Гибель Петрограда
(Фантастика Серебряного века. Том XII) - Толстой Алексей Николаевич - Страница 6

Зима в 186.. году стояла бурна я и дождливая, более похожая на глухую осень. Даже на севере Финляндии, в небольшом приморском городке X., почти не было снега, несмотря на то, что наступил уже конец января. Небольшие заморозки сменялись холодными ливнями и туманами, за которыми следовали сильные бури, ознаменовавшиеся крушением нескольких купеческих судов и пароходов. Недаром старожилы говорили, что они давно уже не запомнят подобной зимы.

Городок X., расположенный на узкой полосе земли, далеко вдававшейся в море, особенно страдал от северо-восточного ветра, срывавшего крыши домов и причинявшего другие неприятные сюрпризы в том же роде. Впрочем, обитатели городка давно уже свыклись со своим суровым климатом, а их одноэтажные, прочно построенные из камня и дерева домики, выкрашенные по преимуществу в красный цвет — казалось, были созданы для борьбы со стихиями. Сами обитатели — здоровый, коренастый, крепко стоящий на ногах народ — были под стать своим жилищам; между рабочим классом насчитывалось много рыбаков, проводивших половину жизни в открытом море.

Местные нравы отличались такой патриархальностью, что с восьми часов вечера движение на улицах почти прекращалось, а с десяти, после сигнала о тушении огней, — городок погружался в непроницаемый мрак. Во тьме сиротливо мерцали редкие огоньки фонарей, которых во всем X. вряд ли набралось бы более дюжины. Несмотря на столь благоприятные для беспорядков условия, в городе не было и помина о грабежах со взломом и без оного, о срывании верхней одежды с прохожих и тому подобных «случаях», без которых не обходится у нас ни одно уездное захолустье.

Более всего подвергался влиянию непогоды старый дом на горе, у взморья, носивший у горожан пышное название «замка». Этот дом, принадлежавший ныне обедневшей, но когда-то богатой и славной фамилии Левенборг, имел за собой историческое и весьма бурное прошлое. Он был построен родоначальником фамилии, знаменитым Кнутом Левенборгом, в те «добрые старые времена», когда дворяне еще занимались грабежом купеческих судов. О рыцаре Кнуте говорили, что одна из башен его замка служила ему маяком, огонь которого привлекал собой пловцов, стремившихся на него, как мотыльки — на пламя свечи. Суда их разбивались об острые рифы неподалеку, а рыцарь Кнут и его сподвижники с успехом грабили груз, пожиная там, где не сеяли… Говорили, что в бурные ночи до сих пор к шуму ветра и волн примешиваются стоны погибших в пучине жертв. Любители сильных ощущений уверяли даже, что тень рыцаря является порой среди развалин башни — арены его прежних подвигов, откуда она зорко всматривается вдаль. Такое явление не предвещало, разумеется, ничего хорошего тем, кому случалось видеть призрак грешного рыцаря.

Как бы то ни было, неправедно нажитое богатство не пошло впрок: с каждым новым поколением звезда Левенборгов меркла, потомки Кнута, сменившие кожаный камзол и латы на шитый придворный кафтан и кружевное жабо, каждый, по мере сил, способствовали оскудению. Мало-помалу, окружавшие замок земли и угодья перешли в чужие руки, а в то время, когда начинается наш рассказ, единственные оставшиеся в живых представительницы древнего рода, г-жа Левенборг и внучка ее Эльза, находились накануне полного разорения.

В течение многих лет обе женщины вели уединенный и трудолюбивый образ жизни в уцелевшем флигеле старого здания, причем весь их домашний штат состоял из бывшей кормилицы Эльзы — Ульрики, здоровой сорокалетней женщины, и сына ее Ларса. Этот безгранично преданный «фру» (госпоже) и «фрёкен» (барышне) семнадцатилетний юноша совмещал в себе должности садовника и кучера. Каждую неделю он отвозил на базар продукты домашнего хозяйства, выручка за которые, вместе с арендной платой за небольшую ферму, составляла все доходы обедневших аристократок. Эльза Левенборг, «фрёкен из замка», как называли ее в городе, помогала бабушке и Ульрике по хозяйству, кроме того, она рисовала картинки для продажи и учила музыке детей зажиточных граждан. Эта красивая белокурая девушка, с синими глазами сказочной валькирии, получила редкое по тому времени образование. Учителем ее был старик-француз, потомок эмигрантов. Идеалист в душе, поклонник науки и искусства, он имел большое влияние на пробуждающийся ум молодой девушки. Беседы с ним, занятие музыкой, чтение произведений великих писателей расширили ее умственный кругозор и значительно содействовали ее развитию. Это же обстоятельство сделало Эльзу каким-то исключением среди местного общества, с которым у нее не было ничего общего. В ее нежелании сближаться с людьми другого происхождения и воспитания играла некоторую роль и привитая ей бабушкой родовая гордость. Несмотря на свою доброту, г-жа Левенборг не была чужда кастовых предрассудков. Но все это не мешало Эльзе ладить с семьями окрестных крестьян и рыбаков; она крестила у них детей, лечила заболевших и была желанной гостьей в каждой хате. «Чудачества» Эльзы прощались ей горожанами, чувствовавшими к ней невольное уважение, а ее красота заменяла ей в глазах женихов недостаток приданого; но белокурая валькирия отвечала на делаемые ей предложения отказом. Но крайней мере, так было до случайного посещения X. небольшой эскадрой русских судов, и следовательно, до знакомства фрёкен Эльзы с молодым лейтенантом. Но мало ли что болтают досужие языки! Ведь выдумал кто-то, будто и рыжий Нильс Якобсен, главный кредитор г-жи Левенборг, возымел притязание на руку Эльзы, мечтая породниться с дворянской семьей, у которой отец его был доверенным слугой. Правда, теперь Левенборгам скоро негде будет преклонить голову, а у Нильса Якобсена имеются фарфоровый завод и лесопильня, не считая дома с магазином в городе, но зато ему сорок пять лет и уж наверно никто не назовет его красивым мужчиной!

Миновали рождественские праздники, не принесшие обитателям старого дома ничего утешительного. Ожидание близкой, неотвратимой беды тяготело над всеми. В двадцатых числах января истекал срок последней закладной, и Нильс Якобсен заранее заявил г-же Левенборг, что если вся сумма долга, в размере 40 тысяч марок, не будет ею внесена, он немедленно приступит к описи. Роковой день, совпадавший, как нарочно, с пятидесятилетием ее свадьбы, приближался, и в ожидании его старушка совсем упала духом. Она по целым дням бродила по дому, как будто мысленно уже прощаясь с ним.

Ее красивое старческое лицо сразу осунулось, а с губ зачастую срывались заглушаемые вздохи. Когда ей казалось, что Эльза не видит ее, г-жа Левенборг украдкой утирала слезы, невольно навертывавшийся на ее все еще ясных голубых глазах. Ульрика, сокрушавшаяся не менее своей барыни, срывала сердце на работе. Она с таким ожесточением месила тесто, сбивала масло и колотила кочергой по угольям, как будто желала сокрушить, стереть в порошок и уничтожить навек самого Нильса Якобсена. Эльза глубоко страдала при мысли о разлуке с домом, где она родилась и выросла, а в особенности — при виде горя бабушки, но по наружности она казалась почти спокойной. Каждый день, несмотря на дождь, превращавший зеленовато-свинцовую поверхность залива с окаймлявшей его серой полосой горизонта в какую-то мутную завесу, Эльза предпринимала длинные прогулки по взморью. Шум непогоды и плеск волн, с которыми она сжилась с детства, отвлекал ее от тяжелых дум, а физическая усталость успокаивала нервы. У Эльзы были и свои личные заботы. Досужие языки оказывались не совсем неправы: красивый лейтенант действительно навестил город на обратном пути. На этот раз он приехал один, прямо из Выборга, где их корвет должен был пробыть недели две. И вот теперь он снова собирался приехать, и Эльза с возрастающим нетерпением ожидала дорогого гостя.

Вечер наступил бурный. Поднялся ветер и по взморью заходили сердитые, окаймленные по гребням пеной валы, шумно разбивавшиеся у подножия утесов. Они то с заглушенным ропотом набегали на береговые валуны, то, разбиваясь о выступы скал, обдавали их целым каскадом соленых брызг. Ранние зимние сумерки быстро надвигались, окутывая город туманной мглой, в которой засветились кое-где огоньки, зажигавшиеся в окнах домов. Только старый дом, находившийся в конце форштадта, одиноко возвышался темной массой на горе, словно забытый на своем посту сторожевой великан. Казалось, что шумевшие внизу и силившиеся доплеснуть до него волны задались целью смыть его до основания. Ветер нагибал вершины молодых сосен и кустарников, тянувшихся по обеим сторонам шедшей в гору дороги, соединявшей замок с остальным миром. В такую погоду вряд ли можно было по доброй воле отправиться на прогулку; однако, среди вечерних сумерек виднелся стройный силуэт молодой девушки, быстро спускавшейся с тропинки. Она была высока, а походка ее и движения отличались непринужденной, своеобразной грацией. Из-под капюшона темного шерстяного плаща, обрамлявшего свежее молодое лицо с яркими синими глазами, выбивались пряди золотистых, вьющихся от природы волос. Эльза Левенборг была не одна. Рядом с ней шел стройный молодой человек в форме моряка, с энергическим, загорелым лицом.