Леший. Четвертые врата (СИ) - Геярова Ная - Страница 25
- Предыдущая
- 25/69
- Следующая
Однако поднявшись на второй этаж, Кондрат усомнился в собственных мыслях и идеях относительно дома. Из трех квартир, на площадке второго этажа, на молодых людей черными глазками смотрели хорошие бронированные железные двери. М-да уж, хорошо нынче пенсионеры живут. Отчего Кондрату пришла мысль, что на площадке живут только пенсионеры, он не знал. Возможно, от мрачного вида дома, а может от того, что именно в нем находилась квартира Любовь Тихоновны. А может и первое и второе.
Нужная дверь была опечатана.
Кондрат позвонил в семьдесят третью квартиру, ту, что была справа от квартиры, погибшей. Он нажал кнопку звонка пять раз, прежде чем послышался щелчок замка, и дверь приоткрылась на длину цепочки.
– Хто? – спросил дедовский голосок. С внутренним удовольствием Леший отметил, что не ошибся: в доме и, правда, в большинстве своем проживали старики.
– Майор Леший. Первомайское РОВД. Можно с вами поговорить?
– О чем? – недоверчиво смотрел через щель дедок – низенький, чуть сгорбленный, в толстом банном халате. На ногах старичка пушистые серые тапки.
«Неплохо живут здешние пенсионеры!»
– По поводу, вашей соседки, Любовь Тихоновны.
– А што у неё слушилось? – прошамкал, сощурив блеклые от старости глаза, дедок.
– Так померла она нынче.
– Да что вы? – в зрачках старика мелькнули любопытствующие искорки. Он торопливо скинул цепочку, распахнул дверь и сделал приглашающий жест.
– Так что там с Любочкой? – шаркая ногами по ковровой синей дорожке, полюбопытствовал старик и указал на вход в зал.
Кондрат и Еши прошли, присели на угловой диван.
Старик устроился, напротив, в кресле.
– Таки шо с Любашей?
– В газетном ларьке, где она работала, произошел пожар, она сгорела.
– Какое несчастье! – наигранно всплеснул руками дедок, ни сводя пристальных испытующих глаз с Кондрата. – Таки когда это произошло?
– Сегодня ночью. Вы может, знаете, что она делала ночью в ларьке.
– Тццц, тцц, – поцокал языком старик, и покачал головой. – Я видел, как вечером она возвращалась.
Знаете, Любочка ни за что бы ни пошла ночью куда-то. Она жутко боялась темноты. Как зайдет солнце, её не увидишь на улице. Так что я могу предположить, что по собственному желанию Любаша не пошла бы в киоск.
– А вы уверены, что видели, как она возвращалась вечером с работы? Могли перепутать её с кем-то другим?
– Молодой человек, я стар, но я не слеп. У меня прекрасное зрение, я пока способен узнавать людей. Вечером, часов в пять, без десяти, она возвращалась с работы. Я как раз вышел прогуляться. Она поздоровалась: «Вечер добрый, Вениамин Иосифович», – сказала она. «И вам, доброго», – ответил я. И это была Любаша. Нет, нет, молодой человек, я прекрасно вижу и слышу тоже хорошо. Никакой путаницы. Я видел вечером и говорил с ней.
– Вы часто разговаривали? Она на что-либо жаловалась? С кем она жила?
– Одна она жила, – вздохнул Вениамин Иосифович. – Не слишком разговорчивой была. Но если вы хотите узнать больше, то у неё здесь есть подруга, с ней может, чем и делилась. На третьем этаже, семьдесят седьмая квартира. Поднимитесь.
Кондрат кивнул и поднялся с дивана. Следом поднялся Еши.
– Что ж, спасибо, – проходя по коридору, проговорил Леший. Вышел, не дожидаясь, когда дошаркает до двери дедок.
Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверь. После десятиминутного трезвона, вышла стройная женщина с хорошо уложенными кудрями волос, с невероятно красивыми глазами, и ровным овалом лица. Она удручающе смерила мужчин взглядом.
– И чего так трезвонить?
Кондрат достал корочку.
– И что? – недовольно нахмурилась женщина. И как подмели Кондрат, эта гримаса ни капли не портила породистого лица. – Наличие корочки разве позволяет такой переполох устраивать?
Кондрат одновременно с сомнением и восхищением смотрел на женщину, бросил быстрый косой взгляд на журналиста. Тот растерянно кивнул. Разве может быть связана дружбой эта красивая, явно моложавая женщина и древняя старушенция!
– Мы по поводу вашей соседки, Любовь Тихоновны. Нам сказали, вы были подругами.
Соседка сощурила глаза, смерила майора подозрительным взглядом. Перевела взгляд на Еши.
– А это кто будет?
«Сознательная, что б ей…», – подумал Кондрат.
– Курсант, у нас практику проходит.
– Ясно, – недоверчиво проговорила женщина и распахнула двери. – Ну, входите, – и не дожидаясь, пропала в полутьме коридора.
Кондрат и Еши переглянулись. Журналист пожал плечами и пошел в квартиру. Кондрат огляделся. В подъезде было пусто, только внизу послышалось тихое приглушенное шарканье тапок. «Любопытный старик!». Кондрат подошел к перилам осторожно посмотрел вниз. Старик стоял на первой ступени и внимательно слушал.
– Гхм, – кашлянул майор. Старик вздрогнул, поднял голову, растерянно, беззубо улыбнулся и прытко бросился в свою квартиру.
Кондрат постоял еще минут и пошел следом за Еши. Закрывая дверь, услышал, как снова шаркнули в подъезде тапки.
***
Журналист сидел в просторной кухне, за хорошим круглым столом с белой скатертью, и пил чай с круассанами, которые высились горкой на красивом розово-пепельном блюде.
– Вам зеленый, черный?
Кондрат перевел взгляд на неторопливо хлопотавшую у плиты женщину. На стройной фигуре появился красочный передник.
– Присаживайтесь.
Леший присел к столу. На плите что-то скворчало и пахло просто умопомрачительно.
– Сейчас, котлетки готовы будут. Ваш курсантик-то совсем голодный. Что ж вы товарищ майор, будущее нашей полиции голодом морите?
Леший покосился на довольно уплетавшего круассан Еши.
– Мне черный, – подавил желание отчитать журналиста. Да и, собственно, невозможно было устоять при запахе горячих круассанов, учитывая то, что и сам Леший не обедал.
И тут же вдруг спохватился. А глаз то у красавицы зоркий, за секунду успела рассмотреть в корочке майора!
Небольшая фарфоровая кружечка звякнула о тарелочку, когда женщина ставила ту перед Кондратом.
– Пейте, сейчас уже котлетки…
Кондрат положил в чай пару ложек сахара, помешал. Достал круассан, но съесть не успел, перед ним возникла тарелка с парой дымящихся котлет.
– Приятного аппетита! – кивнула женщина и присела рядом с уплетающим котлету журналистом.
– Вы не торопитесь, поешьте, потом уж и спросите, чего хотели. Я пока расскажу, чего знаю. Вас же, наверное, удивило, ну какая дружба может быть между мной и тётей Любой? Удивило, я по глазам видела. Но так вышло.
***
Серой мышке, толстоватой девочке Марине было очень сложно найти друзей. Те, кто делал вид, что дружат с ней, потом так же со всеми в компании высмеивали неуклюжую девчушку. Часто от обиды Марина не могла сдержать слез. Нет, она не позволяла себе плакать на виду у одноклассниках или при соседских ребятах. Зато потом, забившись в угол подъездной клетки или спрятавшись в подвал, она давала волю слезам. Плакала навзрыд, растирая слезы кулаками и сморкаясь в мятый клетчатый платок. Плакать дома было нельзя, отец очень строгий, всегда говорил, что слезы – это слабость, и она не позволительна. Мама полностью поддерживала отца, не воспринимала подростковых проблем дочери, да и вообще, не до неё ей было. Главная страсть и любовь матери был отец. Она практически носилась за ним с тапками в зубах. Дочь с её «незначительными проблемами», как говорила мать, это обуза, помеха её любви! Потому показываться с красным от слез лицом или рассказать родителям об очередной обиде Марьяша не могла. Она сидела и рыдала в одиночестве. Именно в подвале её и увидала тетя Люба. Спустившись туда за своим, в который раз сбежавшим котом, она обнаружила рыдающую соседскую девочку. Тетя Люба всплеснула руками:
- Предыдущая
- 25/69
- Следующая