послушала меня. Да-а… Всё, мне надоело, отвалите от меня, — Форсунка шипастыми плечами растолкала Морэй и Шай’Зу и быстро направилась на «Чёрный олеандр».

Чародейки видели, как ящеровидка, игнорируя сходни, с разбегу запрыгнула на руслень корабля, забралась по туго натянутым вантам на палубу и скрылась за гигантским кожухом, закрывающим гребное колесо. Перед этим она украдкой взглянула на Аврору, и та, не выдержав, отвела голубые глаза в сторону.

Трое магичек обменялись многозначительными взглядами. Никто из них не хотел говорить первой, но в то же время все понимали, что в подобной ситуации пребывать в безмолвии не выход. Аврора напряжённо думала. Тягостное молчание прервала Элизабет:

— Я немного знаю о прошлой жизни Форсунки, но могу с уверенностью сказать, что она явно не сладкая патока, тем не менее, это не отменяет того факта, что эта рыбница пыталась спровоцировать кровавую баню по всему побережью Камнекняжества. Я просто пыталась добиться от неё раскаяния, а не обличающего пасквиля о самой себе… А ведь ещё говорит о себе как о дурной девке! Вряд ли дурная девка додумалась бы до такой коварности.

— Кто такие Кровотоки? — осторожно спросила Виолетта.

— Знакомое слово, но я, увы, совершенно не помню, при каких обстоятельствах его слышала. Есть повод освежить память.

— Я… Я должна с ней поговорить… — неуверенно начала Аврора, отстраняясь от учительницы. — Можно?

— Правильно, иди, поговори, успокой её, а нам с Шай’Зу надо кое-что обговорить с Линииндилуашаг, кстати, она уже здесь. Пошли, Виолетта. Виолетта, не ходи с ней, нам надо всё разузнать у наги. Если она примется юлить, у нас вдвоём будет больше шансов раскусить её и вывести на чистую воду. Я хочу знать, о какой опасности идёт речь. Ступай, Аврора. Вы поймёте друг друга, ступай. Только… Будь осторожна с этой рыбницей. Иногда она бывает невыносимой. Хорошо?

— Угу-м, — автоматом пискнула девочка, даже не расслышав слова Элизабет.

***

Белокурая девочка вплыла, как призрак, в полутёмную крюйт-камеру, пахнущую пылью, мышиным помётом и сухим порохом, и притворила за собой дверь. Обычно жутко скрипящая от проржавевших петель, она не издала ни звука, будто бы боялась испортить момент. Форсунка сидела напротив, на полу между двумя пороховыми ящиками, согнув стройные ноги и обхватив колени руками.

— А, это ты. Зачем ты пришла, малявка? — голос её был на удивление спокоен, а глаза снова превратились в бесстрастные ониксы, сверкающие в полумраке.

— Потому что ты позвала меня.

— Что ж, я действительно хотела, чтобы ты навестила меня. Я хочу признаться тебе кое в чём, но нехай это останется между нами, лады?

Аврора, подумав с мгновенье, опустилась перед рыбницей на колени и утвердительно кивнула головой. Форсунка подползла поближе к девочке и села в такую же позу.

— Я страшно завидую тебе, малявка. Не потому, что твои родители погибли, а потому, что в твоей жизни появилась Лиз, которая не бросила тебя в трудную минуту. Она добра, как сестра милосердия, и любит тебя. А меня это очень удивляло. Пойми, я видела много зла в своей жизни, и не смотри, что мне всего двадцать семь. Человек и эльф в моём понимании мира постоянно враждуют, ведь они так непохожи друг на друга. Люди и эльфы — надменные, эгоистичные и алчные петухи, которые цапаются, лишь только увидят друг друга. Так я вижу вас. А вы… Нет, и всё-таки вы странная парочка. Вы любите друг друга, оттого и мучаетесь. Мучаете друг друга и самих себя. И делаете вид, что не замечаете этого. Вы странные, вы любите друг друга странной любовью.

Аврора, внимательно выслушав рыбницу, облизала пересохшие губы и вдруг залилась румянцем.

— Слушай, я… Хочу, чтобы Элизабет называла меня своей дочерью, а я её своей мамой, — застенчиво прошептала она, бегая глазами по коленкам Форсунки. — Но почему тебя это так волнует? У тебя была похожая ситуация, ведь так? Я хочу, чтобы ты рассказала мне о своих горестях. Я готова выслушать тебя. Поначалу будет тяжело, но скоро это очень поможет, обещаю.

— Ну уж нет, малявка. Не пытайся перевести стрелки разговора, сейчас мы говорим о тебе и Лиз. А что же до меня, то скажу лишь одно: никого в этом мире не заботят твои проблемы и горести и бесполезно с кем-то ими делиться. Одной половине откровенно говоря насрать, а вторая лишь порадуется твоей несладкой участи. Это взрослый мир, малявка, в нём нет места состраданию, доброте и жалости, а ты уже должна была это понять. Так что нет, ничего я тебе не буду говорить. Да и вряд ли истории из моей жизни тебе понравятся.

— Ну… Хорошо. Понимаю. Я понимаю тебя. И мам… Лиза понимает тебя. Но ты не должна держать в себе какие-либо ужасные воспоминания, тебе нужно поведать о них кому-то, чтобы душевная рана затянулась. Рубец останется, это да, но жалить будет уже не так сильно. Сейчас мы выслушали тебя, и мы очень сочувствуем твоей нелёгкой судьбе. Я сочувствую тебе, Форсунка.