Книга семи печатей
(Фантастика Серебряного века. Том VI) - Ярославец Василий - Страница 11

Утром за завтраком я спросил дворецкого:

— Г-н Ланглуа, не знаете ли вы, кто такая Кларимонда?

Ланглуа задумался.

— Не знаю, — произнес он. — У нас в окрестности, кажется, нет никого, кто носил бы это имя.

— А не звали ли так какую-нибудь из прежних обитательниц замка?

Ланглуа возразил:

— Я плохо знаю родословную маркизов де Боклэр. Если это вас интересует, то вам лучше всего обратиться к самому маркизу.

— Меня это очень интересует, но к маркизу я пока не стану обращаться. Я не хочу нарушать его летний покой. Быть может, я справлюсь с моей задачей собственными силами.

За обедом я спросил г-на Ланглуа, не может ли он сообщить мне чего-либо касательно привидений, показывающихся в замке?

Дворецкий, по-видимому, был удивлен моим вопросом, тем более, что я спросил его совершенно серьезным тоном.

— Я в это не вхожу, сударь, — возразил он. — Я слишком занят хозяйством.

Г-н Ланглуа большой хитрец и политик. Он не хочет, чтобы его заподозрили в легкомыслии… Хозяйством он занимается очень мало. Он просто читает целый день газеты и больше ничего.

— Однако не может же быть, чтобы в таком старом замке не было штатных привидений! — настаивал я.

Г-н Ланглуа, подумав, сказал:

— Быть может, вам об этом даст сведения мадам Ланглуа. Я скажу ей.

— Пожалуйста!

Я беседовал почти целый час с мадам Ланглуа. Она держалась чопорно и так же, как и ее супруг, прежде всего старалась не уронить собственного достоинства. Но после двух стаканчиков вина разошлась и сообщила мне кое-какие данные.

— Теперь здесь ничего не слыхать, — промолвила она с оттенком сожаления.

— Не может быть, — настаивал я.

— Уверяю вас, сударь. С тех пор, как у нас провели электричество, привидениям в замке нечего делать.

— Но ранее? До электричества?

Мадам Ланглуа сделала таинственное лицо и поведала, что в прежнее время в замке бродила некая Розамунда. Но она являлась только мужчинам и притом хорошо сложенным, так как она отличалась дурной нравственностью. Затем, в замке встречали двух братьев, которые некогда убили друг друга. Братья так и ходили по замку с окровавленными кинжалами в груди. Иногда показывался еще какой-то страшный мертвец, погибший от голода. Но он бродил по замку только в праздники и (мое предположение!), вероятно, искал в буфетах чего-либо съестного…

Но Кларимонда, Кларимонда?

О Кларимонде мадам Ланглуа ничего не слыхала. Кларимонды не было…

Я отправился к кюрэ и просил его показать мне старинные книги о родившихся и погребенных. Кюрэ повел меня в церковь и разложил предо мною целую гору старых замасленных фолиантов в кожаных переплетах. Сознаюсь, мне стало немного жутко от одного вида этих книг. От них веяло могилой и тлением, и мне показалось, что на их страницах я увижу страшные образы смерти…

Я имел мужество и терпение перелистать их все. Я просмотрел столбцы новорожденных и покойников на расстоянии не одного столетия… И, наконец, о, радость, я нашел Кларимонду.

Да, Кларимонда была! Это была маленькая девочка, дочь сапожника из Эльзаса. Она умерла восьми лет от роду в 1783 году от оспы. От той же болезни, от которой погиб Луи Пятнадцатый.

Но что значит для меня эта восьмилетняя несчастная крошка? Я испытал большое разочарование…

И больше я уже не нашел никакой Кларимонды.

…Мои работы не идут… Это странно и глупо, но они так и не могут наладиться и встать на рельсы. Мой творческий механизм испортился, и испортила его Кларимонда.

Каждый вечер, как только над замком и океаном поднимается золотисто-желтая луна, я испытываю тоску и тревогу. Я думаю о Кларимонде. Мои тщетные исследования не охладили меня. Кларимонда должна существовать. Она существует. Иначе, почему же я так волнуюсь и так теряю работоспособность? Не схожу же я с ума?..

Лист бумаги с начатой повестью о Кларимонде лежит нетронутый на моем столе. Я так и не вписал туда еще ни одного слова сверх той фразы, которая была написана: «Кларимонда проходит мимо замка…» Но что дальше — я так и не знаю и не могу придумать..

Настроение у меня отвратительное… Не глупо ли это? Почему я должен непременно писать эту повесть? Зачем так поддаваться какому-то нелепому самовнушению? Не проще ли позабыть весь этот лунный бред? Не уехать ли временно куда-нибудь на морское купанье, где теперь так много всякого народа, шума, красочной пестроты? Я люблю одиночество, но если оно довело меня до глупостей, то необходим временный рецидив к толпе и шуму…

Сегодня вечером я уезжаю.

Но я не уехал…

Я не уехал, потому что она здесь и я люблю ее…

Она существует… Я видел ее. Я вижу ее каждый вечер, каждую ночь… И что всего радостнее для меня — моя повесть идет вперед… Она будет прекрасна… Но только дело в том, что эта повесть о Кларимонде, кажется, не совсем моя… И, пожалуй, даже совсем не моя… Ее пишет кто-то другой… Быть может, ее пишет сама Кларимонда… И только почерк безусловно мой…

Я ни о чем теперь не думаю и ничем иным не живу… Повесть о Кларимонде и Кларимонда… Повесть эта будет моим лучшим временем в моей жизни…

Я расскажу, как это случилось.

Я собирался выехать из замка в пятницу вечером, чтобы поспеть к поезду в девять часов. Чемодан уже был уложен, и все было готово к отъезду, но кучер медлил подавать. А я вспомнил, что оставил в башне одну из моих записных книжек, и поднялся туда, чтобы взять ее…

Я нашел ее на окне, выходящем на дорогу. Я положил ее в карман и на минуту замедлил у окна. Предо мной расстилался знакомый пейзаж, уже освещенный луной. Я смотрел на дорогу и на далекие горы, любуясь красивым лунным освещением.

И вот я обратил внимание на то, что вдали дорогу окутал туман. Легкий, полупрозрачный, какой бывает по утрам после дождливой ночи, когда вся земля словно дымится. Вскоре от него отделилось маленькое облачко и медленно поплыло по дороге к замку…

С большим интересом и с величайшим спокойствием я наблюдал это необычайное метеорологическое явление. Мне даже стало досадно, что я не выехал на станцию раньше, потому что тогда я мог бы наблюдать это явление с более близкого расстояния.

Облачко все более приближалось и светилось лунным сиянием. И я убедился, что оно принимало форму человека…

И вот мимо замка прошла вся окутанная лунным светом женщина в белом одеянии…

…Я очнулся за своим письменным столом. Предо мною лежал исписанный лист бумаги. На нем было написано моим почерком:

«Кларимонда проходит мимо замка.

«Она вся светится лунным блеском. На ней белоснежное платье. В ее волосах сверкает ослепительный бриллиант. Она прекрасна! Кто хоть раз в жизни увидит ее, тот безумно ее полюбит и никогда не забудет — даже на ложе палача…

Само имя ее сверкает, как бриллианты росы при свете луны. Само имя ее прекрасно. Оно западает в душу, и невозможно слушать его без радостного трепета… В нем светит очарование любви, вечной и светлой, как Небо.

От одного конца мира и до другого конца она проходит сквозь тучи столетий… Вокруг нее теснятся страдания, ненависть, ревность, ужас смерти… Словно шипы и острые камни, они ранят ее… Но свет от бриллианта падает на раны и исцеляет их.

Много веков тому назад, она уже проходила здесь мимо замка. Она подходила к стенам высокой башни и поднимала руки к маленькому окну наверху. И тот, кто был заключен в башне, посылал ей привет и слезы любви…