Кудель кровавого льна. Книга первая (СИ) - "Принцесса Штальхаммер" - Страница 50

— Ты очень догадлива, впрочем, как и всегда. Потом я вернулась обратно к полуросликам, упиваясь радостью и ощущением справедливости, и с ужасом увидела, что меня обманули: староста хутора оказался доппельгенгером, маскирующимся под личиной коротыша, на него вела охоту та самая ведьма. Ведьма, которая на самом деле оказалась охотницей за нечистью, членом Белой Гильдии — предтечей Ордена Инквизиции, что подкарауливала в здешних землях некоего демона-двойника уже два месяца. Остальные жители деревни тоже слишком поздно поняли, как их жестоко обманывали. Со смертью охотницы доппель решил, что подстерегающая его месяцами опасность миновала, и поэтому задумал напоследок порезвиться и уйти восвояси, никем не преследуемый и не разыскиваемый. Половину из жителей хутора монстр успел убить, прежде чем я раздавила его сброшенным с выступа огромным валуном, другая половина разбежалась по окрестностям. Зализывала раны после той битвы с месяц, но до сих пор не зализала главную, ту, что в душе. Я совершила непростительную ошибку и до сих пор замаливаю за неё грехи и прошу прощения… У охотницы. Но прощенья её никогда мне не видать, какой бы великодушной она ни была при жизни. Я послужила в угоду Злу, сама того не ведая. Это был слишком жестокий жизненный урок для меня, наивной и простодушной дуры, желающей всем добра и счастья. Тогда я усвоила первое правило жизни вне Зачарованных Пущ: Добро на самом деле может оказаться Злом, а Зло — Добром. Я так и не узнала, кем была убитая мною инквизиторша, но её кровь до конца жизни останется на моих руках, — чародейка тряхнула кистями и сжала кулаки. — Дриадам опасно покидать свои леса и бродить по Сикцу. Дриады слишком наивны и добры — именно такие и становятся на чашу Зла, потому что Зло коварно и изменчиво, как суккуб. Чтобы противостоять Злу, надо быть такими же коварными и лукавыми суккубами.

— Но разве в этом случае мы смеем именоваться частью Добра? Добро должно быть чистым и непорочным, — нахмурилась древодева. — Впуская в себя пороки и грехи, мы…

— Мы изучаем Зло, чтобы противостоять ему, — закончила Элизабет. — Каждому из нас в жизни суждено сделать много Зла, а потому, чтобы его перевесить, необходимо делать Добро, неважно, какое, главное, чтобы оно приносило пользу тебе и окружающим и работало во благо. Совершённого не изменить, но его можно перекрыть, затереть, искупить свои грехи не молитвой, а делом. Таков Сикец за пределами Зачарованных Пущ, Виолетта. И этот порядок действует уже очень давно. Ты говорила, что знала, на что себя обрекала. Нет, ничего ты не знала. Но сейчас, надеюсь, ты кое-что поняла. Твой дальнейший выбор — вкусить плоды Зла и понять, готова ли ты бороться с Ним или с радостью примкнёшь к Нему.

— Что бы ни случилось, — Шай’Зу заглянула во влажные глаза Элизабет, — что бы ни произошло, я никогда не стану на сторону Зла. Ты веришь мне? Посмотри мне в глаза и ответь. Пожалуйста, поверь мне, я действительно… Действительно…

— Я верю тебе, Шай’Зу, верю… Всё, хватит. Заболтались мы тут, идём, у меня уже всё тело зудит. Аврора!

— Да, да. Мне очень жаль, что доппель…

— Мне тоже.

***

Замешкавшаяся Аврора примкнула последней к Морэй, Шай’Зу и Форсунке, догнала их близ кирпичных пакгаузов. Здесь детей было предостаточно, они щебечущей стайкой бегали под ногами рабочих, выслушивали оскорбления и ругательства и громко смеялись над их неуклюжестью и жалкими попытками поймать и проучить. Иногда какому-нибудь пронырливому мальцу удавалось стащить из проезжающего мимо крытого фургона круг сыра, арбуз или вяленый мамонтовый хобот, и тогда самый старший из гурьбы, отмеченный многочисленными шрамами на коленках и локтях, делил добычу между всеми, оставляя, естественно, самый большой кусок себе. После этого мальчишки и девчонки рассаживались в каком-нибудь закутке и принимались уплетать лакомства, ненадолго оставляя рабочих в покое. Редко сами рабочие подкармливали детей, чтобы только те хоть на пару минут угомонились, но чаще угощали ударами плетей, тумаками, подзатыльниками и пинками под зад — это, как правило, было продуктивнее и не требовало добавки.

Один рябоватый белобрысый мальчишка в коротких штанах и рваной рубашонке нараспашку пристал к Элизабет.

— Тётя чародей, покажите фокус! — канючил малец, глухо стуча мокрыми голыми пятками по мокрым камням причала.

— Отвали, сопляк, мне некогда!

— Ну покажите, чего вам стоит!

— Сказала же: “Отвали”!

— Не отвалю! Вы судовой чародей, я знаю, вы умеете зазывать бури и грозы, спускать с неба молнии и накатывать волны! Ну пожалуйста!

Развернувшись, эльфийка одарила приставучего мальчишку критическим взглядом и сказала с необычайно деланым дружелюбием:

— Хочешь чародейских фокусов, пацан? Хорошо. Могу показать парочку, но зритель в единственном лице глубоко оскорбляет мою ранимую творческую натуру. Вот приведёшь хотя бы десяток таких же сопляков, как ты, тогда бесплатно покажу и молнии, и бурю, и летучие корабли! Понял меня? Считать до десяти хоть умеешь, горе горемычное?

— А то, я мигом! — мальчик кинулся бежать обратно на причал, где отдыхали и ловили рыбу его сверстники.

— Идём в город, живо!

— Марго… — протянула Козочка.

— Что? — невинно захлопала ресницами эльфийка, утаскивая за собой слабо сопротивляющуюся Аврору. — Хочешь развлекать их — вперёд, а я пас!

— Почему нельзя было отказать? Зачем было обманывать мальчика? Эх, Марго-Марго. Дриады не лгут другим, внушая липовую надежду, это страшный грех.

— Я отыщу тебя через месяц-другой, Виолетта, и перескажу эту фразу, — нахально улыбнулась Элизабет, — посмотрим, какая у тебя будет реакция.

Козочка недовольно поджала губы, но предпочла промолчать.

***

В частые минуты, когда Элизабет без лишней смущённости обнажалась перед своей ученицей, чтобы переодеться, искупаться в ванной или нанести на кожу крема и лосьоны, Аврора исподтишка любовалась её формами и считала их для себя недостижимым идеалом. Дриадская природа и благословение Матери-Природы подарили эльфийке-полукровке изумительные формы, прекрасные зелёные глаза и роскошные огненные волосы. Девочка полагала, что ни у кого во всём Сикце нет такого прекрасного стана, как у её учительницы. Элизабет, почитывая щекотливые мысли адептки, лишь снисходительно улыбалась и говорила, что её фигура весьма и весьма далека от идеала, который представляет себе Аврора. Аврора, хоть и всецело доверяющая своей радетельнице, относилась к этим словам скептически.

Пришедшая из Зачарованных Пущ Козочка поначалу вызвала смешанные чувства у Авроры. Девочка действительно плохо ведала, по каким критериям можно было бы оценивать такую специфическую красоту, в которую тесно и столь явственно вплелась животная составляющая. В юдолище Блаттион, во время привалов, когда Мивка отдыхал с дороги и набирался сил, Шай’Зу от вида необъятных просторов и чувства полной свободы впадала в восторженно-возбуждённое исступление и принималась со смехом и визгами носиться по утопающим в вересках полям, вставать на дыбы, взбрыкивать ножками, прыгать и демонстрировать такие аллюры и трюки, которым бы позавидовали лучшие скакуны и цирковые лошади Сикца: иноходь, галоп, галоп на месте, пассаж, левада, балансе, курбет, лансада, пиаффе — не только Аврора, но и даже Элизабет дивилась способностям и знаниям Виолетты. Дриада была легка, изящна и грациозна, как пугливая серна, её мощные мышцы во время ристания ходуном ходили под липкой от пота шкурой, а движения длинных стройных ног в зависимости от желания способной хозяйки были мягкими и плавными, отрывистыми и жёсткими, спокойными и чёткими. Она была прекрасной и сильной, каждым своим движением в безмолвии требовала, чтобы ею восхищались. И Аврора восхищалась, искренне и очень бурно. И даже один раз пожалела, что не родилась дриадой.

И вот в парилке городской бани Ветропика Аврора увидела нагую Форсунку, на первый взгляд грубую, невоспитанную, весьма заурядную и совсем непривлекательную рыбницу с военного корабля, и к своему величайшему удивлению вынуждена была признать, что Форсунка, несмотря на нелепый выбор в одежде и не менее нелепую причёску, обладала сногсшибательной фигурой, которую не могли испортить ни россыпи костяных наростов на крутых бёдрах и крепких плечах, ни серо-зелёные соски и практически «нулевая» грудь, ни перепонки между длинными когтистыми пальцами, ни длинный хвост, утыканный шипами. Напротив, на теле рыбницы всё это смотрелось очень гармонично, прямо-таки идеально. А распустив и как следует вымыв коротко стриженные волосы, Форсунка стала как две капли воды похожа на мраморных обнажённых наяд, которым до сих пор поклонялись жрецы многих культов по всему Сикцу как идеалам женской красоты. Правда, вряд ли мифические наяды носили на лопатках иссиня-карминовую, словно выведенную венозной кровью татуировку в виде скрещённых разводных гаечных ключей, заключённых в шестерню. Форсунка говорила, что это профессиональное клеймо некой неофициальной организации механиков-мотористов, а ещё призналась, что она отлично разбирается в самых разных механизмах, будь то электрическая зажигалка или дизельный двигатель шагохода «Витязь-3М».