Тропой флибустьеров
(Очерки) - Верников Владимир Леонидович - Страница 17

Он кончил играть и вернулся на свое место. Как и вначале, нервно закурил, теребя свою бородку.

— Это ваша работа? — нарушил я молчание.

— К счастью, да. К несчастью — только на рождественские праздники.

— А потом?

— Потом снова сяду за руль такси.

— Такси?

— Да. Вам это странно?

Так началась наша беседа. Его зовут Рич Силвер, ему двадцать шесть лет, здесь, в Бриджтауне, он окончил коммерческий колледж, но неожиданно его потянуло к музыке. Нет, он и раньше немного играл, занимаясь в церкви святого Андреса, где было пианино, но с годами музыка упорно брала в нем верх над всем остальным. Отец, купивший незадолго до этого в кредит несколько такси и создавший свою «флотилию», как говорят барбадосцы, внял его просьбам. И хотя сам он был весь в долгах, как в шелках, отправил все-таки сына учиться в Лондон.

— Великим музыкантом, как видите, я не стал, но кое-чему выучился. В консерватории меня даже хвалили и прочили неплохое будущее. Но в Лондоне я не остался, тянуло домой, на родину. И вот я здесь. А что получил? Устроиться работать по специальности негде — филармонического оркестра нет в стране, а в джаз-бандах играть не хочу: это значило бы не уважать самого себя…

Долго без дела он быть не мог и, научившись водить машину, сел в одно из отцовских такси. То самое, за которое до сих пор не выплачен кредит. Каждый день Рич за рулем — с утра и до позднего вечера, пока не уснет беспокойный Бриджтаун, пока не угомонятся туристы.

— Но раз в году на несколько дней я бросаю свое такси— накануне и в рождественские вечера все-таки находится в каком-нибудь отеле местечко для меня и для моей музыки, — говорит он. — Честно признаться, дело даже не в заработке— он грошовый. И не в аплодисментах — я знаю им цену. Просто удается поиграть для души. Да, я играю больше для себя, чем для них. Подвыпившим туристам все равно, что слушать.

Оркестр, сменивший на эстраде моего собеседника, опять ушел отдыхать. И тут же Рич поднялся с места и направился к пианино. Снова придвинул стул, и снова руки его взлетели над клавиатурой. Звучал Чайковский. Официанты разносили пунш.

Рич Силвер этого не видел — он играл. Для себя. Не для тех, кто платит и заказывает музыку.

«Мы начинаем забывать о прошлом и думаем о будущем», — говорил мне, как вы помните, барбадосский министр.

Будущее Барбадоса. Каким оно видится тем, кто стоит у руля государства? Какой курс они ему прокладывают, как ведут? Ответить на главный вопрос непросто хотя бы уж потому, что экономическое развитие страны моделируется по капиталистическим образцам. Молодое государство, формально вырвавшись из колониальной петли, осталось по-прежнему крепко привязанным к иностранному, прежде всего к английскому, капиталу. Правда, в последние годы его активно вытесняют американские монополии, чувствующие себя на Барбадосе весьма уютно, но от этого не становится лучше.

Конечно, всему есть объективное объяснение — колониализм действительно оставил независимому Барбадосу тяжелое наследие. И в первую очередь — монокультурное сельское хозяйство, сведенное к выращиванию одного сахарного тростника. О том, что в стране не было собственной промышленности, очевидно, и говорить нет надобности. Именно поэтому ввозится буквально все, что требуется для существования людей. Причем не только станки, машины и оборудование, но и предметы обихода и даже питания. В результате затраты на импорт в два-три раза превышают поступления от экспорта, а это значит, что у страны нет средств на создание новых предприятий, на решение других неотложных задач.

Замкнутый круг, не правда ли? Разорвать его, прямо скажем, непросто такой бедной стране, как Барбадос. Но усилия предпринимаются. Власти намерены оживить экономическую жизнь не только путем привлечения иностранного капитала для строительства заводов и фабрик, но и путем активизации местного, барбадосского. С этой целью несколько лет назад правительство разработало специальную программу, которая активно претворяется в жизнь. Смысл ее таков: больше своих предприятий — больше поступлений в государственный бюджет.

Министр информации и туризма Барбадоса Питер Морган (к слову, сам он владелец нескольких десятков отелей и пансионатов) подробно рассказывает мне об осуществлении этой программы. Государство выделяет или строит помещение и передает его будущему владельцу. Безусловно, это состоятельный человек, обязательно барбадосец, который в строго определенные сроки уже на свои средства налаживает производство — приобретает оборудование и сырье, нанимает рабочих, инженеров и техников. За оказанную услугу владелец такого предприятия полностью выплачивает государству компенсацию, а готовую продукцию реализует по своему усмотрению.

Такова общая схема. Ну, а частности? Их немало.

Понятно, что условия капиталистического предпринимательства в любом случае вынуждают хозяина предприятия изо всех сил бороться за то, чтобы выжить. Отсюда — сокращение рабочих, интенсификация труда, повышение цен на готовую продукцию, различные злоупотребления.

Мне разрешили побывать на нескольких таких предприятиях.

Швейная фабрика, принадлежащая Ульрику Маппу, выпускает мужскую одежду и считается довольно крупной — 150 рабочих. Ткани закупает в Японии, США, Англии, ФРГ и Гонконге. Занимает она небольшое двухэтажное здание в создаваемой правительством так называемой индустриальной зоне. Ежемесячно отчисляет государству за аренду помещения 1400 долларов США.

— Судя по всему, дела ваши идут хорошо, — говорю я хозяину фабрики.

— Да, я не в проигрыше, — улыбается он. — Наши костюмы пользуются спросом.

— А каков средний заработок рабочих?

— Двадцать два с половиной доллара в неделю. Это не так уж плохо…

— Но и не так уж хорошо…

— Конечно, может быть лучше, но больше я платить не могу — все в мире дорожает. Кстати, сам я начинал когда-то с семи одолженных долларов и с двух метров ткани…

И, довольный собой, начинает рассказывать. Было это шестнадцать лет назад, когда он бросил школу и работал где попало. Отец, портной, не видя другого выхода, стал учить сына своему ремеслу. А когда выучил, отдал ему старую швейную машину и кусок ткани. Из нее он сшил брюки и продал их. Потом одолжил у приятеля еще семь долларов и купил материала на несколько пар брюк. Сшил, продал и так далее. Через несколько лет у него уже было трое наемных рабочих и четыре швейные машины. Да и здесь он начинал всего лишь с десяти машин.

— Я каждый пенни своим горбом зарабатывал, — говорит он. — По восемнадцать часов в день шил, голова кружилась, но, вот видите, выкарабкался…

Передо мной стоял преуспевающий и изворотливый бизнесмен, у которого в нужный момент оказались деньги. Теперь их у него наверняка больше. Государство помогло.

И еще одна встреча. На мебельной фабрике, расположенной по соседству и принадлежащей Франку Ротайну. Здесь делают столы, стулья и кушетки, обтянутые пластиком, решетки на окна и прочие поделки из дерева. Обычно на фабрике занято сто двадцать рабочих, но недавно половину из них хозяин сократил — задержались поставки сырья из Канады. Начинал он тоже с небольшой мастерской, в которой ремонтировал мебель. Постепенно сколотил кое-какой капитал и решил взяться за эту фабрику, когда появилась такая возможность. Теперь ворочает крупными суммами.

— Скоро мы переедем в более просторное помещение, — говорит он, — и намерены купить новое оборудование на пятьсот тысяч долларов.

— Сколько будет рабочих?

— Человек триста, не меньше.

— А если вдруг опять придется увольнять?

— Если бы правительство мне помогало, я никого бы и сейчас не увольнял. Откровенно говоря, мне их искренне жаль. Но что я могу поделать? Не вылетать же в трубу оттого, что им негде устроиться, а государство не платит пособий по безработице. Пусть оно об этом думает…

Вот такой состоялся у нас разговор. Позиция моего собеседника понятна. Понятно и желание властей любым путем создать свою национальную промышленность, чтобы хоть как-то снизить безработицу в стране. Сейчас она огромна — до двадцати процентов трудоспособного населения. Вместе с тем, создавая эти предприятия, государство вольно или невольно способствует нарождению национальной барбадосской буржуазии и еще большему классовому расслоению общества. Словом, повторяет уже известный путь.