Кудель кровавого льна. Книга первая (СИ) - "Принцесса Штальхаммер" - Страница 53

— Верно, весёлого мало, — согласилась Козочка. — Но умение разбираться в лошадях никогда лишним не бывает. Не знаю, что у вас на уме, но я сейчас возвращусь на корабль, перекушу, отдохну и отправлюсь обратно в город.

— Будь осторожна, Шай’Зу, — предупредила Элизабет эльфийка, — бродить в городе небезопасно, особенно тебе. Хочешь, я составлю тебе компанию?

— Как хочешь. С тобой мне действительно будет куда спокойнее.

— А мне надо заскочить к Ольхтанду, — буркнула Форсунка, развешивая на куртке черепашьи панцири, рыбьи скелеты, ракушки и иные морские аксессуары. — Забыла у этого черта вчера свой абордажный топор. Казённое имущество, между прочим, Сьялтис пригрозил, что, если не верну служебное оружие, вычтет его стоимость из моей зарплаты в этом месяце, а у меня там и так сущие гроши из-за различных штрафов. Как меня тошнит от этого четырёхрукого, но безмозглого эльфа… А ведь ещё в адмиралы метит!

Едва покинув территорию постоялого двора, чародейки, дриада и рыбница узнали свежие новости, будоражащие умы горожан: главостраж Ольхтанд уже заканчивал последние приготовления к публичной казни двух гномов-торговцев, оплативших убийства более чем полсотни мерфолков с целью раздобыть их органы, чешую и части тела и, что более важно, дискредитировать людей и окончательно разжечь костёр конфликта между ними и алыми мерфолками. Подслушивая разговоры людей, любопытная Форсунка узнала, что посмотреть на казнь пришло, вернее, приползло и несколько алых змеехвосток, в числе которых какая-то важная шишка, едва ли не патриций.

— Эй, айда на майдан, поглядим, как гномов в расход пустят! — предложила Форсунка. — Всегда приятно видеть, как Зло получает по заслугам, нехай и от другого Зла.

***

Центральная площадь Ветропика, именуемая также Висельной, даже в немногочисленные праздничные дни выглядела как заброшенное деревенское кладбище, полное упырей и зомби, точнее, полное нищих, похожих на упырей и зомби: достаточно было прогуляться по коротенькой аллейке, полюбоваться жирными откормленными крысами, голыми и чёрными вязами, дубами и клёнами, разросшимися до уродливых чудовищ терновыми кустами, не забывая при этом тщательно обходить выбоины и ямы, встречающиеся на каждом шагу, чтобы хорошее настроение улетучилось прочь, оставив в душе лишь чувство безысходности и неземной тоски. Над главными воротами, откуда брала начало аллея, торчали длинные железные колья с нанизанными на них преступниками, уже превратившимися в уродливые скелеты, замотанные в полинявшие на солнце, заскорузлые от крови и дождя тряпки. Дежурившее у ворот чёрное воронье, питающееся останками казнённых, разбавляло городской гул хриплым карканьем.

Особенный шарм площади добавляли обрамляющие его здания: с одной стороны мрачный, напоминающий демоническую церковь храм Марсория, обнесённый полуразрушенной, облупившейся кирпичной стеной с ржавыми и жутко скрипящими вратами, с другой трёхэтажная ратуша, больше похожая на саркофаг, выкопанный из земли спустя тысячу лет после погребения. Над покатой крышей ратуши, привязанный к дымовой трубе, висел воздушный шар, размалёванный во все цвета радуги и выполняющий развлекательную функцию. В ясные дни он смотрелся вполне симпатично, но вот по ночам и в пасмурную погоду выглядел как вычерченный кровью грешника портал, из которого вот-вот должны были хлынуть полчища демонов Бездны. И сегодня всякий, кто обращал взор на трепыхающийся на ветру воздушный шар, невольно содрогался и спешил опустить глаза.

— Так вот она какая — человеческая цивилизация, — горько усмехнулась Шай’Зу, тоскливым взором окидывая чёрные корявые силуэты вязов, обступающие замусоренную аллею. — Люди мнят себя Творцами, но их творения не более чем уродливые эрзацы, слепленные из осколков уничтоженного мира, созданного Матерью-Природой. И в этой грязной вонючей клетке из мёртвого камня, металла и помоев люди предпочитают жить, нет, не жить — выживать. Знаю, пора мне уже прекратить обращать внимание на человеческую глупость, но с каждым днём она изумляет меня всё больше и больше. Воистину, нет предела человеческой глупости. Могут измениться очертания материков, могут развалиться самые прочные империи и королевства, могут произойти ещё сотни войн, а глупость будет жить и процветать. Ибо она бесконечна, как и само время.

— Точно-точно, — согласилась гулко шлёпающая по брусчатке босыми ногами рыбница, — люди запираются в своих проклятых городах, застраиваются высокими каменными стенами, барбаканами, башнями и вышками. И знаете, почему? А чтоб огородиться от природы — от диких зверей, гроз, дождей, снега, от драконов и гидр, но самое главное — от самих себя. Людишки всерьёз считают, что так они обеспечивают себе полную безопасность, ибо город для них — единственное место, где мужики могут спокойно пахать, бабы спокойно рожать, а спиногрызы спокойно расти.

— А меж тем в тесных, вонючих, замусоренных городах сезонами свирепствуют убийственные эпидемии чумы, туберкулёза, оспы, холеры и других инфекционных заболеваний, уносящие жизни тысяч мужчин, женщин и детей, больше, чем нападение самого свирепого дракона или гидры, — подхватила Элизабет, сжимая руку Авроры. — Люди сами себя губят и, что самое вопиющее, не замечают этого. И глупо их в этом убеждать, ведь для них нет других авторитетов, кроме них самих.

— Тут во сто крат хуже, чем в Усоньке, — плаксиво пожаловалась Аврора. — Центральные кварталы, куда мы ходили в баню, выглядят более-менее приглядно, а это… Просто ужас какой-то. Или это я уже отвыкла к подобным пейзажам, побывав в Содружестве. Вот там… Действительно красиво. И деревья, и воздух, и дикие животные. Неужели в Трикрестии всё такое же мрачное?

— О, крошка, ты крупно ошибаешься, — мечтательно улыбнулась удрализка. — Вот увидишь столицу Трикрестии, старинную, чистую, опрятную, пребывающую в вечной торжественности, увидишь древние белоснежные храмы и церкви, дворец серафима и замок-дирижабль императрицы, потом неделю будешь ходить с круглыми глазами. Я гарантирую это. Всем вам гарантирую.

— Умеешь ты заинтриговать, — вздохнула Козочка и ударом копыта шуганула особо смелую крысу, сжимающую в лапах какую-то добычу. Крыса, на прощанье мотнув голым хвостом, юркнула в сточную канаву и пропала.

Венцом общей картины унылости и тлена служил прогнивший насквозь эшафот, на досках и брёвнах которого вечными пятнами засохла кровь и рвота многочисленных преступников. На фоне грязно-серой колокольни храма чернела П-образная шибеница на две персоны. Палач заканчивал возиться со второй петлёй. Элизабет заметила, что прочная витая верёвка была слишком короткой, следовательно, Ольхтанд хотел, чтобы повешенные гномы умирали не от разрыва шейных позвонков, быстро и безболезненно, а от асфиксии, долго и мучительно, на радость горожанам и мерфолкам.

Мерфолков эльфийка увидела сразу, как только продралась сквозь плотную толпу зрителей поближе к эшафоту — их алая маслянистая чешуя буквально светилась на фоне тусклых и серых одежд горожан. Аврора тоже краем глаза заприметила змееногих — нагу и трёх вооружённых тритонов, судя по всему, телохранителей.

***

Половой диморфизм у мерфолков был весьма ярко выражен: у наг — женщин-мерфолков — присутствовали маленькие груди, присущие людским или эльфийским женщинам, но в действительности они были не молочными железами, а двумя воздушными пузырями, которые могли растягиваться и увеличиваться в размерах, запирая жизненно необходимые порции кислорода. Молочных желёз у мерфолков отродясь не было: они не являлись млекопитающими животными, как, к примеру, рыбники. Каждый сезон у мерфолков проходил нерест, результатом которого оказывались целые выводки мальков.

Тритоны же, самцы-мерфолки, выше пояса выглядели как полноценные мужчины: их воздушные мешки были весьма малы по сравнению с нагскими и заключены внутрь грудной клетки, посему растягиваться могли без деформаций мышц и кожного покрова. Тритоны, как и подобает самцам, по размерам превосходили самок, имели более грубые черты лица и два плавника на спине, больше похожих на распростёртые нетопыриные крылья, но были практически лишены природных украшений на голове, будь то гребни, щупальца, костные выросты, рога или перепончатые паруса. И у наг, и у тритонов змеиные хвосты оканчивались гетероцеркальным, то есть ассиметричным плавником. Самки могли похвастаться плавниками с пышными лопастями, где верхняя лопасть, существенно крупнее нижней, часто разрасталась в настоящее произведение искусства. Среди наг ухоженный хвостовой плавник был едва ли не самым важным показателем социального статуса: наги побогаче и поавторитетнее носились со своим плавником как с писанной торбой: регулярно полировали и чистили его, смазывали специальными бальзамами и мазями, украшали перьями, водорослями, актиниями, морскими звёздами и сушёными морскими коньками и ревностно оберегали от губительных солнечных лучей и ушлых алхимиков, для которых мерфолкский плавник был излюбленным ингредиентом для многих зелий. А ещё от поваров, торговцев, моряков, охотников, скорняков, таксидермистов, чародеев, королей, их жён и дочерей — ото всех, кого могла заинтересовать данная часть тела. Лишиться своего хвоста для наги — значит, поставить на себе несмываемое клеймо позора, не говоря уже о получении статуса инвалида и смехотворной грошовой пенсии.