L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 40

— Доктор разрешил вас… тебя забрать, — она опять так и не может определиться, как правильно ко мне обращаться.

— Дайте мне минут десять.

Встаю, меня почти не шатает. Ну никак не могу я явиться в дом к этой семье в таком виде, как сейчас. Даже болезнь — не уважительная причина.

Стоя в больничной душевой, смотрю на себя в зеркало. То же самое, что и почти четыре года назад. Шрам у меня с тех пор ни капли не уменьшился, а теперь ещё и заимел «товарища». Проскальзывает мысль, что теперь-то точно придётся завязать с «дополнительным заработком» — кто ж позарится, и никакими красотами ниже пояса не компенсировать.

А следующая мысль — болезненна. Вот, значит, как. Шрам тебе работать помешает, а замужество и тонкие ручки любимого, цепляющегося за тебя — нет. Змея внутри шелестит чешуёй. Она — это я, её мысли — и мои тоже.

Приводить себя в порядок в специально оборудованной кабине, конечно, удобней, чем в стандартной ванне, а стерильные дозаторы и одноразовые полотенца мне всегда нравились. Зубы приходится чистить «по-походному» — краем полотенца, и полоскать рот.

Замечаю, как отросли волосы. Не туда и не сюда, дурацкая длина. Я совсем себя запустил. Бриться, правда, нечем, но щетину пока почти незаметно. Похоже, кто-то хорошо привёл меня в порядок к свадьбе.

Бек, кто же ещё. И одежду тоже выбирал мне явно он — из всех моих рубашек выбрал самую яркую, и джинсы отрыл те, что я уже давно не надевал. Отлично, теперь я похож на помесь бандита с сутенёром. Понять не могу, он прикололся, или ему действительно нравится, как я в этом буду выглядеть? Хорошо, хоть ботинки обычные, обуться было самым трудным и болезненным делом.

И зачем вообще мне нравиться Беку? Лезет же в голову всякая ерунда. Это от стресса.

Миссис Птица терпеливо дожидается меня в коридоре вместе с Чаром. Бек куда-то испарился. Наверное, ушёл залечивать свою обиженную честь, которая существует только в его воображении.

Отдаю Чару больничную одежду и, ставя закорючку росписи в предложенных документах, напоминаю:

— Ты ж теперь моя сиделка.

— Зайду вечером, — серьёзно отвечает. — Если что, позвонишь.

Внизу в машине нас ждёт мистер Птица.

— Как он? — спрашивает его жена, имея в виду, очевидно, птенчика.

— Спит, дочь присмотрит.

При слове «дочь» из уст мужа, по лицу женщины пробегает едва заметная тень, чуть плотнее сжимаются губы. Понятно всё. До сих пор не может признать, но против воли главы семьи — не попрёшь. Удивительно, как много иногда можно узнать, просто наблюдая за людьми.

На пути домой чета вполголоса обсуждают отвлечённые вопросы, касающиеся бизнеса, я не слушаю, смотрю в окно. Днём город я уже давно не видел. Новогодние украшения исчезли, улицы стали пустынней и грязней. В целом, всё со временем становится грязней и пустынней, особенно человеческие души.

Пофилософствовать и побеседовать со змеёй внутри меня не дал тот факт, что мы, в общем-то, приехали. И снова приходится проходить через ад повторно — разуваться.

— Хреново выглядишь, — приветствует меня сестра любимого, переодетая в домашнее, без косметики и с подвязанными вверх волосами. Сидит в кресле, забравшись с ногами, на коленях — ноутбук.

— Взаимно, но у меня хоть причина уважительная.

— Свобода! — девушка поднимает руки вверх. — Смена караула!

Подрывается с места и взвивается вверх по лестнице со скоростью торнадо. Да, сестринская любовь последнего уровня. Или ей просто уже осатанело наблюдать за братом.

Родители птенчика растворяются где-то в доме, оставляя меня наедине с ним. Точнее, с его глубоко спящим, почти бесчувственным тельцем на диване.

Свернулся, выгнулся, так что я вижу только плечи и спину. Острые лопатки. Выпирающий позвоночник. Как же он похудел, маленький….

Сажусь рядом, осторожно перекладываю его голову и руки к себе на колени, запускаю пальцы ему в волосы, глажу, пытаюсь сдержать горечь внутри. Дёргается, но не просыпается — это не настоящий сон, но лекарства не могут подавить его тревожность.

— Тебе нужно что-нибудь? Пообедаешь?

Оборачиваюсь. Мама птенчика уже переоделась и вытирает руки о фартук, стоя в дверях.

— Нет, спасибо, ничего.

Немного помедлив, женщина произносит тихо:

— Вы красивая пара.

И, словно устыдившись, уходит, так и не дав мне понять, искренне она это сказала, или просто в качестве поздравления к свадьбе.

Шкуру, кстати, так и не убрали с пола, и теперь немой свидетель наших забав таращится на меня стеклянными глазами. Только вот камин не горит.

Я рассеянно глажу любимого, поправив на нём сползший плед. Всё-таки всё, что видел этот медведь — не было ложью. Ни глаза, ни тело любимого не лгали тогда, и как мог я усомниться… как я мог.

— Я вас не отвлеку? — произносит знакомый голос с акцентом.

Тот самый священник, который венчал нас. Никогда не думал, что они носят обычную одежду. Джинсы и футболку, например, как сейчас.

— Нет, — мотаю головой. — не отвлечёте.

— Я отец Гунтард, — протягивает мне руку, жму. — Я хотел бы поговорить с вами о браке.

Пожимаю плечами. Мол, валяй, мне не жалко.

— У вас необычная семья, — начинает священник, присев в кресло напротив, — но любовь между вами такая же, как и у других. Это Божий Дар.

Улыбаюсь. Мне начинает нравиться, в каком тоне пойдёт беседа. И, видимо, не зря за этим человеком ездили аж в Норвегию. На руке у него — кольцо. Ещё одна интересность — священникам нельзя вступать в брак. Заметив мой любопытный взгляд, мужчина поясняет:

— Я обращённый лютеранин. И, да, вас женил латинским обрядом на свой страх и риск. Надеюсь, не зря.

Улыбается. До чего земной и душевный человек! Говорит со мной о том, что мой любимый — очень хрупкое существо, и я должен о нём заботиться, как «старший муж», именно такое странное словосочетание он употребляет. Заметно, что он уже успел пообщаться с птенчиком и понять его состояние.

Поэтому я получаю, скорее, не наставление в вере, хотя о важности её и было упомянуто, а ряд психологических советов, иногда банальных, но от этого не менее правильных.

— И, самое главное, — отец Гунтард выделяет голосом, — учитывая ситуацию, что у вас сложилась, — всегда слушайте друг друга. Даже если вы в постели с другим партнёра застанете. Даже если с ножом над убитой матушкой. Всегда давайте друг другу объясниться. И не забывайте, что Бог есть любовь. А больше нам ничего о нём не известно.

Улыбается, ждёт, что я буду задавать какие-то вопросы, наверное. Но я перевариваю всё услышанное, и могу выдавить из себя только:

— С-спасибо.

— Вот, — священник протягивает мне волне мирскую вещь, визитку, — я завтра возвращаюсь в Норвегию, но всегда можешь позвонить. Не стесняйся, да и епархия всё оплатит. — улыбается, пожимает мне руку, прощается.

Я верчу в руках пластиковый прямоугольник с красиво оформленным фото собора, наверное, прихода отца Гунтарда, и вензелями адресов и телефонов, потом запихиваю в карман. Как знать, какого рода помощь может понадобиться. И не мне, у меня пока всё с психикой относительно хорошо, и стало намного лучше. А вот этому костлявому комочку, приткнувшемуся у меня на коленях.

Не знаю пока, как мы будем объясняться, как мне себя с ним вести. Одно только знаю точно — без моего присутствия его лечение не то, что не продвинется, а наоборот, ситуация ухудшится. Впрочем, я и сам не намерен никуда уходить. Ни сейчас, ни потом. Утратить второй шанс быть счастливым навсегда, «богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока…»? Да никто не разлучит нас теперь, даже смерть, если ты так в это веришь, мой птичка. Мой маленький птенчик.

Ворочается во сне, но уже спокойнее и тише. Хочется верить, чувствует меня рядом. Но, надеюсь, не то, как мне больно.

И не только животу и внутренностям. Левую руку сводит, выкручивает, к голове как будто огненные щупальца подбираются. Теперь я понимаю, отчего так страшно кричал и бился Бек, понимаю, что и мне теперь не вырваться, не сбежать от этого. И что та боль, что от раны — детские сказки.