Отражение: Разбитое зеркало (СИ) - "Snejik" - Страница 27

Сейчас, на более-менее свежую голову, осознание того факта, что он любит Франсуа, требовало тишины, шоколада и объекта любви рядом, чтобы привыкнуть к мысли о том, что он любит кого-то еще, кроме Себастьяна, который оставался лучом света в его жизни.

— Держи, Чарли сказала, что тебе только теплое можно, — Барнс протянул Франсуа кружку. — Точно ничего, кроме сливок, не хочешь?

Он забрался в изножье кровати, подвернув под себя ноги, и принялся помешивать ложкой с длинной ручкой шоколад, разглядывая Франсуа.

— Дай трубочку, — попросил Франсуа.

Он принялся тянуть сливки через трубочку и довольно сказал:

— Двадцатипроцентные.

Франсуа посмотрел на Барнса с его шоколадом и улыбнулся:

— Никогда не думал, что борода у тебя седая.

— Ну, возраст должен, по всей видимости, как-то сказываться, — пожал плечами Барнс, лопая шоколад. — Вот он и сказывается.

Достав телефон, он порылся в нем, находя старые фотографии, которые делала еще Лариса, и передал посмотреть Франсуа.

— Это почти восемьдесят пять лет назад, — сказал Барнс, — будешь листать, к более старым фоткам. Я был моделью.

— Ты красивый, — согласился Франсуа, неловко листая фотографии. — А как ты здесь оказался? У тебя же рождественский отпуск, ты на Рождество всегда уезжаешь и вне доступа.

— Телефон внезапно оказался включен, я был не очень далеко от берега, — начал перечислять Барнс, — Чарли до меня дозвонилась. Я привык проводить Рождество с Себастьяном, даже после его смерти. А Чарли сказала, что ты не приходишь в себя, я испугался, бросил все и приехал, потому что мог потерять тебя. Я больше не хочу терять.

— Ничего бы со мной не случилось, — виновато сказал Франсуа. — Чарли и не такое лечит.

— Если очень хочешь, я могу уехать обратно, — с долей обиды в голосе сказал Барнс.

— Не хочу, — Франсуа качнул головой. — Просто я чувствую себя виноватым, что оторвал тебя от Себастьяна.

— Ты бы не смог, если бы я сам не захотел, — ответил Барнс, облизывая ложку. — А Себастьян… Он всегда со мной.

Барнс вытащил из-под футболки цепочку с жетонами, которые когда-то дарил Себастьяну, и три кольца, висящие на той же цепочке. Потряс и убрал обратно под футболку. Франсуа их видел и не раз, никогда не придавал им значения. Или не решался спросить, что у него за ожерелье из снятых колец.

— Ваши кольца и твои жетоны? — спросил Франсуа. — Я всегда думал: странно, серебряные и не темнеют.

— Это платина. И это его жетоны, — ответил Барнс, чуть задумавшись, все же дополнил. — Это жетоны Баки Барнса, которые я подарил Себастьяну. Поэтому я вообще не знаю, как точно будет сказать, чьи они именно.

Барнс нервно усмехнулся, допил шоколад и, проведя пальцем по бортику кастрюльки, сунул его, измазанный в шоколаде в рот и пошло облизал.

— Они ваши, — сказал Франсуа. — Я очень рад, что ты приехал, Джеймс.

— Знаешь… — Барнс задумался, но откинул все сомнения. — Если хочешь, можешь звать меня Баки.

Франсуа солнечно улыбнулся ему.

— Баки… У тебя такие длинные волосы на этих снимках. И ты на них такой красивый.

Барнс скрыл смущение, наклонившись и поставив кастрюльку из-под шоколада на пол, и плавно переместился поближе к Франсуа, забравшись ему под руку, укладывая голову на плечо и обнимая.

— Я снова отращу. Мне-то уставная стрижка до лампочки, — уверенно сказал он.

То, что возвращались к жизни мелкие детали отношений, которые были у него только с Себастьяном, Барнса не пугало и не смущало. Он не хотел быть для любимого человека Джеймсом, это звучало для него слишком официально. А волосы… Барнсу нравились его волосы, и теперь появился тот, кто будет его расчесывать, почему-то он был уверен, что Франсуа понравится это занятие.

— Тебе пойдет, — сказал Франсуа. — Я буду плести тебе норвежские косы. Я умею.

— Даже не представляю себе, как такая коса выглядит и чем отличается от французской, — честно сказал Барнс, который так и не научился разбираться в видах кос, которые ему плели много лет подряд разные стилисты и Себастьян. — Давай я заберу тебя к себе? А всю ту хрень, что тебе прописана, Габриэль придет и сделает дома, не обломается десять минут прогуляться.

— У меня куртка подралась о камни, — сказал Франсуа. — И ботинки промокли. Не знаю, высохли или нет.

— Только не говори мне, что у тебя ОДНИ ботинки и ОДНА куртка, — закатил глаза Барнс, у которого зимней куртки не было вообще, так же как и зимних ботинок.

— Ботинок двое, а куртка одна, форменная, — Франсуа удивился. — Я же летом приехал, а до этого на югах служил, вот и нет гражданской куртки.

— Блядь, — пространно высказался Барнс. — Ну как дети, ей богу. Короче, собирайся, будешь дальше у меня болеть.

Слез с кровати и пошел искать Чарли, которая оказалась в своем кабинете, хотя Барнс надеялся ее не застать и не выяснять, можно ли забрать Франсуа.

— Чарли, дорогая, — он плюхнулся на стул напротив нее, лучезарно улыбаясь.

— Нет, — тут же сказала Чарли, не поднимая головы от какого-то чтива. — Уколы, ингаляции, другие процедуры. Поэтому нет.

— Но я еще ничего не сказал, — удивился Барнс.

— У тебя на лице все написано, — подняла на него глаза Чарли. — Джеймс, ты вроде взрослый мужик, других таких же мужиков учишь, как сокращать поголовье населения планеты, а ведешь себя иной раз как ребенок.

Барнс состроил самую жалобную мину, которую только мог, а потом резко сделался серьезным.

— Чарли, пожалуйста, — просто попросил он. — Габи будет приходить с назначениями. Я буду постоянно рядом.

— Ладно, — вздохнула Чарли. — Иди за одеждой. И никаких сквозняков. Ничего холодного. Я напишу.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Барнс и, вылетев из кабинета, сразу направился в хозчасть к Лейле, которой даже говорить ничего не пришлось.

Она, увидев Барнса, выдала ему куртку нужного размера, понимающе улыбнувшись.

— Мне Чарли сказала, — пояснила она свое эмпирическое знание, зачем к ней пожаловал Барнс, которому ничего и никогда не было нужно у хозяйственницы.

Вернувшись в медчасть, Барнс столкнулся с Габриэлем, выходящим из палаты Франсуа. Габриэль посмотрел на него с укоризной.

— Нехорошо, командир, пользоваться служебным положением в сугубо личных целях, — он изобразил очень комичное негодование на подвижном, очень симпатичном лице, усыпанном веснушками. — Мне теперь целых двадцать минут надо будет вечером потратить, чтобы к вам завернуть, вместо того, чтобы пойти домой и лечь баиньки.

— Будешь ныть — устрою марш-бросок для всего персонала в рамках поддержания формы, — и прищурился. — А самое главное, скажу, кто меня на эти мысли навел.

— Ладно, понял, — поднял руки Габриэль в примирительном жесте. — Зайду вечером.

— Ты готов? — спросил Барнс у Франсуа, зайдя в палату с курткой в руках.

— Да, — Франсуа выпрямился — он застегивал ботинки — и закашлялся. — Извини, я еще долго кашлять буду.

Накинув ему на плечи куртку, Барнс обнял Франсуа и, прикрыв глаза, поцеловал, прижался всем телом и отступил на шаг.

— Пойдем.

Они вышли на улицу, в довольно теплый пасмурный день, и небыстро пошли по расчищенным от снега, которого этой зимой выпало уже немало, дорожке. Дома у Барнса они были через десять минут.

— Где ты хочешь устроиться? — спросил Барнс, начиная несколько нервно убирать мелкий бардак и прикидывать, куда временно деть своих Зимних, чтобы потом они им не мешали. — В спальне тоже телек, подключенный к сети, есть. Если хочешь, я тебе книжку принесу какую-нибудь из арсенала. Скажи, что тебе дома надо из вещей, я схожу принесу.

Почему-то Барнс волновался, суетился и не знал, что с этим делать, хотя был уверен, что он уже вышел из того возраста, в котором стесняешься притащить домой нового любовника, потому что у тебя там бардак. Тем более, что Франсуа уже не раз бывал у него.

— И что ты хочешь на обед? Тут нет ничего, я на кухню схожу, возьму…

Франсуа подошел к нему и взял за плечи.